Обсерватория в дюнах - Мухина-Петринская Валентина Михайловна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/58
• Следующая

– Заочно? Где? – протянула Марфенька и чуть покраснела.

– Смотря какая отрасль науки вас интересует...

– Иди учиться на физический,– подсказал Валерик,– у тебя же способности к математике.

Яша испуганно взглянул на Марфеньку.

– Меня никакая отрасль не интересует,– хладнокровно возразила она.– Мне наука так же малоинтересна, как и искусство. Я с увлечением прочту научно-популярную книгу, от души буду восторгаться произведением искусства, но все это совсем не то, что я бы хотела делать.

Все мигом уставились на Марфеньку. Среди этих подвижников науки подобные слова звучали кощунством. Яша положил в сладкий чай ложки четыре сахара и стал пить, не замечая вкуса.

– Вот и сглазили!—вздохнула Лиза, лукаво взглянув на побагровевшего Мальшета.

– Что же бы ты хотела делать? – спросил Мальшет и потянулся в карман брюк за портсигаром (он уже второй год курил).

– Я хочу быть пилотом аэростата,– пояснила Марфенька.– Вот что я хотела бы делать всю жизнь. Я хочу подняться в стратосферу. И чтоб самой управлять!

– Ты, наверное, когда была маленькой, всегда говорила: я сама! – засмеялся Валерий.

Мальшет смотрел на молодую девушку, наморщив лоб.

– Тебя увлекают спорт, рекорды? – не понимая, спросил он.

– Пожалуй, было бы замечательно установить мировой рекорд на аэростате,– задумчиво произнесла Марфенька.– Нет, спорт ради спорта меня не интересует.

Мне хотелось бы водить аэростаты ради научных целей. Вот как Яша.

Все вздохнули с облегчением.

– Хорошо! —сказал Мальшет.– Нам как раз нужны пилоты. Отпустить тебя на курсы сейчас не могу: на учете каждый человек. Пусть тебя обучит Яша, а потом съездишь в Москву, сдашь экзамены. Есть?

– Есть! – звонко ответила просиявшая Марфенька. Яша перевел дух и залпом допил сироп.

В комнате, несмотря на раскрытые окна, было душно, и все вышли на воздух.

Вадик и Валерик приставали к Фоме с просьбой показать им приемы бокса. Аяксы решили драться с бывшим чемпионом поочередно. Добродушный Фома согласился, но чересчур увлекся и нокаутировал Вадика. Валерик поспешно бежал, укрывшись за Вассой Кузьминичной. Все хохотали, особенно заливалась Лиза. Христина, не выносившая бокса, пошла одна к морю. Ее окликнул Мальшет. Она смущенно остановилась.

– Почему ты меня стесняешься? – с досадой спросил Мальшет.– Неужели потому, что я директор? Звучит так страшно? Какая чепуха.

Он предложил оробевшей Христине пройтись по берегу. Ему давно хотелось с ней поговорить по душам.

– Пойми меня правильно, Христина,– начал он, опустив на этот раз отчество,– я совсем не хочу, как это говорится, залезать человеку в душу... Но ты мой товарищ по работе («Мой товарищ» – эхом отозвалось в душе Христины), и я хочу знать, что у тебя здесь...– Он приостановился – они уже подошли к излучине бухточки – и шутливо дотронулся пальцем до ее выпуклого лба.– О чем ты думаешь, всегда такая молчаливая? Что любишь? Что ненавидишь? Во что веришь?

Христина молчала, наклонив голову. Мальшет ласково взял ее за руку.

– Перестань дичиться. Ты веришь, что я твой друг?

– Вы всем людям друг,– проронила Христина.

– Не всем, положим... Скажи, это правда, что ты... религиозна?

Христина испуганно уставилась на него. «Сказать правду?... А вдруг ее снимут с работы. Нет, за это не снимают».

Она сказала просто:

– Филипп Михайлович, я верю в бога

– Гм! Всегда, с детства?

– Нет. Я потом стала верить, когда прочла Евангелие

– Но почему?

– Уж очень великие слова, такое нельзя придумать!

– Они искренние! Тот, кто их писал, чистосердечно верил И все же он ошибался Это ведь все равно, что вера в Зевса Нелепость!

Увлекшись, Мальшет прочел Христине целую лекцию. Она слушала, радуясь, что он говорит для нее одной. Мальшет понял, что его слова впустую.

– Тебя не убедишь! – Он вдруг с горячностью потряс ее за плечи.– Посмотри вверх. Видишь миры? Рано или поздно ты сама поймешь: нет на небесах никого, кому бы могла молиться, на кого бы могла надеяться. Это придумал слабый, одинокий человек в своем страхе. И это его успокоило. Религия несчастных и обремененных. Я читал Евангелие. Одно время я очень увлекался историей религий. Их множество, начиная с языческих. И все же никаких богов нет. Знаешь, что есть?

– Знаю, Марфенька говорила: закон тяготения есть, электроны и протоны есть! – в отчаянии воскликнула Христина.– Но ведь это страшно, Филипп Михайлович!

– Это прекрасно и величественно!

– Но кто же тогда все это создал?

– А кто бога создал?

– Он был всегда. Он вечный...

– И материя вечна.

– О! Я такая неразвитая, я не умею доказать Я про сто верю всем сердцем

– Учись – и тебе скоро понадобятся доказательства!

– Я с осени буду учиться в восьмом классе, заочно, но я все равно буду верить, сколько бы ни училась.

– Ерунда. Ты сама перестанешь верить, когда пере станешь бояться. Твоя вера – это твой страх. Я уверен, что ты каждую ночь умоляешь отклонить от тебя все беды. За Марфеньку, наверное, просишь. Ведь так?

Филипп пытливо заглянул в ее лицо, приблизившись, так как сумерки сгустились. Губы ее чуть вздрагивали

«В ней что-то есть притягивающее...– неожиданно подумал он.– Я бы не удивился, если бы кто-то полюбил ее, страстно, на всю жизнь. Как-то никто еще не видит... Она очень глубокая натура, как Лиза. Но Лиза вся – свет, утро, а эта бродит во мраке».

– Это пройдет у тебя,– сказал он вслух.– Ты станешь здоровой, сильной, смелой. Интересно будет тогда посмотреть на тебя... А ты... красивая!

– Филипп Михайлович!...

– Тебя, верно, ищет Марфенька... Пошли. Мальшет в молчании проводил Христину до дому и пошел к себе. Христина долго смотрела ему вслед, потом вошла в комнату.

Марфеньки не было. Не зажигая огня, Христина села на подоконник, затаив дыхание. Сердце ее билось усиленно. Он сказал: «А ты... красивая!» Это ей, Христине, сказал Филипп Мальшет: «Ты... красивая!»

В комнате было душно. Молодая женщина снова вышла наружу. Ночь была темной, знойной, безлунной. Прямо над головой сиял Млечный Путь. «Видишь миры?»

Вижу. Я вижу. «Ты... красивая!»

Вышла в роман-газете моя повесть «Альбатрос».

Странно и приятно было держать ее в руках: еще всюду валяются черновики, еще так недавно, кроме меня самого, никто о ней ничего не знал.

Мачеха говорит: «Вот куда государственные денежки летят: Яшка чего-то там набредил, а они печатают».

Отец и то смотрит с каким-то удивлением, особенно когда узнал, сколько я за это получу денег. В поселке столько разговоров об этом! Они тоже не одобряют.

Кажется, один только Афанасий Афанасьевич радуется от всего сердца. Он сказал мне при встрече: «Ничего, парень, нет пророка в своем отечестве. Так повелось исстари, что в родном городе признают самыми последними. Я всегда чувствовал, что у тебя какой-то талант, только не знал какой, ведь ты с учителями не очень-то откровенничал, даже со мной, хотя я был твой классный руководитель и любил тебя».

Это правда, он очень любил меня, а я его – больше всех учителей. Афанасий Афанасьевич сильно постарел, волосы у него вылезли, и он совсем лысый. Дочь его, моя одноклассница Маргошка, вышла замуж. За кого бы вы думали? За Павлушку Рыжова, которого и я, и Афанасий Афанасьевич терпеть не могли. Они живут в городе. Успели получить хорошую квартиру еще до того, как его дядю «областного масштаба» сняли по многочисленным жалобам трудящихся.

В обсерватории целый переполох, на книгу установилась очередь – пришлось выписать целую сотню (в поселке ведь тоже хотели ее прочесть). И дарить всем знакомым с автографом. Голову сломал, придумывая разнообразные пожелания.

• Предыдущая
• 23/58
• Следующая