Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий - Страница 39

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая

На этом строка обрывалась посредине страницы. Я перевернул лист, затем еще один, еще… Все они были девственно-чисты. Машинально я долистал до конца тетради, но не нашел ничего, кроме небрежных росчерков на предпоследней странице. Голос, говоривший со мной из прошлого, умолк.

Я потер глаза. Внезапно навалилась усталость, голова сделалась ватной, глаза слипались. Надежды не оправдались. Вместо того чтобы удовлетворить любопытство, этот дневник подсунул новые неприятные факты и поселил во мне тревогу. Все, что я хотел, – это узнать имя Зрителя и, может быть, еще две-три интересные подробности. А достались мне газовые трубы под потолком да нормальный человек, доведенный до сумасшествия. И ни слова, ни строчки, ни намека на имя того, для кого мы все это разыгрываем!

А ведь он знал. Знал с самого начала. Знал каждый день, каждую минуту. Но для него это знание было настолько очевидным, что ему даже не пришло в голову упомянуть имя в своих записях. Точно так же он не описывал свою комнату или обстановку в Секции Встреч. Эта информация была слишком будничной, слишком скучной, чтобы уделять ей место в дневнике. То ли дело творческие замыслы или впечатления, вызванные бедным шизофреником.

Неожиданно для себя я обнаружил, что желание узнать, кто же является Зрителем, никуда не ушло. А ведь уже давно мне казалось, что я выше этого, что меня это не касается и не интересует. Не раз я спокойно думал, что никогда не узнаю, кто из окружающих меня людей считает меня Пятым, и с какой-то странной гордостью радовался своему безразличию. Но оказалось, что дай только повод – и от моего безразличия не останется и следа. Потрепанная тетрадь всколыхнула застарелое любопытство, и желание узнать правду разгорелось с новой силой.

Надо было идти спать. Хмуро зевая, я побрел в душ. Под тугими струями воды я думал об этой находке, оказавшейся настолько бесполезной. Мною владела досада. Так огорчается ребенок, разорвав блестящую упаковку на подарке и обнаружив вместо долгожданного набора солдатиков скучную книгу.

Ну что ему стоило упомянуть это имя? Хоть вскользь, не напрямую. Мне бы хватило и тонкого намека. Хватило бы? Я вспомнил шелестящие страницы, абзацы, мелькающие перед глазами, собственное нетерпение. Какое там чтение между строк – я даже толком не читал многие страницы. Как гласит старая китайская пословица: трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если не стараться ее найти.

Так что расстраиваться рано. Сначала надо по-настоящему прочесть дневник. Именно прочесть, а не просмотреть. Не может быть, чтобы он не обмолвился об этом ни словом за три года наблюдений.

И утром я начал читать заново. Благо подозрений мое уединение не вызывало, ведь это был официально одобренный творческий запой. На этот раз процесс чтения был иным. Я не позволял себе пропускать ни одной строчки, ни единого слова. Но напрасно.

Не то чтобы мое внимание совсем не было вознаграждено. Обнаружилось несколько весьма примечательных фактов, упущенных при первом чтении. Было, например, любопытно узнать, что Пятый встречался с Катру – и не раз, и не два. Хотя о чем они говорили во время этих встреч, осталось неясным. И характеристики актеров оказались не такими уж скучными, а скорее наоборот – весьма поучительными. И довольно странные детали, например внезапно появившаяся и неделю спустя так же внезапно исчезнувшая бессонница, щекотали воображение. Одного лишь не было на этих страницах: имени или намека на него. Только невинное и раздражающее своей безликостью слово «кролик» выскакивало то тут, то там.

Дойдя до сцены с выносом тела, я хотел проскочить ее, поскольку было очевидно, что в это время Пятому было не до Зрителя. Но, решив быть последовательным, все-таки начал читать. И снова ощутил тяжесть этого вечера. Я как будто своими глазами видел нелепую, странно согбенную фигуру Шинава, темнеющую у моей двери. Я будто сам слышал его горячечный шепот: «… пришел седьмой период. Последний…» И я тоже боялся, чтобы мы не попались на глаза тому или той, о ком он так навязчиво говорит…

Что?! Еще не веря, отказываясь верить в абсурдность этих слов, я еще раз перечитал их. Потом еще раз. И еще. «Я пытался его успокоить. Боялся, что нас кто-то увидит. Что, если это будет тот или та, о ком он так настойчиво говорит?» Как это – тот или та? Это что – ирония? Намек на то, что он такой женообразный? Или на то, что она такая мужеподобная? Нет, в этот момент Пятому было не до иронии. Значит…

Все странности этого дневника сложились вдруг в четкую картину. И пословица вдруг выскочила из глубин памяти, будто только ждала удобного случая. «Трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет». За три года Пятый не упомянул имя Зрителя по одной простой причине. Он его не знал.

Некоторое время я бессмысленно смотрел в стену невидящим взглядом. Знание, которое я с таким нетерпением искал, пришло, но пришло вывернутое наизнанку, сделав черное белым, а белое черным. Пятый не знал Зрителя. Ему было известно не больше, чем мне.

А как же слова Тесье: «Ваша группа должна заменить последних людей, которым известен этот человек». Ложь! Предыдущее поколение тоже не знало имени подопытного. Вот передо мной лежит самое красноречивое доказательство их незнания. Но зачем? С какой целью понадобилось внушать нам, что именно с нас начинается эпоха засекречивания?

Не поддаться эмоциям – вот что для меня сейчас было очень важно. Итак, что же я знаю? Мне было сказано, что Зрителю недавно исполнилось двадцать пять и что в течение трех-четырех лет можно будет определить, стареет ли его организм. Кроме того, меня пытались уверить в том, что личность Зрителя не являлась тайной для моего предшественника. На самом же деле меня обманывали. Предыдущему Пятому загадочный подопытный тоже не был известен. Следовательно, три с лишним года назад он уже выглядел как двадцатипятилетний, иначе его личность было бы невозможно скрывать. То есть тогда ему было двадцать два, сейчас ему двадцать пять, он неизвестен уже двум поколениям актеров. В этом нет ничего странного, некоторые люди в свои двадцать два года выглядят старше, чем другие в двадцать шесть. Хороший вариант? Хороший. Красивый? Еще какой красивый. Только маловероятный. Даже слишком маловероятный.

Если бы дела обстояли именно так, что мешало Тесье сказать мне правду? Однако он очень четко дал мне понять, что в режим секретности они стали переходить лишь год назад и что Зритель известен человеку, которого я сменю. Значит, у него были причины для этой лжи. Должны были быть. Такие, как он, ничего не делают просто так. Но уже если причина есть, они не останавливаются ни перед чем. Что-то он хотел от меня скрыть. Причем хотел это сделать так, чтобы я не догадывался о самом существовании секрета. Какой-то абсолютно новый уровень секретности. «… Тайна сия велика настолько, что даже знать о ней не пристало непосвященным».

Но что он скрывал? Что бы изменилось, если бы я знал, что Шеналю тоже не был известен Зритель? То есть что я должен понять сейчас, после этого нечаянного открытия? Что-то очень важное, что-то касающееся самой сути эксперимента… Что же это? Что? Возраст! Истинный возраст Зрителя.

Я вскочил и стал возбужденно мерить шагами комнату. Зрителю не двадцать пять. Иначе мне бы не врали. Он должен, обязан быть старше. На сколько? На год? На два? Нет, оперировать надо трехлетними сроками. Значит, на три года. Или на шесть? Слишком много версий. А есть ли между ними существенная разница? Нет, конечно же нет. Все сводится к двум вариантам. В первом из них Зрителю исполнилось двадцать пять три-четыре года назад, и примерно тогда же его личность стали скрывать от актеров. В этом случае я первый Пятый (вот ведь нелепое словосочетание), которого обманывают. Если дела обстоят действительно так, то совсем скоро, может быть, в течение нескольких месяцев, мои тюремщики выяснят, стареет ли Зритель. Звучит заманчиво.

Но не так заманчиво, как второй вариант. Что, если они обманывали и моего предшественника? Если Зрителю уже за тридцать? Если дикий, невероятный эксперимент уже удался?!

• Предыдущая
• 39/75
• Следующая