Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 77

Когда высказывание не имеет ни объекта, ни субъекта, оно начинает активно дробиться. Вместо глобального дискурса, например, дискурса науки, отдельной дисциплины, дискурса культуры, социума предлагается ввести систему «локальных дискурсов». Человек, точнее, часть человека говорят о себе, на своем языке, на ходу подстраивая правила, по которым они говорят.

Здесь философия постмодернизма порождает образцы постмодернистского текста. Этот текст допускает (и приветствует) множественность авторов одного и того же высказывания, и одновременно множество противоречивых и абсурдных высказываний, приписываемых, вопреки «очевидности» и логике, одному автору (иногда фиктивному). Высказывания пластуются хаотическим, игровым образом, а так как «автора нет», то любой текст обнаруживает себя как многоуровневое цитирование — причем не важно, существовала ли данная цитата до появления в данном тексте или нет. Любое высказывание есть цитата, даже если ее никто не произносил ранее. В этом смысле, также действует правило симулякра — симулякр есть «копия без оригинала».

Игровая стихия цитат и текстовых пересечений составляют ткань процесса познания. Мир, разум, человеческая речь, тела, реальность мыслятся как непрерывный постмодернистский текст. Если нет субъекта и объекта познания, значит, они случайно и эфемерно конституируются по ходу этого познания, не имея никаких правил или вырабатывая правила в данной, конкретной ситуации, чтобы потом снова раствориться.

Отсюда возникает научная программа постмодерна — идея сплавить между собой все дисциплины. Тот факт, что преподавание философии происходит отдельно от преподавания физики, с позиции постмодерна — «скандал и расизм», потому что получается, что эти две науки практикуют апартеид в отношении друг друга и нарушают тем самым «права человека». То же самое и в отношении искусства. Так, американскую певицу Лори Андерсон год держали в научном центре военного центра NASA, чтобы она своими причудливыми перформансами стимулировала изобретательскую деятельность ученых, работающих на оборонную промышленность. Мелодии Лори Андерсон должны прилагаться к научным статьям — the papers — на CD.

В принципе, в постмодерне в едином тексте может (и отчасти должно) быть запрессовано все: наука, искусство, военная промышленность, экономика. Это создает новый язык, пост-язык.

Мишель Фуко: расчищая путь постмодерну

Философ-структуралист Мишель Фуко в книге «Слова и вещи: археология гуманитарных знаний» придумал свою схему развития эпистемологии — науки о познании. Он выделяет три периода:

Ренессанс (XVI в),

Классика (XVII-XVIII),

Современность (XIX-XX).

В эпоху Ренессанса, по Фуко, слово соответствовало объекту, означаемое и означающее были связаны системой «магической прямолинейности» (откуда взаимообратимость) . В этом мы можем увидеть всплеск фрагментарного манифестационизма, о чем мы говорили раньше.

Классическая эпоха берет на вооружение эпистемологию, основанную на номинализме. Вещь и мышление разделяются, слово становится конвенцией, что предполагает возможность «словотворчества» — придумывания новых слов для существующих вещей или слов, не соответствующих ничему. Здесь связь между вещами и словами усложняется. В дело вступает автономная инстанция рассудка, вырабатывается математический язык, а мысль становится реальностью системы означающих (signatus), которая перегруппировывает «слова». Складывается рационалистический постулат о перманентности соотношения бытия и его репрезентаций.

Согласно Фуко, понимание «вещей» на этом этапе есть некритическая проекция структуры рассудка, осмысленная в самых общих чертах и взятая как механическое постоянство. Здесь слова второстепенны в отношении мыслительных операций, подсобны, а субъектом знания является рассудок.

Новая эпистема (постклассическая или «современная» — для Фуко «современная», для нас она в прошлом!) видит слова как самостоятельную категорию, воплощающую конкретную историческую субъектность — человека. Здесь открывается путь в постмодерн. Переход от классической эпистемы к современной оказался сопряжен с новым способом бытия предметов человеческого познания (по Фуко, «конфигурации эпистемы»). В постклассической эпистеме слова и вещи, по мысли Фуко, опосредуются «жизнью», «языком», «трудом» и т.д.

Эта постклассическая эпистема в нашей картине парадигм соответствует последней фазе гносеологии модерна, где критика подтачивает оптимизм модерна, но еще не утрачивает связи с человеком, понимаемым по инерции в духе модерна. Слова постклассической эпистемы — это еще человеческие слова, вращающиеся вокруг разумного субъекта. Но на горизонте развития этой линии, прочерченной Фуко, уже мерцает реальность языка (т.е. слов), оторванных от субъекта, языка как такового, языка, который сам себе и объект и субъект, так как он учреждает (как вещь) «того, кто говорит» и «то, о чем говорят». Текст познает текст. «Реальности» как обозначаемого (в классической парадигме модерна) больше нет, но постепенно рассасывается и характер человеческой опосредованности слов и вещей (как в постклассической парадигме).

«Паралогия» Франсуа Лиотара

Историю познания в оригинальной версии излагает другой философ, повлиявший на становление постмодерна, Франсуа Лиотар. По Лиотару, знание в своей основе имеет «языковые игры», каждой из которых соответствует особый критерий компетенции — «истина», «технологическая эффективность», «справедливость», «красота». Лиотар так описывает знание на разных этапах. Он выделяет:

гносеологию периода Традиции,

гносеологию периода модерна,

и то, что он называет «паралогией».

Традиционное знание, по Лиотару, исходит из плюрализма языковых игр. Повествовательный характер данного знания отливается в форму рассказа, легенды, сказки, мифа. Это знание, имеющее множество слоев, в котором можно найти «денотативные высказывания относящиеся... к небу, к временам года, к флоре и фауне...», это знание также передает слушателю посредством героя и его поступков свод прагматических правил, образующих общественные связи. Традиционное знание синхронично, оно не нуждается в поддержке прошлого, не нуждается в легитимации, так как имманентно повествованию.

В эпоху модерна классическое знание делает ставку только на один тип языковой игры, главная задача которой — истина. Такое знание добровольно изолировано от всех других языковых игр, в том числе и социальных. Связь знания и общества носит внешний характер и требует с необходимостью легитимации и институциализации. Философия выступает легитимирующим дискурсом классической науки, примером могут служить «великие легитимирующие рассказы»: диалектика Духа, герменевтика смысла и т.д. Лиотар пишет: «В процессе передачи знания преподаватель выступает носителем истины, одновременно являясь экспертом в данной проблематике». Классическое знание характеризуется диахроничностью, верифицируемостью и фальсифицируемостью. Это «игра» сегодня представляется неинтересной, и общество переходит к новым условиям, определяемым Лиота-ром как «ситуация постмодерна».

Специфика постмодернистской ситуации в том, что отсутствует как универсальный метаязык, на поиск которого была ориентирована вся классическая наука, так и сакральная легитимация знания в Традиции. Это не отрицает самой возможности повествовательности например, диктор, рассказывающий что-либо по телевидению. Смысл в том, что речь диктора коротка и обрывиста, инкрустирована в разнородный контекст из рекламы, развлекательных программ или фильмов. В отличие от повествования классической науки повествование диктора ненакопительно, обратимо и не обязательно. То, что говорит диктор, еще воспринимается как «истина», но это не истина науки, не истина диктора и не истина зрителя.

— Это ничья истина, она никому не принадлежит и никого ни к чему не обязывает. Фигура диктора предвосхищает дальнейшее развитие постмодернистского дискурса, когда каждый сможет стать «сам себе диктором», не отвечая ни перед кем и ни перед чем (включая самого себя) за то, что он «несет».