Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли - Дугин Александр Гельевич - Страница 115

Определенный интеллектуальный консерватизм и пластичная природа женщин делала их естественными носительницами манифестационистского подхода, более сбалансированного и близкого их природе. В таком манифестационистском ключе они чаще всего перетолковывали и христианство (в тайне и молчании). Мужчины, естественно, и это толковали как признак «глупости», меря всё по себе.

Права голоса в фазовом переходе женщины не имели никакого, и может, максимум, чем они отметили наступление парадигмы модерна, так это отсутствием большого энтузиазма по его поводу.

Патриархат в протестантской этике и рационализм

В модерне пол окончательное утрачивает метафизическое, символическое и онтологическое значения. Так обстоит дело на первых этапах становления этой парадигмы.

Параллельно, окончательно утрачивает значение и принцип эротизма, поскольку он «отвлекает мужчину от рассуждений, подсчетов и мешает ему думать о собственно мужских проблемах»; эротизм рассматривается как абсолютно излишняя вещь. Это тесно связано с протестантской этикой, потому что протестантизм — как мы уже отмечали — является промежуточной концептуальной формой между остаточной, угасающей парадигмой креационизма (премодерн) и полноценной парадигмой модерна. Мы видим в протестантском этосе, в пуританизме доведенное до абсурда и полного неприятия отношение к женщинам и возвеличивание мужского начала. Интересно, что даже самые «прогрессивные», «либеральные» и «демократические» режимы в Англии и в Америке вплоть до XIX века рассматривали в качестве гражданина только мужчину. При этом он должен был быть ещё и состоятельным. Разумный состоятельный мужчина был гражданином. А кем была женщина, непонятно: её статус в ранних англосаксонских Конституциях и Билле о правах человека был неопределен. Чтобы изменить гендерную диспропорцию, на самом пике эры прогресса и просвещения возникло движение суфражизма («suffrage» — по-французски, «голосование»), которое настаивало на том, чтобы женщинам предоставить гражданство и право участвовать в голосовании.

Когда формировалась парадигма модерна, отбросили догматы Откровения, религиозные запреты и символическое и концептуальное обоснование патриархата, но, тем не менее, прежнее отношение к женщине сохранилось. Только теперь оно было основано на брутальном принципе «кто сильнее, тот и прав». Привилегированная позиция мужчины в обществе модерна, унаследованная из креационистского общества, давала ему право не считаться с женской аргументацией, и, соответственно, не давала женщине возможности пытаться выработать свою независимую аргументацию, выстроить апологию женского сознания.

Можно предположить, что женщинам это не очень нравилось: ведь теперь их подчиненное социальное положение уже вообще ничем не оправдывалось. Раньше на стороне мужчины были религиозные догмы, которые можно было ещё принять и смириться. Теперь же они оказались «внизу» по чистой инерции и потому, что мужчина по привычке грозил им своим волосатым кулаком. За тысячелетия их забили так, что они рта не могли открыть. И соответственно, в диалоге с мужчиной они выражались невнятно: «Дай любви, дай денег, дай поесть, дай детей...» В крайнем случае: «Дай бриллиант, хочу во дворец, купи карету...». Просили они всегда мало и совсем не то, что им было надо, потому что у них не было правильного языка: ведь языком всецело владели мужчины и давно подстроили его под себя. Женщины говорили обрывками слов, выразительными, страстными, но невнятными междометиями, вздохами, шепотом, который невозможно было разобрать, а если мужчина разбирал слова, то в мысль они не складывались, и он равнодушно и высокомерно плевал на них... Они не знали больше своего языка, утратили обоснование своей половой онтологизации, особых структур женского сознания, своего гендерного достоинства. Если, действительно, долго относиться к человеку как к уютному, комфортному, и подчас надоедливому, животному, он в итоге превратится в пародию на самого себя, не в животное, конечно, но во что-то невразумительное.

Интересны в связи с этим анекдоты, которые рассказывают о Канте. Говорят, у Канта никогда, до самой старости, не было женщины просто потому, что он не хотел отвлекаться от занятий философии (правда, другие историки это опровергают, и говорят, что он был тот ещё повеса, а не женился он лишь по небрежности). И вот Канту, которому пол мешал думать, друзья-доброжелатели, какие-то студенты-выпивохи привели девушку легкого поведения. И после краткого общения, о подробностях которого нам ничего не известно (как и о достоверности этой истории), Кант вышел из кабинета и сказал: «Ничего я в этом не понял, много суеты, мало дела, лучше пойду дальше размышлять о чистом разуме».

Пол в рассудочной классической философии модерна считался чем-то излишним, и столпы этой философии утверждали это своим поведением. Их задача была — развоплотить мужское сознание, возведя его в статус позитивной науки, и чтобы ему не мешали заниматься этим мужским (в понимании модерна) делом.

Поворот к полу

Так обстояло дело на первых этапах утверждения парадигмы модерна. Но постепенно картина начала меняться. И она менялась одновременно и параллельно на разных уровнях культуры: в науке, в политике, в социальных институтах, в идеологии, в психологии. Этот поворот приходится на вторую половину XIX века, когда модерн в целом завершает программу экстенсивной экспансии, состоявшей в систематическом оспаривании, ниспровержении, осмеянии и разоблачении традиционного общества, и входит в стадию интенсивного развития, т.е. начинает задумываться о своих собственных началах и предпосылках. Тогда-то и начинает набирать обороты критическая традиция, ставящая под вопрос предпосылки самого модерна. Кант стоит у истоков этой критической традиции. Он мыслил, мыслил, а потом задумался: «А что же я, собственно, делаю?» И удивился. Так была написана «Критика чистого разума».

Но не только Кант удивился тому, что он делает, но многие, в частности, Маркс, удивились тому, как рациональные структуры мужского ума воплощаются в экономико-хозяйственной сфере. И спросили себя критики модерна: «А вдруг в этом рациональном функционировании логического рассудка содержится какой-то недочет, вдруг здесь что-то упущено и все может быть устроено как-то иначе?» Модерн с середины XIX века начинает критически осмыслять свою собственную парадигму и приходит всё к более странным выводам. Он начинает понимать, что он что-то где-то упустил, так как концы с концами у него совершенно не сходятся.

В ходе этой критической рефлексии модерна относительно себя самого, у разных философов и психологов появляется догадка: а не является ли то, что модерн упустил, чью важность не учел, что он не досмотрел — полом, проблемой пола?

К концу XX века модерн постепенно придет к идее своей полной несостоятельности и убежденности в том, что все его предпосылки во всех моментах, включая гендерную проблему, являются непродуманными, некритическими пережитками традиционного общества. Модерн задумается на сей раз всерьез: а модерн ли он? Не является ли он секулярной версией, переизданием тех же креационистских или традиционных обществ, которые он был призван заменить собой?

Мишель Фуко в своей книге «История сексуальности» описывает этапы формирования отношения к полу в современном европейском обществе, приводя примеры самых нелепых и отвратительных предрассудков и дискриминации женщин в протестантских обществах на заре Нового времени. В целом, это и есть программа постмодерна: обнаружив полный провал модерна, начать всё заново. И тогда проблема пола встанет в центре внимания всей философии.

Но началось всё с критической традиции и середины XIX века. В этот период проблема пола, сформулированная как отношение рассудка к желанию, начинает привлекать всё больше внимания. На первых порах в модерне рассудок просто пытался отменить пол. Теперь же он пытается не просто от него отмахнуться, загнать в подолье, отправить куда подальше, одеть в непроницаемый костюм, в конце концов, запретить (как раньше), но влезть в этот пол и своим собственным прикосновением растворить его, сублимировать, осознать, осмыслить и те самым снять его как проблему (чтобы его больше не было). Этот антиэротический элемент был заложен изначально уже в креационизме. В первый период Нового времени его попытались отменить, но когда это не удалось, им занялись всерьез уже в рамках критической традиции в фазе интенсивного развития парадигма модерна. Рассудок (мужской рассудок!) двинулся навстречу желанию.