Поединок. Выпуск 13 - Высоцкий Сергей Александрович - Страница 60

• Предыдущая
• 60/100
• Следующая

— Ты разбираешься в монетах?

— Мальчишкой собирал.

— Вот и прекрасно, делай опись.

— Так, товарищ Манцев, их же здесь...

— Пиши, Данилов, достояние республики требует тщательного учета.

Он замолчал. Потом сказал вдруг:

— А что же я его сестре скажу?

— Что, товарищ Манцев? — повернулся Данилов.

— Ничего. Ты работай.

Климова похоронили на Ваганьковском, рядом с могилой матери. Над кладбищем кричали вороны и падал снег.

Мартынов вдруг увидел, что снег не тает на лице покойного, и это странное открытие вдруг объяснило ему смысл слова «жил». Климова больше не было.

Падал снег, плакала Елена, кричали вороны.

Потом взвод милиционеров поднял винтовки, и птицы разлетелись, спугнутые залпом.

Вырос над могилой холмик, и Мартынов думал о странностях судьбы. Пройти всю войну, не жалея себя, одному вступить в схватку с бандитами и погибнуть от руки человека, которому он так верил. Уходя, Мартынов оглянулся: свежий холм земли казался неестественно черным на фоне девственно-белых сугробов.

Копытин шел по занесенному снегом Рождественскому бульвару.

День выдался морозный и солнечный. Снег яростно скрипел под ногами. Копытин шел по узкой вытоптанной тропинке, помахивая щегольской тросточкой.

— Поручик Копытин?

Копытин повернулся.

Перед ним стоял человек в черном пальто с бархатным воротничком, серая барашковая шапка чуть сдвинута на бровь, усы закручены.

Все-таки как ни переодевайся, а офицера за версту видно.

— Поручик Копытин? — повторил неизвестный.

— С кем имею честь?

Незнакомец снял перчатку. На ладони лежала половина медали «В память войны 1812 года».

Копытин расстегнул шубу, из жилетного кармана вынул вторую половину, протянул связному.

Тот совместил половинки:

— Все точно. Господин поручик...

— С кем имею честь?

— Ротмистр Алмазов-Рюмин.

— Слушаю вас, господин ротмистр.

— Господин поручик, командование недовольно вашей работой.

— То есть? — Копытин усмехнулся, дернул щекой.

— Где активные действия, где организованное уголовное подполье? Кроме того, нам известно, что вы совершили несколько крупных экспроприации, но где средства?

Копытин молчал.

— Помните, что у нас в организации состоят чины полиции. Люди, прекрасно знакомые с уголовным миром. Мы знаем все, что вы, ну... как бы сказать...

— Граблю? — зло выдавил Копытин.

— Изымаете, до последней копейки. Вы, поручик, просто недооцениваете нашу службу. Через неделю ждем денег. Адрес вам известен.

Алмазов-Рюмин резко повернулся и зашагал в сторону Петровки.

Манцев стоял, прислонясь к теплому кафелю голландки, и слушал Мартынова, меряющего шагами кабинет.

— Мы все обдумали. Пойдут они к Васильеву. Мы их возьмем. А дальше? Собан-то опять уйдет, и Копытин тоже.

— Ну и что ты предлагаешь, Федор?

Мартынов подошел к Манцеву, наклонился.

— Есть план, — азартно сказал он.

— Излагайте.

— Мы решили так...

Собан и Копытин играли в карты.

— Карта тебе прет, Витя, как из параши.

Копытин подтянул к себе выигрыш:

— Ничего, Коля, карта не лошадь, к утру повезет, — Копытин начал быстро сдавать карты.

Собан взял, поглядел, бросил:

— Я тебе что хочу сказать, Витя. Интересовались тобой.

— Кто? — дернул щекой Копытин.

— Солидный мужик. Раньше в сыскной служил.

— Что ему надо?

— Не сказал.

— Хочешь, я тебе скажу? — Копытин перегнулся через стол. — Хочешь?

— Не психуй, гнида, — Собан оттолкнул Копытина.

— Так вот, они хотят, чтобы мы с тобой часть взятого офицерскому заговору отдавали.

— Точно?

— Я же, знаешь, зря языком не бренчу.

— Значит, — усмехнулся Собан, — опять експлатация. Мы бери, а им отдавай. Не выйдет.

— Нет, ты не знаешь этих людей. А я их знаю.

— Витя, ты кто будешь? А то о тебе разное говорят.

— Я офицером был. А теперь свободный человек. Мне не нужны ни белые, ни красные. Жить хорошо хочу. Поэтому слушай меня, Николай.

Копытин достал портсигар, щелкнул крышкой, протянул Собану.

Они закурили.

— Ты, Собан, дурак. Не прыгай, сиди тихо. Дурак. Все ты можешь в налете взять. Цацки, деньги, жратву. Все, кроме ума.

— Ишь, падло, как заговорил, — лицо Собана налилось, губы стали тонкими и жесткими.

— Ты глазами не зыркай. Я не из пугливых. Я на Юге в карательном отряде служил. Насмотрелся того, чего тебе с твоими сопливыми мокрушниками никогда не увидеть. Они кровью хвастают. Так я ее за день проливал больше, чем они за две жизни.

Лицо Копытина обострилось, глаза стали прозрачными и страшными, тиком пошла щека.

Собан посмотрел на него, и ему стало неуютно в этой комнате. Словно кто-то вошел сзади и приставил наган к его затылку.

— Слушай меня, — продолжал Копытин, — ну возьмем мы еще пять мешков денег. А дальше? Ну, пропьем, прогуляем... А потом? Через полгода ЧК и уголовка на ноги встанут и прихлопнут нас как мух.

Копытин ткнул окурок в тарелку с сардинами. Взял бутылку, разлил:

— Я тебе вот что предлагаю. Проведем три дела и уйдем.

— Куда?

— Сначала в Петроград, оттуда в Финляндию.

— Так нас там и ждут. — Собан в два глотка выпил водку. — Ждут и плачут.

— Таких, как сейчас, с этим, — Копытин презрительно подбросил пачку денег, — с этим нет. Мы сделаем три дела. Возьмем камни у Васильева, валюту на Мясницкой, и еще одно. О нем потом скажу. А дальше век за границей живи, в богатстве и роскоши.

— Когда уйдем? — Собан вскочил.

— Сроку всего десять дней. В Петрограде у меня люди есть. Они за эту бумагу нас переправят. Так мы ее всю им отдадим.

— Смотри, Виктор, — ощерился Собан, — со мной не шути.

— Нас, Коля, одна веревка повязала. Ты без меня никуда, а я без тебя.

Манцев и Мартынов ехали по заснеженным улицам Москвы в сторону Пресни.

Автомобиль остановился у фабричных ворот с надписью над ними:

Они шли через чисто убранный, разметенный двор. Здесь, видимо, уважали свой труд. Стояли ящики под аккуратным навесом, железные отходы были по-хозяйски сложены у забора и даже прикрыты брезентом.

— Вы к кому, товарищи? — окликнул их человек в фуражке с эмблемой техника.

— Мы из ЧК, — ответил Манцев.

— Пойдемте, я провожу вас в цех.

Цех встретил шумом и ярким светом газосварки.

— Подождите, товарищи, — провожатый ушел.

А чекисты остались стоять, наблюдая, как работают люди. Был в их труде особый покой и порядок. Так обычно работают те, кто досконально знает свое дело.

— Смотри, Мартынов, — Манцев положил ему руку на плечо, — видишь, как работают. Точно, быстро, ловко. А мы с тобой?

— Но мы же еще учимся, Василий Николаевич.

— Слишком дорого наша учеба народу обходится.

Шум постепенно затихал. Рабочие останавливали станки, складывали инструменты. Вытирая руки ветошью, шли к дальнему концу цеха, где стоял дощатый помост.

Манцев увидел человека, машущего им рукой.

— Пошли, Федор.

И вот они стоят в центре полукруга, а на них внимательно смотрят десятки глаз.

Манцев осмотрелся. Народ все больше был степенный, немолодой. Подошел однорукий, в матросском бушлате:

— Я секретарь комячейки. Начнем. — Он огляделся и вдруг крикнул зычно, как на палубе в шторм: — Товарищи! Вы писали в горком партии, вот приехали к нам товарищи из ЧК. Попросим их выступить.

Манцев вспрыгнул на помост:

— Товарищи, мы приехали к вам, чтобы узнать, какие у вас есть вопросы к Московской ЧК, что нам вместе надо делать, чтобы покончить с бандитизмом.

Из толпы вышел человек лет под шестьдесят, с лицом, обожженным металлом, с рыжеватыми прокуренными усами, с седым ежиком на голове.

• Предыдущая
• 60/100
• Следующая