Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 120

Вопросы и ответы:

Вопрос: Как интерпретировать в свете сказанного мистику церковного брака и культ женского начала в христианстве, в частности, поклонение Пречистой Деве Марии? Можно ли сказать, что андрогинат полностью исчезает из креационистских учений?

Ответ: Женское начало нарочито почитается в христианстве. Также это свойственно эзотерической стороне иудаизма (тема Шекины в каббале), и даже в эзотерическом исламе, особенно в шиизме, где речь идёт о мистической роли Фатимы, дочери Мохаммада. В некоторых аспектах онтология андрогина из предшествующей онтологической данности становится апостериорным заданием, помещается не прежде, а после, и становится результатом волевого действия, брака. С другой стороны манифестационистская парадигма существует глубже, дольше остальных, и до конца никуда не исчезает; она остается в человеке как затопленный «континент глупости». Когда человек делает что-то естественное, непродуманное, нерассудочное, спонтанное, он, как правило, ведет себя не просто как дурак, он ведет себя как манифестационист. Этот манифестационизм в нас закопан, находится в нас бессознательно, мы органически структурированы манифестационизмом. Но на уровне рассудка мы, конечно, принадлежим к другим парадигмам. Наличие памяти об андрогинате даже в креационистском контексте проецируется как задание.

А что касается христианской теологии, это еще более фундаментальный вопрос. В книге «Метафизика Благой Вести» я показывал атипичность христианской теологии для креационистской модели, и сама идея Боговоплощения рассматривается как некий вызов чистому, идеальному креационизму. Поэтому и говорит святой апостол Павел: «Иудеям соблазн, эллинам же безумие». Эллины — это чистые манифестационисты, иудеи — чистые креационисты (такими, по крайней мере, их видели ранние христиане). Почему «иудеям соблазн»? Потому что Бог воплощается в тварном мире. Это для иудеев категорически неприемлемо, метафизически неприемлемо. Не просто для Исуса Христа неприемлемо, неприемлемо для Машиаха, которого евреи ждут. Еврей Машиах не будет сыном Божиим, и не будет им считаться, он будет считаться пророком, святым, но всегда только человеком, поскольку воплощение Божества в мире заведомо исключается. Поэтому-то для иудеев христианская теология — соблазн.

Для «эллинов — безумие» потому, что эллины не понимают другого. Если иудеи не понимают возможности проявления высшего принципа в этом тварном мире, то эллины не понимают самого существования тварного мира, который для них божественен и так, сам по себе. Эллины готовы принять воплощение Бога, для них в этом нет ничего парадоксального. Они не могут принять такого мира, — тварного мира, — в котором воплощается Бог, и такого Бога, Бога-Творца, который воплощается в этом мире. Для греков неприемлема — да и просто непонятна — «иудейская» сторона христианства, для иудеев — «эллинская». Поэтому-то и говорит святой апостол Павел: «Несть ни иудея, ни эллина».

Христианство представляет собой очень сложную метафизическую картину, где элементы манифестационизма прилагаются к церковной действительности, к таинствам, к богословию, но через Воплощение они входят в систему имманентного мира. Можно сказать, что это в христианстве от манифестационизма. Но признавая справедливость Ветхого Завета, идею creatio ex nihilo, — это абсолютно важный момент даже для православной, не говоря уже о католической ветви христианства, — христианство утверждает и ограниченность креационизма, находясь в рамках сразу двух совмещенных парадигм. Отсюда и доктрины христианского монашества (в которых заключена идея онтологической тотализации пола) — напомню, что монашество отсутствует и в иудаизме, и в исламе; и идея церковного брака как таинства — «да будут муж и жена телом единым» — есть идея реставрации андрогината в рамках домашней церкви.

Христианство, будучи авраамической, креационистской традицией, не только в своих поздних исторических интерпретациях, но и в своем корневом богословии, в метафизике святого апостола Павла содержит в себе элемент манифестационистского вторжения. Этот элемент явного манифестационизма постепенно отдаляется и трансцендентализируется в католической схоластике, и вообще исчезает в протестантизме, поэтому когда мы говорим о христианстве, мы говорим об изначальном христианстве, например, о никейском христианстве, о православии, наиболее правильно и точно наследующем изначальные метафизические установки христианской Церкви. Западная ветвь христианства — это отклонение, а протестантизм — бесславный конец этого пути. За протестантизмом начинается только одно — Декарт, Кант и т.д. А в подлинном христианстве, в православии, элементы онтологизации пола сохраняются догматически, культурно, цивилизационно и обрядово вплоть до нашего времени.

Вопрос: Как рассматриваются элементы модерна в исламе? Просматривается ли это?

Ответ: Ислам представляет собой креационистскую систему премодерна. Сам по себе ислам нес в себе много ультракреационистских элементов. Идея единобожия, идея «непридания Богу сотоварищей», идея отрицания троичности в полемике с христианством, — всё это признаки усердной попытки метафизического очищения трансцендентности Бога от всяких его дополнительных атрибутов. Это стремление максимально освободить Бога от тварных признаков соответствует максимально апофатической богословской модели. Эта модель очень устойчива, но она и очень современна именно потому, что она доводит креационизм до самых крайних пределов. Она, как ни странно, является более понятной, более близкой современности, нежели, например, тринитарная теология, поскольку в исламе — особенно выхолощенном, агрессивно-экзотерическом, буквалистском, салафитском, ваххабитском — можно найти элементы деизма, который является одной из первых парадигм модерна. Не теизма, а деизма, когда люди признают абстрактное божество, минуя церковь, священное предание, опо-средованность традицией.

В исламе есть вторая сторона — манифестационистская сторона, воплощенная, если говорить об явной экзотерической стороне, в шиизме, а что касается эзотерической стороны — то в суфизме — аттасавуф. В ат-тасавуф доминирует парадигма премодерна, то есть чистого, докреационистского манифестационизма. Например, доктрина «вахдад-аль вуджуд» Ибн-Араби, доктрина «единства всего сущего», является философией платоническо-манифестационистского толка, снимающей напряженность креационизма.

Что можно сказать о модернизации ислама? Одной из самых ярких форм модернизации ислама является ханбалитский масхаб, «чистый ислам» или салафизм, проявлением которого является ваххабизм, который поставил перед собой задачу — освободить исламскую теологию от намеков интерпретации в рамках манифеста-ционистской парадигмы. Дальше этого он в сторону модерна, индивидуализации, материализма или атеизма не идет. Он как бы застывает в той фазе, с которой для Европы начинался модерн. Отсюда такое большое количество параллелей между протестантской теологией и ваххабитской теологией, что заставляет некоторых исламских традиционалистов (антиваххабитов) утверждать, что в XVIII веке существовал некий английский агент, «мистер Хемфер», который подсказал Абдель Ваххабу, основателю ваххабизма, некоторые теологические установки, которые поставили новое течение за пределы даже радикально креационистского ханбалитского масхаба, из которого он вырос. Поэтому салафизм и ваххабизм в стиле «Аль-Каеды» вполне можно считать своеобразным путём модернизации ислама.

Другая модернизация (в смысле европеизации) исламского общества тоже шла, но шла она искусственно, она навязывалась извне, с одной стороны, колониальным Западом, с другой стороны, в XX веке, Советским Союзом, который противостоял Западу. А собственная модернизация исламского мира начинается только сейчас.

Первыми, по-настоящему исламскими модернистическими проектами являются нынешний подъем чистого ислама и философия ваххабизма. Несмотря на свои архаические стороны, теологически и парадигмально ваххабизм гораздо ближе к современности, чем все остальные формы традиционного ислама, поскольку, когда мы говорим о парадигмах модерна, мы рассматриваем не технологические формы общества, не социальные институты, а, в первую очередь, философские установки, которые фундаментально изменяют человеческое восприятие самого себя, окружающего мира и истории.