Хороший день для кенгуру - Мураками Харуки - Страница 20

• Предыдущая
• 20/23
• Следующая

— Ты что, говорить не можешь?

«Не могу. Связки порвались, в детстве».

— Человеку-Овце помогаешь?

«Да, — еле заметно улыбнулась девочка. От ее чудесной улыбки у меня чуть сердце не разорвалось. — Человек-Овца — добрый. Только я старика очень боюсь».

Не вставая с кровати, я пристально посмотрел на нее. Она опустила глаза и тут же вышла из камеры. Выпорхнула легко, точно майский ветерок. Я даже не услышал, как за ней закрылась дверь.

Все было вкусно, но я съел от силы половину. Больше просто не лезло. В желудке будто лежал свинцовый комок. Убрав посуду, я лег на кровать и стал обдумывать свое положение. Вывод напрашивался только один: надо бежать. Никакого лабиринта в подвале библиотеки быть не должно, и никто не имеет права у людей мозги высасывать. И не должно быть такого, чтобы мама с ума сошла, а скворец околел с голоду.

Но как отсюда можно сбежать? Я не имел ни малейшего представления. К ноге прикована гиря, дверь заперта на ключ. Даже если удастся покинуть камеру, что дальше? Как выбраться из этого темного лабиринта?

Я вздохнул, и слезы снова полились из глаз. Я очень слабохарактерный. В такой момент думаю только про мамочку и про скворца. Почему все так получилось? Не иначе из-за собаки, которая меня укусила.

Я еще поплакал немного, потом, вспомнив, что сказала девочка, решил встряхнуться. Надо что-то делать. Хотя бы то, что можно. Это куда лучше, чем просто сидеть и горевать. Человек-Овца, девочка… Не такие уж они плохие люди. Должен появиться какой-то шанс. Наверняка.

Я взял «Дневник сборщика податей в Османской империи», повернувшись к столу, полистал. Чтобы поймать свой шанс, надо для начала прикинуться смирным, послушным… Это в общем-то совсем нетрудно. У меня от рождения характер такой.

Книга оказалась сложной, да еще написана была на старом турецком языке. Однако, как это ни странно, я легко его понимал. Вдобавок прочитанное запоминалось как-то само собой, от первой до последней буквы. Это замечательно — ощущать, что ты поумнел. Читаешь — и все ясно. Как тут не понять тех, кто хочет стать умнее всего за какой-нибудь месяц. Многому можно научиться, высасывая чужие мозги.

Перелистывая страницы, я превращаюсь в сборщика податей ибн Армуда Хасюра (полное его имя куда длиннее). Пристегнув к поясу кривую саблю, обхожу улицы Багдада, заставляя горожан раскошеливаться. Улицы, как в стоячей воде, утопают в ароматах куриного мяса, табака и кофе. На базарах идет бойкая торговля диковинными фруктами.

Тихий человек Хасюр, у него три жены, пятеро детей и два попугая в придачу. Таких же милых, как мой скворец. Хасюр, то есть я, не забывает одарять своих жен супружеским вниманием. Как это странно…

В половине десятого Человек-Овца принес кофе и печенье.

— Ого! Молодец! Уже занимаешься?

— Да, — ответил я. — Очень интересно.

— Вот и славно. Но надо все-таки перерыв сделать, кофейку попить. С головой в это дело тоже влезать ни к чему.

Мы выпили кофе, похрустели печеньем.

— Я хотел у вас спросить… А как это, когда мозги высасывают? Какое чувство?

— Хм-м… Да ничего особенного. Не так плохо, как ты думаешь. Как будто из головы вытягивают спутанные нитки. Бывало даже, некоторые просили повторить.

— Да ну!

— Факт. Можешь не сомневаться.

— А потом что? После того, как мозги высосут?

— Потом вся оставшаяся жизнь как в тумане. Точно спишь. Ни тебе страданий, ни боли. Ни о чем не переживаешь, о времени не беспокоишься, домашние задания — по боку. Чем плохо, а?

— Но вы же говорили, что пилой голову будут пилить.

— Ну, это немножко больно. Зато быстро. Раз — и все.

— Да-а? — протянул я. Что-то уж больно здорово у него получается. — А у девочки… ну у той, красивой… у нес мозги не высасывали?

Человек-Овца подскочил на стуле сантиметров на двадцать, взмахнув пришитыми ушами.

— Чего? Какая еще девочка?

— Та, что еду приносила.

— Ты чего говоришь-то? Еду я тебе принес. А ты в это время дрых. Я что, на девочку похож?

У меня опять голова пошла кругом.

На следующий вечер девочка снова появилась в моей комнате.

Привезла на своей тележке ужин — тулузскую колбасу с картофельным салатом на гарнир, фаршированную рыбу, вроде морского судака, салат из молодых побегов и в придачу крепкий чай в симпатичном чайничке, расписанном крапивными листьями. Чашка и ложка тоже были идеальной старинной формы.

«Ешь, не спеши. И чтобы ничего не оставалось», — показала она и улыбнулась. Фантастическая улыбка! Казалось, небо сейчас разлетится на куски.

— Ты кто? — спросил я.

«Я — это я. Вот и все». — Я не мог слышать ее слов, они проникали прямо в душу. Поразительное чувство.

— А Человек-Овца говорит, что ты не существуешь. И еще…

Она приложила пальчик к губам, приказывая мне молчать.

И я замолчал. Я мастер выполнять чужие приказы. Можно даже сказать, у меня к этому особые способности.

«У Человека-Овцы свой мир, у меня свой и утебя тоже свой. Так?»

— Так.

«Выходит, в мире Человека-Овцы меня нет, но это же не значит, что я вообще не существую в природе».

— Хм-м, — сказал я. — То есть все эти миры в этом месте смешались в кучу. Где-то они пересекаются, где-то нет.

«Правильно».

Все-таки голова у меня работает. Не все так плохо. Просто после того как меня собака укусила, внутри что-то немножко сдвинулось.

«Ну, раз ты все понял, ешь скорее».

— А если я все съем, посидишь со мной чуть-чуть? — попросил я. — Одному знаешь как скучно.

По лицу девочки пробежала улыбка. Она устроилась на краю кровати и, аккуратно положив руки на колени, стала смотреть, как я ем. Девочка напоминала мне стеклянную статуэтку, облитую ласковым светом наступившего утра.

— Знаешь, недавно я видел девочку, похожую на тебя, — сказал я, поглощая картофельный салат. — И лет ей примерно сколько же. Такая же красивая, и пахло от нее также.

Она снова улыбнулась.

— Хорошо бы ты познакомилась с моей мамой. Еще я бы тебе скворца показал. У нас такой классный скворец живет.

Девочка еле заметно повела головой.

— Мама тоже классная, конечно, — добавил я. — Только она слишком за меня переживает. А все потому, что в детстве меня собака укусила. Но это я был виноват, мама ни при чем. Зря она так из-за этого беспокоится. Ведь собака…

«А какая это была собака?»

— Большая, черная. В кожаном ошейнике с драгоценным камнем. Глаза зеленые. Лапы толстенные и на каждой по шесть когтей. Кончики ушей раздвоенные нос коричневый, как будто на солнце загорел. Тебя собаки когда-нибудь кусали?

«Нет. Но ты доедай».

Я молча продолжал. Покончив с ужином, сложил тарелки, выпил чай.

«Давай убежим отсюда и вместе вернемся к твоей маме и к скворцу?»

— Хорошо бы, — сказал я. — Но отсюда не убежишь. Все двери заперты, а за ними темный лабиринт. А потом, если я убегу, Человека-Овцу накажут. Очень строго.

«Но ты же не хочешь, чтобы у тебя мозги высосали? Тогда мы с тобой больше никогда не увидимся».

Я покачал головой.

Как все перемешалось! Ничего не поймешь. Кому нужно, чтобы в его мозгах кто-то копался? И с девочкой расставаться не хотелось. Но в то же время я боялся снова оказаться в темноте. Да и разве можно Человека-Овцу так подставлять?

«Человек-Овца пойдет с нами. Убежим втроем — ты, я и он».

— Это другое дело, — обрадовался я. — А когда?

«Завтра. Завтра старик будет спать. Он спит только в ночь перед новолунием».

— А Человек-Овца согласится?

«Не знаю. Он должен сам решать».

— Понятно.

«Мне уже пора. Не говори ничего Человеку-Овце до завтрашнего вечера».

Я кивнул. А девочка, как и накануне вечером, выскользнула в неплотно прикрытую дверь.

Только я погрузился в чтение, как пришел Человек-Овца с подносом — принес пончики и лимонад.

— Ну что, продвигаешься? — поинтересовался он

• Предыдущая
• 20/23
• Следующая