Мир “Искателя” (сборник) - Аккуратов Валентин - Страница 43

• Предыдущая
• 43/109
• Следующая

— И ее всегда называют Каськой?

— А как же еще? — теперь удивился Янек. — Может, ей не нравится ее настоящее имя? Я знал одну Мариолу, которая потом оказалась Казимирой. В “Спутнике” паспорта не спрашивают. Говорит — Каська, значит, Каська. Советую тебе как-нибудь заглянуть туда.

— Пожалуй, ты прав. Может, даже сегодня успею это сделать, — инспектор посмотрел на часы. — Ты подбросил мне одну хорошую идейку… Послушай, — он вдруг сообразил, почему Янек сидит с ним в кухне, вместо того чтобы слушать свой магнитофон, — как у тебя с деньгами?

— По правде говоря, катастрофично.

Ольшак достал бумажник и вытащил сотенную, подсчитывая одновременно, сколько дней осталось до первого числа.

— Больше не могу, — сказал он, оправдываясь, хотя в душе и сердился на себя за это. — Ты же знаешь, что мы откладываем на машину.

— Хватит, — ответил Янек. — Если хочешь, я могу ежедневно подкидывать тебе идейки.

Несмотря на позднее время, Ольшак зашел в лабораторию, попросил как можно скорее увеличить фотографию с удостоверения Козловского и с еще влажными снимками в кармане отправился в “Спутник”.

Никто из обгоняющих его пешеходов не распознал бы инспектора уголовного розыска в этом стареющем, одетом в мешковатый костюм мужчине. Смешно, но любая одежда сидит на нем мешком. Ольшак привык носить готовые костюмы, но каждый, даже самый лучший, костюм, когда его надевал Ольшак, становился серым (а он любил этот цвет) мешком. Однажды, когда у них появились свободные деньги (между приобретением стиральной машины и телевизором — вспоминал Ольшак), жена силой притащила его к лучшему в городе портному. Ольшак заплатил за пошив столько, что мог бы купить два готовых костюма, но через три дня оказалось, что его элегантный наряд стал похожим на все прежние. Гражина махнула рукой, а ему вообще наплевать было на одежду. Откровенно говоря, хорошо одеваться Ольшак считал недостойным мужчины, и его сердило, что Янек уделял слишком большое внимание нейлону и джерси.

В слове “Спутник” на неоновой вывеске не горела первая буква. Группа подростков оккупировала вход. Ольшак протиснулся сквозь молодежь и подошел к столику, за которым платиновая блондинка продавала входные билеты.

— Для членов клуба десять злотых, для остальных — двадцать. Вы, очевидно, не член клуба? — улыбнулась она Ольшаку.

Инспектор молча положил две монеты по десять злотых. Он, конечно, мог показать свое удостоверение, но предпочел этого не делать. Стареющая прелестница не производила впечатления особы, умеющей хранить секреты, а Ольшаку меньше всего хотелось, чтобы интерес милиции к молодежному клубу “Спутник” стал всеобщей тайной.

— Вы предпочитаете сидеть внизу или наверху? — защебетала искусственная блондинка. — Пожилые мужчины обычно идут на балкон: оттуда все лучше видно. Но, может, вы хотите расположиться поближе к танцплощадке?

— Нет, определите меня лучше на балкон, — сказал Ольшак. Он спрятал в карман карточку с указанием столика, заметив, что блондинка вычеркнула на лежащей перед ней схеме его номер, и по узким, разрисованным под мрамор ступенькам поднялся, наверх. Середина зала внизу была свободна от столиков, и там в ритм музыке двигались танцующие пары. Инспектор заказал кофе и только тогда заметил, что другое место за его столиком занято, о чем свидетельствовала недопитая чашка кофе и надкусанное пирожное. Очевидно, его сосед, а может, и соседка, развлекается сейчас внизу.

Ольшак взглянул через балюстраду, как будто хотел кого-то отыскать среди танцующих, однако увидел только взбитые, почти одинаковой длины прически девушек и парней; изредка только, как скалистый островок, мелькала лысина пожилого донжуана. Ольшак полез в карман за сигаретами и наткнулся на фотографии. Вынув одну из них, он положил ее перед собой. Еще раз посмотрел вниз в надежде увидеть среди танцующих Басю Кральскую, но в этот момент оркестр замолк, и паркет мгновенно опустел. Услышав за спиной посапывание, инспектор обернулся, чтобы взглянуть на соседа по столику, и обомлел. Он ожидал всего, чего угодно, только не встречи с этим человеком.

— Добрый день, пан капитан, — поклонился Ровак и, машинально поправив белоснежный платок в кармане пиджака, протянул Ольшаку руку. Ладонь была холодная, мягкая и неприятная в прикосновении. — Вы уже кого-нибудь подцепили? Или пришли по службе?

— Нет, частным образом, — ответил Ольшак. — И потому прошу без титулов.

— Отлично. Должен признаться, что никак не ожидал увидеть вас здесь, хотя внутреннее чувство говорило мне, что рано или поздно мы еще встретимся. — Ровак пытался закурить сигару.

— Вы так считали?

— Знаете, — улыбнулся Ровак, — у меня хорошая память на лица. Осталось со времен оккупации. Если за мной в течение трех дней ходит какой-то курносый молодой человек, если я вижу его утром по дороге на работу и вечером несколько переодетого, когда выпиваю пару рюмок в ресторане, то поневоле догадываюсь, что в скором времени со мной захочет встретиться лично капитан Ольшак.

— Вы были в подполье? — Ольшак ушел в сторону от ответа.

— А что, непохоже? Ревизор ГТИ — и подполье. Причем не обычное подполье, пан Ольшак. Вы, очевидно, знаете, чем занимался батальон “Корморан”?

— Разведка, ликвидация предателей.

— Не только. Еще выявление провокаторов в собственных рядах, что-то вроде военной контрразведки. Два креста за доблесть и Виртути пятого класса. Последний пригодится мне, когда я пойду на пенсию. Двадцать пять процентов надбавки — это кое-что значит. Смешно? — Ровак протер очки.

— Не очень, — буркнул Ольшак. Он пытался представить себе этого невзрачного, не очень чисто выбритого человека в лоснящемся костюме, с небрежно завязанным галстуком, солдатом подпольной армии, той части этой армии, которая выполняла очень трудную задачу: выявление предателей.

— Так что вас привело сюда? — донесся до него голос Ровака.

— Люблю посмотреть на молодежь.

— И послушать современную музыку? — поморщился Ровак. — Значит, все-таки вы здесь по службе… — И прежде чем Ольшак успел сориентироваться, Ровак протянул руку к фотографии, лежащей на столе. — Этот молодой человек — Козловский, если не ошибаюсь? Он бывает здесь. Однако в последнее время его что-то не видно. Вы, наверное, слышали, с ним произошло какое-то неприятное происшествие.

— Да? — Ольшак удивился осведомленности Ровака, но, пожалуй, еще больше признанию ревизора в этом знакомстве. Что может связывать пожилого служащего с двадцатидвухлетним парнем, сбившимся с пути, бывшим студентом, работником подозрительной галантерейной мастерской? Ответ не заставил себя ждать.

— Его мать работает секретаршей нашего директора, знаете, такая типичная вдова, воспитавшая единственного ребенка. Тонны нежных чувств, которые она расточала, вскружили мальчишке голову. Время от времени, когда нет ни гроша в кармане, он заходит к ней на работу, и эта идиотка никогда ему не отказывает, а сама тонет в долгах. Такие матери — общественное зло, не правда ли?

— Вы от нее узнали о происшествии с сыном?

Ровак не ответил, разглядывая фотографию. Наконец протянул ее Ольшаку.

— Им уже интересуется милиция. Этим и должно было кончиться. И чего она хочет, эта молодежь? Все сразу? Деньги, много денег, миллионы? А может, они правы? — Ровак наклонился к Ольшаку. — Может, они лучше нас знают, как надо жить? Наша молодость прошла в боях, а потом мы сели за канцелярские столы. Пожалуйста, не перебивайте, — попросил Ровак, заметив нетерпеливый жест Ольшака. — Ведь и вы когда-то стреляли, командовали людьми, у вас была власть, настоящая власть. Я был командиром взвода. Если бы я приказал кому-нибудь из своих людей броситься с моста, он бы и не спросил зачем, а просто прыгнул — и все.

— Или из лоджии девятого этажа?

— А теперь… — Ровак оставил без внимания замечание Ольшака. — А теперь я сижу над бумажками в ожидании пенсии и пересчитываю свои ордена на двадцатипятипроцентную надбавку. Так что, может, они и правы, эти молодые, что хотят иметь деньги, квартиры, машины… Ведь, несмотря ни на что, на деньги можно купить все и каждого, ну почти каждого, — поправился он и отпил кофе из чашки.

• Предыдущая
• 43/109
• Следующая