Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 137

Иными словами, в гносеосимуляционном процессе слиты два абсолютно невозможных в других форматах явления. Это континуальность, предполагающая однородность, и дискретность абсолютно гетерогенных элементов, не предполагающая континуальности. Одновременное наличие того и другого является основным определением гносеосимуляционного процесса.

Десемантизация авангардной культуры

В действительности чего-то подобного добиться чрезвычайно трудно. Ролан Барт и другие постмодернисты пытались дать примеры такого образцового постмодернистского текста, состоящего из междометий, посторонних звуков, шумов улицы, оговорок, иностранных, не к месту употребленных, придуманных слов, ничего не означающих и т.д. Это больше напоминало бурчание и скрежет додекафонической музыки. Так и язык постмодерна состоит из гетерогенных элементов — слогов, скрежета, случайных вздохов, философских пассажей, кашля, фрагментов инструкции по пользованию стиральной машиной одновременно на 30 языках, всхлипов, вылетающих из человеческого рта, слепленных в один сплошной и вполне законченный музыкальный блок. Но эта музыка внятна только ризоматическому бытию.

Постепенно вовлекаясь в процесс гносеосимуляции, мы начинаем утрачивать тонкую грань между критическими тонкими культурными провокациями эпохи модерна в лице дадаизма Тристана Цара, футуризма или других радикальных абсурдистских опытов и бытовой жизнью. Когда некие философские провокации художников, поэтов или философов модерна становятся банальностью, они перестают нести тот смысл, который несли картина «Черный квадрат» Малевича или пьеса «В ожидании Годо» Ионеску. Герменевтика и интерпретация произведений вроде «В ожидании Годо» или «Черного квадрата» заурядны для западной культуры эпохи модерна, которая прекрасно оперирует структурами, интерпретационными кодами, сводя элементы того или иного произведения искусства к гносеологическому коду Просвещения. Но в эпоху постмодерна мы сталкиваемся с культурой, которую невозможно, не нужно, некому и незачем интерпретировать. Факт показанного нам по телевидению музыкального клипа не поддается разложению и сведению к коду, это вещь абсолютно законченная и ровным счётом ничего не значащая.

Поэтому и возникает упомянутая абсолютизация ризоматического экрана. На нём и только в этой плоскости всё происходит. То, что нам показывают, важнее, чем мы сами. Важнее тот message, который за этим стоит (а за этим не стоит никакого месседжа). Это важнее, чем люди, которые изображали из себя актеров в том или ином клипе. Это самодостаточная реальность, которая абсолютно тождественна самой себе в тот момент, когда ее показывают. В тот момент, когда ее не показывают, она исчезает и пребывает в ничто, поскольку она представляет собой случайное воплощение ничто.

Плоское наложение парадигм модерна и премодерна ключ к постмодернистскому методу

На практике, чтобы чисто технически организовать процесс гносеосимуляции (по крайней мере, в раннем постмодерне, где мы живем), необходимо на первых порах обращаться к предшествующим парадигмам и к их гносеологическим системам. Так оно и есть. Мы сейчас дедуктивно это вывели, а на практике так оно и происходит, поскольку классический постмодернистический текст являет собой смешение двух абсолютно несопоставимых структур.

Одна структура выстроена по законам интерпретации гносеологического кода в премодерне. Это структура мифа, структура очаровывающей суггестии, сверхрационально организованный нарратив, обращенный к бессознательному (одним словом то, что в парадигме модерна называется «мистификацией», «шарлатанством» и «мракобесием»). Разрозненные и вырванные из контекста гносеологического кода премодерна фрагменты становятся одним из двух основных источников постязыка или постфилософии.

Другим элементом гносеологического кода, который сюда примешивается, является код Просвещения, то есть рационализм. Это выверенный и строго описанный метод познания, основанный на рефлексии относительно самого познающего, познаваемого и того, что он делает в процессе познания. Код Просвещения тоже является частью, необходимой, вернейшей частью этой гносеосимуляции. Если бы гносеосимуляция работала только с одним гносеологическим кодом, это был бы запутанный модернизм (в случае обращения к парадигме модерна) или экстравагантный традиционализм (в случае обращения к парадигме Традиции). Поэтому гносеосимуляция работает обязательно с обоими кодами одновременно.

Гносеосимуляция осуществляется через обязательное и непременное смешение — в любом постмодернистском тексте, артефакте, произведении культуры, вообще, в любом оформлении постмодернистской гносеологии, например, в образовательном процессе, информационном процессе, в процессе общения и коммуникаций в целом — двух парадигм (модерна и премодерна).

Нет такого постмодернистского текста, в котором не были бы взяты за основу или гротескно переинтерпретированы те или иные элементы из тезауруса премодерна. В том-то и состоит специфика постмодернистического дискурса, что он постоянно обращается к стихии архаического. Эта стихия архаического, бессознательного обширна. Она структурируется с помощью мифов, религиозных идей, являясь в человеческом подсознании (коллективном или индивидуальном бессознательном) пережитками континента премодерна, сохранившимися в виде инерции, образов сновидений, глубоких первичных программ. — Это один элемент тезауруса постязыка и гносеосимуляционного процесса.

Другим его источником являются элементы строго рационального дискурса — взятые с абсолютным доверием, наивностью и без всякого конфликта, без всякой внутренней оппозиции, которая существует между методологиями и стратегиями премодерна и модерна. Чем более тонко постмодернистский автор осознает свою собственную задачу — скрыть исчезновение кода и одновременно сообщить о нем — тем более умело, тонко и хитроумно он манипулирует элементами этих двух несовместимых, взаимоисключающих парадигм, которые, с точки зрения своей собственной структуры, ни при каких обстоятельствах не могут находиться в одном и том же месте в одно и то же время, и самое главное — на одной и той же плоскости.

В наше время любое классическое произведение является постмодернистским, только осознан этот факт в большей или в меньшей степени. В эпоху постмодерна нельзя создать не постмодернистское произведение. Даже если кто-то, например, партизан премодерна или законченный рационалист, застрявший в эпохе Просвещения, попытается что-то сделать в нашу эпоху, исходя из верности своей парадигме, то либо это у него не получается, и он маргинализируется и фактически теряется, либо это будет реинтерпретировано в новом гносеосимуляционном процессе. Именно в гносеосимуляции и из гносеосимуляции произведение получит свое коннотативное значение и своё (отсутствующее) содержание.

Код «Кода да Винчи»

Возьмём пример «Кода да Винчи», фильма, который, наверное, смотрели все. Это иллюстративное и характерное явление масскультуры постмодерна. Там содержатся элементы премодерна, причем гротескные, знаки, символы, деконтекстуализированные положения христианской догматики, которые (глупейшим образом) оспариваются в фильме с опорой на структуры эбионитской ереси (иудео-христианского направления в ранней Церкви, видевшей в Христе только человека, «пророка», а не Бога; позже в смягчённой форме эбионизм повторился в арианстве и несторианстве). Всё это берётся абсолютно вне всякого религиозного, ересеологического, мистического, масонского или эсхатологического контекста, о котором не знал не только идиот, поставивший фильм, но и писатель Браун, по закону шоу-бизнеса популяризировавший книгу Лея, Байджента и Линкольна, и даже сами эти английские масоны, написавшие «Священную Загадку», где даётся, в свою очередь, упрощённо-сенсациалистская детективно-неоспиритуалистская каша из тематики «Жеста Великого Монарха», загадки Меровингов и полупереваренных учений некоторых европейских тайных обществ. Не только режиссер, но и Браун и сами масоны Лей, Байджент и Линкольн слабо представляют себе структуру тринитарных споров, на которой всё строится, примитивно и поверхностно трактуют герметический символизм. И от этой «начальной» версии (являющейся, на самом деле, грубейшим упрощением) в ткань киносценария вкраплена совсем уже искорёженная часть.