У врат преисподней ветрено… - Муркок Майкл Джон - Страница 10
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
Алана, как и собравшихся, озадачили эти слова.
— Никому! Мне нисколько не нужны проявления вашей любви, ваши мелкие страхи, ваши ничтожные столкновения! Я не жду от вас действия. Я не желаю действий. Я лишь хочу, чтобы вы осознали! Разумеется, вы можете изменить вашу физическую среду обитания. Но сначала вы должны изменить ваш склад ума. Вслушайтесь в слова, которыми вы сегодня пользуетесь. Вслушайтесь — и обнаружите, что они бессмысленны. У вас есть чувства, у вас есть слова. Но теми словами, что у вас есть, не описать ваших чувств. Попробуйте подумать о словах, которым это под силу! Тогда вы станете сильными. Тогда вам не нужен будет ваш дурацкий, хваленый так называемый «рассудок». Тогда вам не нужно будет топать строем на здание Совета!
Тем временем Алан подыскивал слова, которые описывали бы теперешнее положение Огненного Шута. Сказанное произвело на него впечатление, несмотря на его собственное решение как можно объективнее наблюдать. Слова, на самом деле, мало что значили. Их говаривали и раньше. Но слова эти кое на что намекали, давали ему ключ…
Благородное смущение. Слон, на которого напали мальчишки. И который все равно о них заботится. Алана поразила, насколько он чувствовал, внутренне присущая Огненному Шуту чистота. Но такая чистота могла опрокинуть мир!
Теперь в толпе стали появляться плакаты:
НЕТ — ПОГРЕБЕНИЮ ОГНЕННОГО ШУТА!
РУКИ ПРОЧЬ ОТ НИЖНИХ УРОВНЕЙ!
СОВЕТ НЕ МОЖЕТ ПОГАСИТЬ ПЛАМЕНИ ЧЕЛОВЕКА!
Повеселившись над такими нелепыми посланиями, Алан различил другие. Лучшим, возможно, был:
СЫНЫ СОЛНЦА ОТВЕРГАЮТ ПЛАН СОВЕТА!
Разум его начал перескакивать с одного на другое, выхватывая куски окружающего: лица, плакаты, беспорядочное движение толпы, исступленное лицо какой-то женщины; потом — обрывки звуков, внезапную мысль, что он с легкостью понял бы Огненного Шута, если бы тот убеждал его менее горячими, более интеллектуальными фразами; яркое лезвие света, стремительно вырвавшееся из маленького солнца, а потом втянутое обратно.
— Глупцы! — кричал Огненный Шут, на его загримированном лице смешались недоверие и гнев.
Алану показалось, будто грим исчез, и впервые он осознал, что вон там стоит человек. Личность, сложная и загадочная.
Но то было лишь мимолетное ощущение, потом он ощутил, что давление сзади ослабевает.
Часть толпы наконец повернулась и устремилась к выходу из пещеры.
А Огненный Шут? Алан глянул вверх. Огненный Шут призывал их остаться, но слова его потонули в истерических выкриках.
Теперь толпа понесла Алана обратно; ему пришлось повернуться и двигаться вместе с ней, иначе его могли затоптать. Он бросил взгляд на помост, и увидел, как сгорбилось, в противовес былой живости, тучное тело Огненного Шута.
Когда бурлящая толпа добралась до третьего уровня, Алан увидел всего лишь в нескольких ярдах перед собой и чуть левее Хэлен Картис. Он не выпускал ее из виду, и постепенно, дюйм за дюймом, сумел приблизиться к ней сквозь чащу острых локтей и жестких плеч.
На девятом уровне он едва смог попасть в один с ней лифт. Алан закричал ей поверх голов:
— Хэлен! Какого дьявола ты здесь?
Он увидел плакат: ОГНЕННЫЙ ШУТ — ПЕРВАЯ ЖЕРТВА ДИКТАТУРЫ, подпрыгивавший вверх-вниз, и сообразил, что это она его держит.
— Думаешь, это добавит тебе голосов? — спросил он.
Вместо ответа она улыбнулась ему.
— Я рада, что ты пришел. Ты с нами?
— Нет, не с вами. Думаю, и Огненный Шут тоже! Он не желает, чтоб вы боролись за его «права», я уверен, что он в состоянии прекрасно сам о себе позаботиться!
— Это дело принципа!
— Вздор!
Двери огромного лифта ушли вверх, и они пересекли коридор, подойдя к лифтам, разместившимся на противоположной стороне. Одетые в ливреи служители попытались удержать толпу, но людская волна втолкнула их обратно в кабины. Он сумел схватиться за Хэлен и стоял, вплотную прижатый к ее боку, не в силах поменять положение.
— Такими вещами ты можешь завоевать мимолетную любовь всякого сброда, но что подумают ответственные избиратели?
— Я сражаюсь за то, что считаю правильным, — вызывающе, непреклонно сказала она.
— Ты сражаешься… — Он покачал головой. — Послушай, когда доберемся до шестьдесят пятого, отправляйся домой. Выступи в защиту Огненного Шута в Солнечном доме, если считаешь нужным, но не строй из себя дурочку. Когда эта истерия утихнет, ты смешно будешь выглядеть.
— Так ты думаешь, что все это утихнет? — ласково сказала она.
Двери открылись, лифты извергли свое содержимое, и люди устремились дальше, через тихие парки к зданиям, в которых размещались органы власти.
Стояла ночь. Сквозь купол виднелось темное небо. Толпа начала было успокаиваться, но тут Хэлен закричала: «Там! Вон они где!», театрально выбросив руку в сторону зданий правительства, и люди опять двинулись, на бегу рассыпаясь все шире.
Операторы лазервидения и фотокорреспонденты уже их ждали, снимая, пока люди проносились мимо.
Хэлен неловко побежала, плакат раскачивался у нее в руках.
«Пускай идет», — подумал Алан. Былые чувства возвращались, усиливая его смятение. Он повернул обратно.
Нет! Она не должна этого делать! Он ненавидел ее политические амбиции, но они много для нее значили. Она все может потерять из-за этого своего непродуманного поступка. Или…? Возможно, время упорядоченного правления уже прошло.
— Хэлен! — Он побежал за ней, споткнулся и упал со всего маху, затоптав клумбу голубых роз, вскочил. — Хэлен!
Он не видел ее. Впереди бегущих в зданиях правительства зажигался свет. По случайности — возможно, счастливой для членов городского Совета, жилища которых размещались в его здании — городское управление полиции находилось в каком-нибудь квартале отсюда. Там тоже горел свет.
Алан надеялся, что полиция сдержанно обойдется с толпой.
Когда наконец он увидел Хэлен, она вела авангард толпы, скандировавший теперь неоригинальную фразу:
«Мы хотим Совет!»
Безоружные полицейские в голубых комбинезонах с широкими поясами начали протискиваться через толпу. За ними следили камеры лазервидения.
Алан схватил Хэлен за руку, пытаясь перекричать толпу.
— Хэлен! Ради Бога, уйди — тебя могут арестовать. Здесь полиция!
— Ну и что? — Лицо ее пылало, глаза лихорадочно блестели, голос звенел.
Он дотянулся до плаката и вырвал его у нее из рук, швырнул на землю.
— Не желаю видеть тебя обесчещенной!
Она стояла, готовая лопнуть от гнева, и глядела ему в лицо.
— Ты всегда ревновал к моим успехам в политике!
— Неужели ты не видишь, что с тобой происходит? Если тебе так хочется играть в «делай как я», занимайся этим более пристойным образом. Ты могла бы скоро стать президентом.
— И буду. Уходи!
Он встряхнул ее за плечи.
— Да открой ты глаза! Открой!
— Ой, не будь таким напыщенным. Оставь меня в покое. Мои глаза широко раскрыты!
Но Алан видел, что она слегка остыла, возможно, потому, что он просто проявлял к ней внимание.
Потом чей-то голос протрубил:
— Расходитесь по домам! Если у вас есть жалобы, подайте их надлежащим образом. Совет обеспечивает возможность рассмотрения жалоб. Эта демонстрация ничего вам не даст! Полиция имеет право остановить любого, кто попытается проникнуть в здание Совета!
Хэлен дослушала трансляцию и закричала:
— Не давайте им от себя отделаться! Они не станут ничего предпринимать, пока не поймут, что мы настроены серьезно.
Двести лет мира ни капли не научили Хэлен Картис проводить мирные демонстрации.
Такой ничтожный повод, в недоумении говорил себе Алан; вместо многотысячной толпы все могла решить сотня рассерженных писем.
Собравшиеся напирали, пытаясь прорвать полицейский барьер.
В конце концов барьер сломался, и начались столкновения между демонстрантами и полицией. Несколько раз Алан видел, как какой-нибудь полицейский, выйдя из себя, бил демонстранта.
Он чувствовал отвращение и смятение, но поделать ничего не мог.
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
