У врат преисподней ветрено… - Муркок Майкл Джон - Страница 18

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая

— Впечатлительный ты что-то сегодня, — слова звучали нарочито холодно. — Нет, это к тебе никак не относится. Я говорила о том, что твоему деду улыбнулась удача. Теперь наши роли поменялись, не так ли?

— Я не знаю, как к этому отношусь, — сказал он, борясь со все более мрачным настроением. — Я никого из вас по-настоящему не поддерживаю. В целом, думаю, я благосклоннее к радикал-либералам. Ведь они все еще могут выиграть выборы по округам, если ты не добьешься поста президента, верно же? Это дало бы тебе сильный голос в Доме.

— Если меня оставят лидером партии, Алан, — лицо ее смягчилось, когда она смирилась с истиной, от которой до того пряталась. — Не каждый, кто одобрял мое место вчера, одобряет его сегодня.

— Мне неприятно говорить об этом, но я предостерегал тебя. Надо б тебе лучше знать, когда расхаживать, привлекая толпы. Политикам следует пользоваться доверием народа и нравиться ему. Люди, несомненно, хотят современного, нового президента, — но еще и уважаемого. Когда избиратели сядут и подумают об этом, если бы даже дело с Огненным Шутом не приняло такой оборот, они выберут того кандидата, который внушает доверие. Пылкие политики вроде тебя, Хэлен, пользуются успехом лишь короткое время. Это даже я знаю. Предположительно, после того как показала себя «Женщиной Народа», ты могла бы вести упорные парламентские дебаты, и, возможно, поскакать домой. Но теперь ты столь сильно отождествила себя с Огненным Шутом, что у тебя нет надежд победить. Я бы бросил, — он задумчиво посмотрел на нее.

Она немного посмеялась, широко шагая меж тюками плакатов.

— У меня нет никаких шансов, ты прав. Но я буду продолжать драться. Счастливчик старый Саймон, а? Теперь он — тот человек, который предупреждал людей о грозившей им опасности. За кого им еще голосовать?

— Не горюй, Хэлен. Почему бы тебе опять не заняться живописью? Уж там ты знаешь, что к чему. Правда, даже я понимаю в политике больше твоего. Тебе не надо бы вовсе туда лезть. Есть прирожденные политики, только ты — не из их числа. Я дюжину раз просил тебя об этом раньше, но мне все так же хочется знать, что заставляет тебя продолжать.

— Одна из самых веских причин — чем больше осуждают люди мои поступки, тем неотступнее я продолжаю по-своему. Достаточно честно? — Она обернулась, лукаво глядя на него, наклонив голову набок.

Он улыбнулся.

— Одним словом, ты — просто упрямица. Может быть, если бы я поощрял тебя в занятиях политикой, ты стала бы сейчас известной художницей, избавившись ото всех этих забот.

— Может быть. Но есть и еще кое-что, Алан, — она говорила негромко, забираясь на один из тюков. Усевшись, она начала болтать ногами и стала очень хорошенькой. Тот макияж, каким она раньше пользовалась, отсутствовал. — Дело в том, что я в это сейчас влезла, и собираюсь упорно продолжать до конца. Утону или выплыву.

Он рассказал ей о своем посещении первого уровня, опустив, что слышал, как уходил Огненный Шут с друзьями — и о том, что побывал на краю гибели.

— Я считал, что погибну, — сказал он, — и подумал о тебе. Меня интересовало, если точно, не ищем ли мы оба одного и того же.

— Ищем? Я и не знала, что ты — из ищущих, Алан.

— До тех пор пока не взорвалось это дело Огненного Шута, я был из прячущих. Я многое прятал от себя. Но кое-что, сказанное дедом, дало толчок чему-то еще во мне. — Он примолк. — Неужели это случилось лишь три дня назад? — вслух удивился он.

— Что же он сказал?

— А, — ответил Алан с легким сердцем, — он довольно прозрачно намекнул, что с моим происхождением не все в порядке.

— Это жестоко с его стороны.

— Возможно, это пошло мне на пользу. Может быть, что-то вынесло на поверхность. Как бы там ни было, я стал интересоваться Огненным Шутом. Потом ты пришла ко мне, и мое любопытство возросло еще больше. Может, потому, что ты связала себя с убеждениями Огненного Шута, я связал его с тобой, с того и пошло. В тот же вечер я отправился посмотреть на Огненного Шута, — ну, ты знаешь.

— Ты говорил с ним лично? — в ее голосе прозвучала зависть.

— На самом деле я его как следует никогда не видел. Но побывал на вчерашней «аудиенции». Я подумал, что понимаю, почему ты его поддерживала. Он по-своему здраво мыслит. — Он нахмурил брови. — Но то же самое, полагаю, можно сказать и про деда.

— Да.

Она не сводила с него глаз, рот ее слегка приоткрылся, груди под кружевным лифом двигались быстрее обычного.

— Я рад, что все это случилось, — продолжил он. — Думаю, мне пошло на пользу.

— Ты рад, что нашли плутониевые бомбы, и что случился пожар?

— Нет. Я не мог по-настоящему поверить в виновность Огненного Шута, покуда не увидел доказательств своими глазами. И до сих пор не испытываю к нему ненависти за то, что он пытался сделать, и за то, что все еще может попытаться сотворить. Мне его жаль. Он в своем роде на самом деле простодушный и благородный великан, о котором ты пыталась рассказать.

— Я думаю так же. Ты побывал внизу. Ты уверен, что Огненный Шут в ответе за хранение тех бомб и поджог?

— Боюсь, свидетельства очевидны.

— Идиотство какое-то, — сердито сказала она. — Зачем бы ему понадобилось творить подобное? Человеку, до краев наполненному любовью…

— Любовью или ненавистью, Хэлен?

— Что ты имеешь в виду?

— Он учил любить человечество, но ненавидел труды человеческие. Он ненавидел то, что считал нашими ошибками. Не вполне искренняя любовь, а?

— Мы никогда не узнаем. Знать бы, спасся ли он. Надеюсь, что спасся, пока не попытался учинить новых диверсий.

Во второй раз за последние несколько дней Алан поймал себя на том, что скрывает нечто от своей бывшей возлюбленной. Он не сказал ей, что знал: Огненный Шут сумел ускользнуть, по крайней мере с Земли. Вместо этого он сказал:

— А нужно ли, чтобы он спасся? В конце концов он в ответе за смерть по меньшей мере сотни людей. Жилые коридоры, начиная с девятого и десятого, вплоть до пятнадцатого, полны трупов. Возможно, куда больше сгорело у себя дома. Ужасная смерть, Хэлен. Я знаю. Я сам подходил близко к ней. Надо ли было ему спастись, не понеся наказания?

— Человек вроде Огненного Шута, возможно, не осознает своей вины, Алан. Так что кому говорить?

— Он разумен. Я не думаю, что он сумасшедший, по крайней мере в нашем понимании. Извращенный, возможно…

— Ой, ладно, давай прекратим разговор об Огненном Шуте. Сейчас его ищут по всему миру. Его исчезновение доказывает его вину, во всяком случае для Саймона Пауйса и общественности. Я заметила, что многие оставались благосклонными к Огненному Шуту и некоторое время спустя известий о бомбах. Если бы не начался пожар, он, возможно, все еще пользовался бы мощной поддержкой со стороны тех людей, которые считали, что эти бомбы ему подбросили.

— Невозможно подбросить целый склад плутониевых бомб, Хэлен. Огненный Шут должен был их сделать. Он один располагал для этого всем необходимым.

— Так все и думают. Но вполне достаточно политиков, которые знают лучше, Алан.

— Ядерное оружие много лет под запретом. О чем ты говоришь?

— Не все отказались от своих арсеналов в первые дни Великого разоружения, Алан. Оказалось изрядно тех, кто вцепились в некие тайные склады оружия, пока не увидели, как идут дела. Разумеется, когда заработало Солнечное правительство и угроза войны уменьшилась до ничтожных размеров, они забыли об этих арсеналах или избавились от них.

— Боже правый! Ядерные бомбы. Я не суеверен. Война осталась в прошлом. Но ужасно, что оружие все еще где-то рядом.

— Его предостаточно, — насмешливо сказала она. — По крайней мере, чтобы вести большую межпланетную войну!

Алан, как и остальные его современники, жил на давно уже мирной Земле, где даже мысль о войне, особенно с применением ядерного оружия, ужасала. Почти век мир едва удерживался на краю атомного конфликта, но правительствам раз за разом удавалось его избежать. Последовавшее в конце концов в 2042 году запрещение ядерных вооружений вызвало величайший вздох облегчения. Человеческий род подошел опасно близко к самоуничтожению, но наконец мог идти вперед, лишившись извечно давившего на него страха.

• Предыдущая
• 18/42
• Следующая