Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/85
• Следующая

Раздались общие дружные аплодисменты. Докладчик прошел на место, чувствуя свой успех и избыток энергии, сел, закинув ногу на ногу, но тут же, вспомнив о приличии, переменил позу, скромно поджал ноги.

Сэр Джон Боуринг недавно прибыл из Сиама, где подписывал трактат о мире, дружбе и торговле. Возвратившись, он увидел, что здесь утекло много воды. Кое-что было неожиданным для губернатора.

Поднялся высокий лысый господин с щетинистыми усами и в безукоризненном костюме с атласом на лацканах.

– Ваше превосходительство губернатор сэр Джон Боуринг! Господин председатель! Уважаемые леди и джентльмены! Я выслушал доклад господина Гошкевича, изложенный на английском и на китайском, с большим удовольствием и выражаю вам, господин Гошкевич, чувство признательности и полагаю, что со мной будут согласны!

Снова раздались дружные аплодисменты.

Сухими цифрами и цитатами на китайском из евангелия разжег их Осип Антонович сильней, кажется, чем итальянский тенор петербургских меломанок. Сибирцев вслушивался, но понимал плохо. Тогда он воодушевлялся собственными мыслями о происходящем, и по его виду можно было понять, как он счастлив и горд за товарища.

– Леди и джентльмены! – продолжал господин с огромным лысым черепом. – Ортодоксальная церковь во многом подает пример, осуществив перевод всех частей библии, а также молитв. Труды достопочтенного отца Иакинфа, о которых упоминал господин Гошкевич, до сих пор были недостаточно известны, и этот пробел восполнен сегодня со всей быстротой и энергией.

– Ваше превосходительство! – почтительно обратился оратор. – Достопочтенный и глубокоуважаемый сэр Джон Боурин! Не так давно мы имели честь читать в третьем номере «Ученых записок» патриотическую статью о деятельности русской ортодоксальной миссии в Китае. При этом мы узнали, что русским священникам, приезжающим в Пекин, запрещено общаться с китайцами, а также изучать их язык на том основании, что петербургское правительство не желает общения своих подданных с другими народами. Выслушав доклад господина Гошкевича, частично прочитанный на китайском, я с большим удовольствием убедился в несостоятельности мнения, изложенного в вышеупомянутой статье. Как и вы, ваше превосходительство, я рад, что рассеиваются предвзятые представления о бездеятельности русских ученых, основанные лишь на ошибочной информации и наших собственных предрассудках. Как специалист по китайскому языку, я отлично понимаю достоверность, совершенство и законченность познаний многоуважаемого господина Гошкевича.

Опять аплодисменты. И это при Боуринге. У нас любой губернатор стер бы в порошок за такие речи. До седьмого колена ели бы и корили потомков такого критика. А тут губернатор бровью не повел. Мало того, сэр Джон встал, с улыбкой поблагодарил оратора и под аплодисменты сказал, что ему приятно видеть господина Гошкевича и воспользоваться знакомством с ним, чтобы составить более точное и отчетливое представление о предмете, которому был посвящен доклад.

– Скрытием истины не достигается цель! – под новый взрыв аплодисментов заключил сэр Джон.

Он подошел к вскочившему Гошкевичу и пожал ему руку.

– Спасибо! Благодарю вас! – сказал он по-русски.

– Благодарю вас! – горячо воскликнул Гошкевич.

Члены Общества стали подходить к Осипу Антоновичу, а потом к Сибирцеву, Шиллингу, мичману Михайлову.

Это, право, только у англичан может быть. Воюют с Россией – и на тебе, при этом слушают доклад. У нас бы сказали: «Да вы что? Врагу на руку играете? Какая там истина! В Шлиссельбург хотите угодить с подобными истинами во время войны?»

Джентльмен, объявивший себя ученым специалистом китайского языка, как уже знал Алеша, был не кто иной, как сам Джордин, купец, совладелец крупнейшей торговой фирмы «Джордин и Матисон», которая, как говорят, торговала с Китаем еще в прошлом веке, возя опиум из Индии, и имела всегда не только коммерческий, но свой военный флот. Сэру Джону будущий свояк, сват, кум... Как это по-английски? Китайцы довольно метко прозвали Джордина – Железноголовая Старая Крыса. Гошкевич представил сэру Джону своих товарищей-офицеров. Боуринг не подавал руки. Представил свою дочь. Известно, что она автор статей о нравственности и религии китайского народа, напечатанных в «Известиях Лондонского Королевского Географического общества».

К Алексею подошла юная леди со свежим, миловидным лицом и, протянув ему мужественную руку, сказала:

– Энн Боуринг. Вы говорите по-английски?

– A little[41]! Алексей Сибирцев! – представился он.

Энн уверена в своей репутации и держится независимо.

– Я желаю поблагодарить вас. Я восхищена прочитанным докладом. «Алексей» – это ваше христианское имя?

– Да.

– А ваше имя в семье? Как звали вас в детстве?

Сибирцев ответил.

– Благодарю вас. Мы будем друзьями? – спросила она, выходя с Алексеем из здания клуба на жару, и взглянула настороженно. Он не успел ответить. – Вы ездите верхом?

– Да.

– Идемте на мою конюшню. Выберете лошадь. Вы не откажете мне, если я предложу покататься вместе?

«Но я пленный!» – мог бы ответить Алексей. «Какие глупости! – готова была возразить Энн со всей решительностью. – К чему такие предрассудки!»

Белое здание Сити-холл с несколькими разросшимися деревьями по бокам казалось еще белей и ярче на фоне газона для игры в гольф, который изумрудно зеленел и тщательно подстрижен. В этот предзакатный час китайцы носят на плечах деревянные бадейки с водой, наливая ее у чана, подобного деревянной башне. Садовники в фартуках тщательно поливали траву, как сад.

На конюшне старший конюх в шотландской юбке и с голыми коленями предложил коня каштановой масти. Алексей погладил морду, потрогал шею и пегую стриженую гриву. Высокая лошадь посмотрела на него с доброжелательным достоинством.

За холмом проехали мимо низкого здания из красного кирпича. Несколько тучных коров в пятнах, таких же белых, как Сити-холл, лениво прохаживались в тени, павшей на луг. Из двери коровника вышла и поклонилась высокая, белокурая, еще совсем молоденькая девица в платочке и кружевном переднике, видимо собравшаяся доить. Алексей заметил ее печальное лицо.

– Я покажу вам, за горами есть тенистый уголок. Молодые люди проскакали через невысокую седловину на другую сторону холма.

– Прекрасные сосны, по имени которых китайцы называют весь остров. «Сян-ган» означает «душистый остров»! Или благовонный остров. Это сосны особой высшей породы, из их смол добываются благовония для императорского дворца в Пекине и для храмов. Также для аристократических домов. От этих сосен и произошло название, you see?[42]

Самшит? Или мирт? Или что-то вроде пинии, или, может быть, сосна, как в Закавказье...

Энн замечала, как Алексей сидит в седле и как он смел, но деликатен с умной лошадью.

На отмель в искрах солнца приходила тяжелая зеленая волна. На узкой отмели изгибистые и длинные, как волны, вороха водорослей с ракушками, морскими звездами и рыбинами, забитыми прибоем. Китайцы бродят семьями, роют эти мокрые груды, раскрывают раковины и тут же съедают моллюсков.

В ущелье чернела густая роща ароматических деревьев.

– Маленький заповедник! – сказала Энн.

Как хорош этот день, небо, море, ветер с теплых океанских просторов. Но на все смотрелось сквозь сумрак тяжелого настроения, как через матовое стекло. Энн хороша, умна, приятно быть около нее! Но яд еще действовал и отравлял всю прелесть встречи. И только сейчас Алексей понял, как далеко отошел он от самых простых радостей жизни.

• Предыдущая
• 30/85
• Следующая