Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 122

Ответ: Боди-арт или порнографичность — это пост-модернистическое явление. Неопорнография, порнография и боди-арт как софт-версия порнографии, возникают как освобождение сексуальности в чистом виде, то есть не сексуальности пола, а сексуальности кожи. Это ризоматическое явление. Тимур Новиков, питерский художник-неоклассик, считал, что это возврат к греческой форме.

Но на самом деле, боди-арт — это симулякр, пародия на традиционную татуировку, расписывание, наложение ритуальных знаков. Это — профанация ритуала, так же, как курение анаши. Наркотики тоже использовались в традиционных обществах для совершенно конкретных целей — для трансформации сознания; они сопровождались определенными ритуалами, предварительным обучением, наличием наставника, определенными завываниями, вскриками, мантрами... В постмодерне через симулякры происходит обессмысливание многих разрозненных фрагментов премодерна. Всё возвращается, даже ирокез панков. Почему ирокезы носили такие прически? Это были священные, сакральные формы в память о Великой Птице. Ясно, что метафизика птицы современным панкам совершенно чужда.

Новая обнаженность, боди-арт или отсутствие запретов, ингибиций — это отнюдь не возврат к панэротической культуре греков, ведь постмодерн — это пародийное, смеховое, юмористическое явление. Неслучайно мы видим даже у Фрейда, сугубо современного рационалиста и пострационалиста, греческие манифестационистские термины. Эрос имеет отношение именно к манифестационистской философии, как и танатос. А Фрейд под ними имеет в виду совершенно другое. Так же и боди-арт, и современная эротика, и арт-ню — это использование тех же самых терминов, приемов, которые, казалось бы, восходят к античности, но совершенно в другом контексте — в придачу к пылесосу, путевке или продаже лотерейных билетов.

Вопрос: Вы не могли бы подробнее рассказать о тех археологических находках, которые отсылают нас к эпохе андрогината? Широко известны находки древних «венер», у которых ярко выражены широкие бедра, женские признаки...

Ответ: Есть и бородатые «венеры» с узкими бедрами и широкими плечами... А есть ещё более убедительные фигурки, которые вообще не поймёшь, они «венера» или «марс», или «зверь» или «радуга»... Вообще, я думаю, что археология — это наука не фактов, а наука интерпретации. Поскольку археологи имеют дело с очень небольшим количеством фактов, соответственно, их задача — составить не противоречивую модель по крупицам. Нашли черепок — говорят, это часть того-то, часть сакрального сосуда; другие говорят — нет, это просто черепок случайно отвалился у кого-то. Идея интерпретации в данном случае первична. Что касается реконструкции Вирта, он вслед за Бахофеном интерпретировал идеограммы, рассматривал древнейшие знаки, нанесенные на кости мамонта, на стены пещер как формы сакральной цивилизации, которую он реставрировал как матриархальную.

Стартовой идеей Вирта о матриархальной цивилизации был её холизм, перетекание всего во всё. В качестве путеводной нити для своих исследований он взял концепцию «die Weisse Frau», белых жриц, белых королев менгира, по которой он отслеживал распространение «культурных кругов», перемещения городов, мест древних стоянок, названия культовых центров и символические комплексы, где можно было прочесть упоминание о женском жречестве. Вирт считал, что женское жречество предшествовало мужскому, и женское жречество, его символизм, его культовые обряды, его специфика и знаки, его мифологическая картина отражают опыт изначального, примордиального, солнечного человечества. В центре реконструкции Виртом структуры женского культа стоял не мужчина. Вирт считал, что патриархат пришел из «азиатских степей», а индоевропейская цивилизация была основана на сакральном матриархате. Но не потому, что мужчина принижался, а просто сфера созерцания, сфера контакта с Божеством была принципиальным уделом женщины, в силу специфики её гносеологии и онтологии. Не вопреки мужчине, поскольку женщина не плохой мужчина, а другое, нежели мужчина. Соответственно, доминация женщины не приводила к тому подчинению, к которому приводит доминация мужчины над женщиной. Мужчина разделяет и поэтому рассматривает женщину как иное и начинает ее прессовать. Женщина соединяет, поэтому не рассматривает мужчину как иного и, соответственно, не прессует его. Исходя из этой предпосыл-ки, Герман Вирт восстанавливал по фрагментам огромное количество археологического материала, составляя из бесконечных знаков, «венер», схем, систем огромные тома.

Идеограммой женского начала, ее роли можно считать годовой круг, который, по Вирту, являлся основой изначальных календарей, знаковых проторунических систем, которыми занимается палеография. Место женщины — это две пещеры, две горы, два менгира. Это зимнее солнцестояние, откуда рождается солнце. Потом солнце встает, «поднимает руки», потом достигает своего пика, «опускает руки», сходит опять к двум горам. И опять всё повторяется. В центре этого сакрального образа стоит великая мать, которая изображалась пятиконечной звездой, имеющей в разных мифологиях тысячи имен. И физиологичные изображения, например, каменных баб — это уже было, с точки зрения Вирта, падением древнего, чисто иератического матриархата в натурализм.

Есть разные стадии матриархата, он не был одномоментным и однородным явлением. Вирт реставрирует звуки изначального языка, культуру, и всё это связывает с институтом белого женского жречества. Если мы поверим Вирту, или поверим Бахофену, то увидим, что в христианском мире поклонение Богородице, которое особенно характерно для Православия, есть очень глубокая интуиция манифестационистского сакрального древнейшего культа.

Вопрос: Как вы расцениваете технологические перспективы современного постмодернистического общества? Суть технологий постмодерна в том, чтобы взять человеческое сознание и переместить его на любой другой материальный носитель. Это компьютеризация сознания. Можно ли наделить сознание такими функциями, что оно будет более оперативным, при этом не утратит своей человеческой индивидуальности? Может быть, движущая сила в постмодерне перестанет быть движущей силой между полами, и станет энергией притяжения между индивидами человеческими и чем-то нечеловеческим, между машинами? Как вы оцениваете такого рода перспективы?

Ответ: Третья лекция была посвящена постантропологии, там я как раз говорил, что такое постчеловек. И вот такая идея соединения человеческого субъекта с нечеловеческим субъектом — это один из элементов постмодернистического подхода, постмодернистической философии и постмодернистической практики. Когда мы начинаем определять, что такое человеческая субъектность, и когда мы сводим ее к гносеологическому фактору, то есть к фактору познания, памяти, восприятия, даже каких-то ощущений, то при определенном развитии технологии, которая сейчас подходит к уровню возможного, мы можем создать технологический симулякр человека, то есть записать человека на хард-диск, например. Пока хард-диски маленькие. Но уже сейчас есть некие технологии, которые предлагают расширить память человека: за ухо внедряется хард-диск, куда, когда память заканчивается, записываются данные. Точно такова же идея продления человеческих возможностей, а потом и просто создания человеческого симулякра в виде процессоров или некой платы и взаимоперемещения сознания в другую среду с созданием симуляции телесных отношений. На самом деле, это вполне реалистичная вещь, если, рассматривая человеческую субъектность, пройти по тем путям, которые мы на лекциях прослеживали, от онтологизации к дезонтологизации, от онтологической гносеологии к постонтологической, неонтологической гносеологии, от реальности к виртуальности, от модерна к постмодерну. Мы видим, что к этому дело и идет, поскольку фундаментальных оснований отделить нас от человека, записанного на пленку или хард-диск, работающий при помощи процессора и симулирующий ощущения, нет.

В ризоматическом пространстве Делёза эти вещи фундаментально не исключаются. Если подумать о любви к машинам, плотском желании, то здесь существует два момента: с креационистской точки зрения человек создается как машина. Это первое. Поскольку, если он горшечником создан, он и есть механизм, он живой, веселый, самостоятельный, но механизм. Отсюда вытекает фундаментальная механистичность человека, которая может привести его к идее создать свой эквивалент. В истории Средневековья была замечательная история, как Альберт Великий создал говорящую женщину, кибернетического двойника, которая прекрасно отвечала на все вопросы, и когда Фома Аквинский не смог ее переспорить, он разбил ей палкой голову. Декарт рассматривал животных как механизмы, а вслед за тем Ламетри рассмотрел человека как машину. Всё было открыто. То есть идея того, что человек не сильно отличается от машины, фундаментально укоренена в нашей истории и рано или поздно «самоделкины» построят что-то подобное и запишут сознание человека на хард-диск. Я думал об эротизме машин. Есть замечательный русский писатель, футурист и гениальный мыслитель Андрей Платонов; он видел коммунистическую революцию как начало одушевления машин. Машины у него живые, они действительно эротичные машины, они что-то копают, куда-то едут, трутся друг о друга... Книги «Котлован» и «Чевенгур», рассказы Платонова полны описаний интересного, своеобразного влечения человека к нечеловеческому, к машинному...