История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6 - Казанова Джакомо - Страница 21

• Предыдущая
• 21/60
• Следующая

Спасайтесь, смертные, если у вас есть силы, от подобной встречи. Сопротивляйтесь, фанатики, если можете, обращаясь к безумной идее похоронить себя в келье, если увидите то, что мне довелось увидеть в тот момент в Цюрихе, 23 апреля. Я бросился на кровать, чтобы успокоиться. Я вернулся к окну в коридоре пять-шесть минут спустя и, увидев официанта, выходящего из комнаты новоприбывших, сказал ему, что буду ужинать внизу за общим столом.

– Если вы хотите там ужинать, чтобы быть с этими дамами, это бесполезно. Они будут ужинать в своей комнате в восемь часов, чтобы уехать завтра на рассвете.

– Куда они едут?

– Они направляются в Эйнсидель в паломничество. Они все четверо католички.

– Откуда они?

– Из Золотурна.

– Как их зовут?

– Я не знаю.

Я вернулся в кровать, я думал ехать в Эйнсидель. Но что я буду там делать? Они едут туда исповедоваться, причащаться, беседовать с Богом, со святыми, с монахами; с каким лицом я предстану там? Может также статься, что я встречу дорогой аббата, и к тому же я должен, вопреки аду и небесам, следовать своей дорогой. Я отбросил эту мысль, но я видел, что если бы у меня был настоящий друг, я отправился бы с ним залечь в засаде, чтобы похитить амазонку, что было бы самым легким делом, потому что с ними не было никого из сопровождения. Я подумал было дерзко пойти и пригласить их на ужин, но боялся, что остальные три паломницы меня выгонят; мне казалось, что амазонка является богомолкой только для проформы, потому что ее лицо говорило об этом, и давно уже мне не доводилось обманываться в физиономии женщины.

Но неожиданно самая счастливая из идей возникла в моей возбужденной душе. Я вернулся к моему окну в коридор и оставался там, пока не появился проходящий мимо официант; я зазвал его в свою комнату, дал ему луи и сказал, чтобы он дал мне свой зеленый передник, такой, как его, потому что я хочу пойти прислуживать за столом этих дам.

– Ты смеешься?

– Я смеюсь над вашей прихотью. Пойду принесу вам передник. Более красивая спросила у меня, кто вы такой.

– Это может быть, потому что она видела меня мимоходом, но она меня не узнает. Что ты ей сказал?

– Что вы итальянец, и все.

– Запомни, что надо быть сдержанным.

– Я попросил вашего испанца прийти обслуживать за ужином, потому что я один, и у меня еще стол внизу.

– Он не должен появляться в комнате, пока я разыгрываю свою роль, потому что этот дурачок не может удерживаться от смеха, и все полетит к черту. Позови его. Он должен будет ходить в кухню и приносить мне оттуда блюда.

Официант возвратился с передником, и с ним Ледюк. Я сказал ему со всей серьезностью, чего я от него хочу, он смеялся как безумный, но заверил меня, что все сделает. Я велел дать мне разделывательный нож, убрал волосы под косынку, раздвинул ворот рубашки, надел передник поверх пурпурной куртки, отделанной золотым галуном, посмотрелся в зеркало и нашел, что выгляжу гнусно и плохо похож на персонаж, который должен представлять. Я был вне себя от восторга. Они из Золотурна. Они говорят по-французски. Ледюк мне сказал, что официант сейчас принесет ужин. Я вхожу в их комнату и говорю, глядя на стол:

– Сейчас вас обслужат, медам.

– Поторопитесь же, – говорит самая некрасивая, – потому что мы должны подняться до света.

Я расставляю стулья и вижу уголком глаза, что красотка неподвижна, я бросаю на нее молниеносные взгляды и вижу, что она ошеломлена. Я выхожу навстречу официанту, помогаю ему поместить блюдо на стол, и официант уходит, говоря мне:

– Останься здесь, так как я должен пойти обслуживать внизу.

Я беру тарелку и ставлю ее перед той, что меня поразила, не глядя на нее, но прекрасно ее вижу, вижу только ее. Она удивлена; другие меня не замечают. Я подхожу сменить ей тарелку, потом быстро меняю другим, те сами берут кипяток, пока я передаю им с великолепной сноровкой соленого каплуна.

– Вот, – говорит очаровательница, – официант, который отлично обслуживает. Давно ли вы, мой дорогой, служите в этой гостинице?

– Всего несколько недель, мадам. Вы очень добры.

Я спрятал под рукавами моей куртки манжеты ручной вышивки, которые застегивались на запястьях, но жабо высовывалось слегка из выреза, она его заметила и сказала мне:

– Подождите, подождите.

– Чего желаете, мадам?

– Покажите-ка. Это превосходные кружева.

– Да, мадам, мне это говорили; но они старые. Это итальянский сеньор, который здесь живет, мне подарил.

Говоря это, я позволил ей вытянуть наружу всю манжету; она проделала это медленно, не глядя на меня, но делая это, по-моему, специально очень медленно, давая мне насытиться видом ее очаровательной физиономии. Какой упоительный момент! Я понимал, что она меня узнала, и, видя, что она соблюдает секрет, какое огорчение я испытал, сознавая, что должен довести до конца мой маскарад. Одна из ее подруг, в конце концов, решила прекратить изучение ею моих манжет, сказав:

– Какое любопытство! Кажется, что ты никогда не видела кружев.

Моя героиня краснеет. Ужин кончается. Они расходятся по своим углам, чтобы раздеться, в то время, как я разбираю стол; но красавица садится писать. Я не хочу быть настолько фатом, чтобы решить, что она пишет для меня. Вынеся все, я останавливаюсь в дверях.

– Чего вы ждете? – спрашивает она.

– На вас сапожки, Мадам. Вы же не захотите ложиться обутая.

– Действительно, вы правы. Я, должно быть, неправа, что рассердилась на вас за то, что вы заметили эту ошибку.

– Не смогу ли я вам помочь, мадам?

Я опускаюсь перед ней на колени, она протягивает мне ноги, продолжая писать; я расшнуровываю ее сапожки, передаю их ей, затем я расстегиваю подвязки ее панталон, чтобы их снять и доставить мне удовольствие видеть, и еще большее – потрогать ее икры, но она говорит мне, прервав свое письмо:

– Ну вот, достаточно, достаточно, я не думала, что вы проявите такое усердие. Мы увидимся завтра вечером.

– Вы будете ужинать здесь, мадам?

– Разумеется.

Я выхожу, унося с собой сапожки и спрашивая, желает ли она, чтобы я запер дверь, или чтобы оставил ключ внутри.

– Оставьте ключ внутри, любезный, я запру сама.

Я вышел, и она заперла дверь. Мой испанец берет у меня сапожки и говорит, смеясь, как сумасшедший, что она меня провела.

– Как?

– Я все видел. Вы играли свою роль как ангел, и я уверен, что завтра утром она даст вам луи на чай, но если вы мне его не отдадите, я все раскрою.

– Молчи, мерзавец, вот тебе аванс, принеси мне поужинать.

Вот удовольствия моей жизни, которых я не могу больше испытать; но у меня осталось удовольствие их пережить еще раз, о них рассказывая. И, несмотря на это, есть чудовища, которые призывают это запретить, и дураки-философы, которые утверждают, что все это не более чем суета.

В воображении я спал с амазонкой; радость искусственная, но чистая, и я оказался перед ее дверью, с ее вычищенными сапожками в руке, как раз, когда кучер пришел их будить. Я спросил их для проформы, хотят ли они завтракать, и они со смехом ответили, что у них нет аппетита. Я вышел, чтобы дать им возможность одеться, но дверь оставалась открытой, и мои глаза завтракали видом алебастровой груди. Она обратилась ко мне, спрашивая, где ее сапожки, и я попросил позволить мне их ей надеть. Она обулась, и поскольку на ней были велюровые панталоны, видом походила на мужчину, но впрочем, при чем тут официант? Тем хуже для него, если он смеет надеяться на что-то серьезное, кроме тех пустяков, что ему достались. Он будет наказан, потому что никогда не будет настолько отважен, чтобы пойти дальше. Сегодня, став старым, я приобрел некоторые привилегии в этом роде и радуюсь, пренебрегая ими, но и пренебрегая теми, кто мне их предоставляет.

После их отъезда я снова лег, а проснувшись, узнал, что аббат в Цюрихе. Г-н Оте сказал мне часом позже, что он будет обедать со мной тет-а-тет в моей комнате. Я сказал, что платить буду я и что он должен принять нас как принцев.

• Предыдущая
• 21/60
• Следующая