Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий - Страница 51

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая

Впрочем, один способ начинал смутно вырисовываться. Но подробно я его еще не продумывал. Почему-то мне казалось, что, начав разрабатывать этот способ в деталях, я окончательно признаю, что опыт ведется над нами.

– Да, думал, – ответил я, чувствуя, как легкая ладонь опустилась мне на плечо. – Убедимся в том, что Седьмой – Зритель, дотянем здесь оставшиеся два года или сколько там нам осталось, получим деньги, выйдем отсюда и будем жить долго и счастливо.

Но моя попытка не удалась.

– А если мы убедимся в том, что Седьмой не Зритель? – мягко спросила Мари.

Я вздохнул.

– Есть одна идея. Не ахти что, но реальнее всех остальных вариантов. Включая захват заложников и подкоп.

– А что, – оживилась Мари, – было бы здорово захватить Тесье в заложники!

– И кормить его нашей едой, пока он не сознается, что они тут делают! – подхватил я.

– А теперь серьезно, – Мари сдвинула брови. – Что за способ?

– Понимаешь, что бы мы ни придумывали, мы по-прежнему в их руках, – неохотно начал я. – И они могут делать с нами все что угодно. Почему? Потому что они уверены, что никто не знает, где мы находимся. Это незнание – их главное оружие.

– И ты хочешь намекнуть им, что это не так? Что кто-то знает, где мы? Но ведь пока нас сюда не привезли, мы и сами не знали, куда едем.

– Правильно. Но мы ведь заранее знали, когда и откуда нас заберут.

– То есть за их машиной могли следить? – медленно сказала Мари. – Кто-то мог ехать за ними всю дорогу…

– Или у меня в кармане могла быть маленькая радиометка, – продолжил я. – Конечно, это слишком отдает шпионским детективом, но ты только представь себе такой сценарий. Какая-то организация, скажем полицейский департамент, расследует дело об исчезающих молодых людях. Известно, что они уже не первый год пропадают по всей Франции. Все они как один незадолго до исчезновения идут на какое-то собеседование. Перед тем как отправиться туда, некоторые даже показывали объявление своим друзьям. И за неимением лучшего способа департамент решает послать по подобному объявлению профессионала, то есть меня. Почему именно меня? Потому что я внешне похож на некоторых молодых людей, которые исчезли за последние десять лет. Я бодро прохожу собеседование, кладу в карман метку и покорно даю отвезти себя в институт. А мои шефы каждую секунду знают, где я нахожусь. Правдоподобно?

– А почему бы и нет? – сказала Мари. – Очень здравая версия. Ты у меня молодец, – нежно прибавила она. – А что дальше? Шантаж?

– Ага, – отозвался я, – старый добрый шантаж. Если с нами что-то произойдет, вам не поздоровится. Так что лучше всего опустите нас на свободу.

– Не очень связно. Если ты из полиции, то почему ты просто хочешь отсюда убежать? Скажи им: никого не трогать! И вообще вы все под арестом.

Я пожал плечами.

– Я же говорил, это только задумка. Арестовать их я, понятное дело, не могу. Эти ребята не дали бы себя арестовать даже настоящему полицейскому. Главное – поселить в них сомнение. Можно вообще сказать, что это журналистское расследование и метку мне в карман засунула редакция. Это вообще проверить невозможно. Неважно, кто за мной стоит. Важно, что кто-то знает, где я, и поднимет шум, если со мной что-нибудь произойдет.

В комнате стало почти темно.

– Тебе пора идти, – сказала Мари. – Потом ты будешь привлекать больше внимания.

– Пора, – согласился я. – Но я не хочу уходить.

Пятый, – позвала меня Мари, – Пятый, проснись.

«К чему здесь такая маскировка, – недовольно подумал я сквозь сон. – Ну какой я для тебя Пятый?» С трудом разлепив веки, я открыл глаза. Комнату заливал утренний свет. Да, пора вставать.

– Давно не спишь? – бодро спросил я, поворачиваясь к Мари.

Ответа не было. Мари мирно спала, по-детски держа руку под щекой. Ее темные волосы разметались по подушке. А женский голос у меня голове продолжал звать: «Пятый… Пятый…»

Первое, что пришло в голову, – вскочить и броситься к микрофону. В следующую минуту пришло осознание, что именно этого делать сейчас нельзя. Я рывком сел на постели.

– Ах ты соня, – укоризненно говорила Николь. – Ну что мне с тобой делать? Ну проснись же…

– Андре?

Я повернулся. Мари сидела на кровати и с недоумением смотрела на меня. Видимо, на моем лице отразилось напряжение, владевшее мной, потому что уже секунду спустя она наклонилась вперед и тревожно спросила:

– Давно зовет?

Я мотнул головой. Она метнула быстрый взгляд на стол.

– Конечно, выключен, – почему-то вполголоса сказал я.

– Если ты не проснешься, я закричу, – пообещал голос Николь.

Попав с третьей попытки в рукав, я собрался. Мари молча наблюдала за мной. Хотя нас никто не мог слышать, мы не разговаривали.

Самое страшное из всего, что могло произойти, произошло. Мы знали, на что шли. Вместе с другими возможными проблемами эта ситуация много раз обсуждалась. Правда, неприятный холодок, пробегающий по спине, в теорию не входил. Как и мерзкое чувство беспомощности. Теперь нам только оставалось действовать так, как было решено в тот вечер. Ждать.

– Не волнуйся, – одними губами сказал я. Мари слабо улыбнулась.

«Почему молчит Николь? – лихорадочно думал я. – Что она сейчас делает? Спокойно ждет? Проверяет все мониторы? Оповещает всех наблюдателей и актеров о пропавшем Пятом? Или с нехорошей улыбкой набирает номер Тесье?» Мне казалось, что эти минуты, заполненные мертвым молчанием, тянутся вечно…

– Ладно, спи, ленивец, – сказала Николь. – Что с тебя возьмешь…

Я перевел дыхание.

– Ну что? – спросила Мари, и по тому, как дрогнул ее голос, было понятно, насколько она за меня переживает.

– Все в порядке, – бодро ответил я. – Все в порядке. Как ни хотелось выскочить за дверь, делать этого ни в коем случае не следовало. Надо было подождать хотя бы полчаса. За это время Пятый мог успеть проснуться, встать, умыться, сделать зарядку и в тот момент, когда Николь отвернулась от экрана, покинуть свою комнату.

Я смотрел на Мари. Мы знали, что эта встреча – последняя. Больше рисковать было нельзя. Если бы они заподозрили, что мы встречаемся…

Думать об этом не хотелось. Мы будем видеть друг друга каждый день, будем обмениваться письмами, даже будем разговаривать, но еще долго, очень долго нам не удастся встретиться.

Никогда в моей жизни время не шло так быстро.

– Пора идти, – сказал я наконец.

Мари взяла мое лицо в ладони и долго смотрела мне в глаза.

– Будь осторожен.

– И ты, – ответил я. – Мы по-прежнему можем переписываться.

– Да, конечно… – думая о чем-то своем, сказала она. – Я надеюсь, что это Седьмой.

– Я тоже.

Она грустно усмехнулась.

– Обманщик. Я знаю, что ты так не думаешь. Но я все-таки надеюсь.

Я поцеловал ее в сухие губы и встал. А затем, превращаясь в Пятого, вышел во внешнюю комнату.

– Надо обсудить твою новую книгу, – сказала вечером Николь. – Никак не могла тебя сегодня разбудить.

– Да что ты говоришь? – удивился я. – А я ничего не слышал.

Два дня спустя Мари написала: «11 – точно (6)». Что означало: «Одиннадцатая – точно не Зритель. По шестому правилу». Если в личной части посланий мы позволяли себе быть многословными, то во всем, что касалось поисков, наша переписка была лаконичной и понятной лишь нам. В свое время я настоял на таком элементарном средстве предосторожности.

Сам не зная зачем, я перечитал наше шестое правило. «Человек не является Зрителем, если он абсолютно недвусмысленно демонстрирует связь с наблюдателями». Интересно, что она сделала? Что бы это ни было, Мари перепроверять не надо. Если уж она написала «точно», то Одиннадцатая не больший Зритель, чем я сам. Значит, остался только Седьмой. Последняя надежда.

Седьмой. Невысокий, ладно скроенный, с непослушной копной темных волос, вечный спорщик, он был каким-то слишком живым для Зрителя. Его непосредственность порой граничила с детской. В разговорах он перескакивал с одной темы на другую, пока не останавливался на чем-то, что его действительно занимало. Найдя такую тему, он вцеплялся в нее бульдожьей хваткой, но только для того, чтобы так же внезапно потерять к ней интерес полчаса спустя. Если кто-то выражал свое несогласие, Седьмой мог увлечься спором и не отставать от противника до тех пор, пока не убедит его в своей правоте. Было непонятно, почему ему позволялась такая живость. Я, например, не раз был вынужден сдавать позиции в спорах, повинуясь голоску Луазо.

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая