Хороший день для кенгуру - Мураками Харуки - Страница 22

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая

— У него этот прут какой-то особенный, что ли?

— Да вроде нет, — задумавшись на секунду, сказал Человек-Овца. — С виду обыкновенный прут. Хотя не знаю.

Я тоже не знал.

— Ну как? — спросил Человек-Овца, немного погодя.

— Что?

— Забыл про ботинки?

— Забыл, — отозвался я, хотя он мне как раз напомнил о потере. Очень ценные ботинки, мамин подарок ко дню рождения. Замечательная вещь, а скрипели как! Просто песня! А вдруг из-за этих проклятых ботинок мама на скворце станет обиду вымещать? Она считает, что он ее достает.

Хотя он совсем ненадоедливый. Очень тихая и аккуратная птичка. Куда тише, чем собака, к примеру.

Собака.

При мысли о собаке у меня холодный пот выступил. Почему это все держат собак? Чем скворцы-то хуже? И почему мама скворцов не любит? И зачем только я поперся в эту библиотеку в таких дорогих ботинках?

Наконец мы достигли металлической двери. Возле нее пришедший с новолунием мрак казался еще гуще. Человек-Овца подул на кулаки, помахал руками, сводя и разводя их в стороны.

После этих упражнений он сунул руку в карман и, достав связку ключей, с улыбкой посмотрел на меня:

— Тишина!

— Есть, — прошептал я.

Еле слышный скрежет ключа в замке эхом отозвался во всем теле. Выждав несколько секунд, Человек-Овца тихонько надавил на дверь. В образовавшуюся щель мягко хлынула непроницаемая тьма. Новолуние нарушает гармонию воздушных сфер.

— Не бойся, — похлопав меня по руке, сказал Человек-Овца. — Все идет как надо.

Ой ли? — подумал я.

Человек-Овца извлек из кармана электрический фонарик, нажал на кнопку. Рассеянный желтоватый луч осветил ступени той длинной лестницы, по которой старик вел меня в подземелье. Там, на верхней площадке, начиналась другая часть непонятного лабиринта.

— Эй? — позвал я Человека-Овцу.

— Что?

— А ты наверху дорогу найдешь?

— Думаю, вспомню, — не очень уверенно ответил он. — Хотя я уже года три-четыре там не был, так что не знаю точно. Уж как-нибудь разберемся.

Я огорчился, но вида не показал — решил промолчать. Какой смысл сейчас об этом говорить? Будь что будет, в конце концов.

Бесшумно ступая, мы стали подниматься по лестнице. Человек-Овца в старых кроссовках, я вообще босиком. Он шел впереди, освещая себе дорогу фонариком, а я тащился следом в полной темноте, то и дело утыкаясь ему в зад. Шажки у него были маленькие, и мне никак не удавалось приспособиться к его походке.

Над холодной и скользкой лестницей тянулся обшарпанный каменный свод. Можно подумать, этим ступенькам несколько тысяч лет. Я не чувствовал никаких запахов, но местами воздух напоминал слоеный пирог, причем каждый слой — со своими плотностью и температурой. Спускаясь в подземелье, я этого не заметил. Скорее всего, просто не обратил внимания. Время от времени я на что-то наступал. Мягкое, вроде слизняка, и жесткое — оно с хрустом лопалось под ногами. Не иначе, какие-нибудь насекомые. Впрочем, в темноте все равно не разберешь. В любом случае ощущение было отвратительное. И зачем я только ботинки скинул… Наконец подъем, казавшийся бесконечным, закончился, и мы перевели дух. Ноги совершенно одеревенели.

— Ничего себе лестница! — сказал я. — Когда мы спускались, мне она такой длинной не показалась.

— В давние времена здесь был колодец, — объяснил Человек-Овца. — Но он высох — вода ушла, и его стали использовать для другого.

— Вот так?

— Хотя точно не знаю, просто такой разговор слышал.

Передохнув немного, мы вступили в лабиринт. На первой развилке Человек-Овца повернул было направо, но, подумав, вернулся и двинулся в левую сторону.

— Ты уверен? — забеспокоился я.

— Угу. Все так. Нам сюда.

Его слона меня не убедили. Коварство лабиринта в том, что, пока не зайдешь в него поглубже, не поймешь, на правильном ли ты пути. А когда сообразишь, что идешь не туда, уже поздно. В этом вся штука.

Несколько раз Человек-Овца сбивался и поворачивал обратно. Останавливался и, проведя пальцем по стене, облизывал его, прикладывал к полу ухо бурчал что-то паукам, раскинувшим сети на потолке, принюхивался, с шумом втягивая в себя воздух. Словно осваивал новые, непривычные для него контуры памяти.

Время летело — похоже, уже приближался рассвет. Человек-Овца то и дело доставал фонарик, чтобы посмотреть, который час.

— Без десяти три, — сказал он. — Новолуние слабеет, теперь надо быть осторожнее.

Он был прав: окутывавшая нас тьма вроде и в самом деле меняла плотность. Острая резь в глазах немного отпустила.

Мы торопились. Нужно добраться к последней двери до рассвета. Не успеем — старик проснется, увидит, что нас нет, и тут же бросится в погоню. Тогда нам конец.

— Ну как? Успеваем? — спросил я.

— Угу. Все в порядке. Дальше я дорогу знаю. Вспомнил. Не беспокойся. Я тебя выведу. Положись на меня.

Он действительно вспомнил. Поворот, еще один, еще… Лабиринт заканчивался, наконец мы оказались в прямом коридоре. Человек-Овца повел лучом фонарика, и впереди замаячила та самая дверь. Из щелей в дверном проеме пробивался зыбкий бледный свет.

— Гляди! Я же говорил! — торжествовал Человек-Овца. — Дальше уже ерунда. Откроем дверь и все.

— Спасибо вам.

Человек-Овца снова полез в карман за ключами и открыл дверь. Перед нами был подвал библиотеки. С потолка свисала лампочка, под ней стоял стол, за которым сидел старик и в упор смотрел на нас. Рядом пристроился большой черный пес. С зелеными глазами, в кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные, коричневый нос. Та же самая псина, которая меня тогда тяпнула! В окровавленной пасти она держала скворца.

Не помня себя, я закричал. Протянув руку, Человек-Овца поддержал меня.

— А я уж вас заждался, — проговорил старик. — Что вы так долго-то?

— Сэнсэй, тут много причин.

— Заткнись! — заорал на него старик. Выхватив ивовый прут, он со свистом хлестнул им по столу. Псина навострила уши. Человек-Овца умолк. В подвале повисла мертвая тишина.

— Итак, как же ты сюда дотащился?

— А вы разве не спали? — спросил я.

— Хе-хе-хе! — гнусно захихикал старикашка. — Ну ты нахал! Уж не знаю, кто тебе это сказал. Думаешь, я так прост? Я же вас насквозь вижу.

Я вздохнул. Вот как получилось… Еще и скворец пропал ни за что.

— Ты! — старик ткнул прутом в Человека-Овцу. — Я тебя на куски порежу и брошу в яму на корм сороконожкам.

Человека-Овцу у меня за спиной колотила дрожь.

— А тебя… — Старик обратился ко мне. — Тебя я скорммлю псу. Только сердце и мозг оставлю, остальное он сожрет. Весь пол кишками и кровью вымажет.

Он с чувством рассмеялся. Зеленые глаза псины сверкнули.

И тут вдруг скворец в зубах пса стал расти на глазах Вот он уже раздулся с курицу, распирая как домкратом собачью пасть. Собака взвыла, но было уже поздно — пасть порвалась, захрустели кости. Старик в панике хлестнул скворца прутом. Никакого толку. Птица надувалась все больше, пока не прижала старика к стене. Теперь она уже была размером со льва. Скворец оглушительно замолотил крыльями, заполняя собой всю тесную комнату.

«А теперь беги», — послышался у меня за спиной голос девочки. Я оглянулся в изумлении, но увидел только Человека-Овцу, который, как и я, обалдело крутил головой.

«Ну же, скорее!» — подгонял нас ее голос. Я схватил Человека-Овцу за руку и рванулся вперед, к двери. Распахнул ее и пробкой вылетел наружу.

В этот ранний час в библиотеке не было ни души. Мы пронеслись по холлу и через окно читального зала выскочили на улицу. Бежали, пока хватало дыхания, а потом без сил повалились на газон в парке.

Неожиданно до меня дошло, что я один. Человек-Овца исчез. Я громко окликнул его, ответа не было. Уже совсем рассвело, первые лучи утреннего солнца побежали по деревьям, играя с листвой. Человек-Овца растворился без следа.

• Предыдущая
• 22/23
• Следующая