Особенные дети (СИ) - "F-fiona" - Страница 56

• Предыдущая
• 56/97
• Следующая

- Ты знаком с моей дочерью Таней Астафьевой, - начал мужчина, а я выдал:

- Она ваша дочь?!

- Да, - Виталий Анатольевич поморщился. – Приёмная. Она не любит говорить, что я её отец, чтобы никто не подумал, что я ей способствую. У неё даже фамилия прежняя осталась. Но неважно. Ты хорошо с ней знаком?

Я напрягся. Знаком, она была режиссёром школьной постановки и всё. А что?

- С ней что-то творится в последнее время. Она стала совсем другая. Грустная, тихая. Так любила свой спектакль, говорила, что ты изумительный Ромео, а тут вдруг позавчера говорит, не хочу всего этого.

- Да? – не поверил я. – Что я изумительный Ромео? Но она всегда ругала меня.

- Ей казалось, что ты так будешь лучше играть.

- Мило.

- Она такая, - улыбнулся директор. – В общем, я хочу, чтобы ты выяснил, что с ней.

- И как я это сделаю? – расстроился я. Можно подумать, к этой колючке можно было взять просто так и подойти.

- Как хочешь. Включи природное обаяние и смекалку. Тогда с украшениями же вы помогли.

Никакие мои возражения не действовали. Директор твёрдо хотел узнать, что с его дочерью. Он дал мне две недели. Чудесно, что. У меня будто бы и так проблем не хватает.

Совершенно грустный я направился домой. Автобус, подъезжая, обдал меня мокрым снегом. Места не досталось и пришлось стоять всю дорогу. К тому же, я задел какую-то бабку рюкзаком, так она три остановки упражнялась на мне в красноречии, вспоминая все бранные слова, услышанные ей за её длинную жизнь. Все вокруг стояли равнодушные, словно ничего и не происходило, а я был готов провалиться сквозь землю.

Выходя из автобуса, я наступил на покрытую коркой льда лужу и провалился в мутную и ледяную воду. Класс.

Домой я шёл осторожно, чтобы точно никуда не вляпаться. Дверь открыл осторожно (мало ли, вдруг она на меня обрушится), стянул рюкзак и замер, услышав громкие голоса с кухни.

- Маша, ты должна была рассказать ему всё ещё две недели назад!

Я слился со стеной. Это был Валерий Иванович. И это он так по-свойски с мамой разговаривал? Так разговаривают только очень близкие люди. А это моя мама. Моя.

- Валер, я пыталась… И с телефоном тогда не получилось. Я хотела объяснить, что это от нас, но он не понял.

Мама полувздохнула-полувсхлипнула.

- Маша, девочка моя, - послышался шорох. Кажется, они сели. – Тебе теперь нельзя волноваться. Даниэль взрослый мальчик. Он поймёт.

- Нет, Валер, не поймёт.

Я реально не понимал. Ничегошеньки. Каким образом получилось, что моя мама и этот тип так разговаривают? Так, будто знакомы сто лет? Так, будто их связывает нечто большее, чем просто знакомство? Я не мог поверить. Мной овладело странное чувство. Всё это не реально. Я бесшумно двинулся вперёд. Я не хотел, чтобы они меня увидели, но я должен был увидеть их. Увидеть и замереть, словно меня пронзила молния. Замереть от шока и ужаса, негодования и обиды. Мама сидела у него на коленях, он её обнимал и гладил её плоский живот. Самое мерзкое, самое противное, что в её глазах была любовь. Они искрились ей! Такие же голубые, как и у меня. Такие родные, порой так похожие на мои. Интересно, у их ребёнка они будут такие же? Меня предали. Я ощущал это всем телом. Пульс подскочил, и перед глазами всё стало расплываться. Как она могла? Как?! Хотелось кричать, биться головой о стену и выть. Желательно одновременно для пущего эффекта.

Не понимая, что делаю, крадусь в свою комнату, достаю деньги из заначки и тихонько, чтобы они не услышали, выхожу из дома. Ничего не вижу перед собой, кроме белого снега. В голове стучит: «Мама, мама, мама». Ну как же так? Почему ты поступила так со мной? Почему ты смотрела на него с такой любовью? Почему забеременела? Это даже не культурно! Сколько вы знакомы? С осени. Я сам вас познакомил. Этот тип сбил меня, ещё и заочно заявил, что мама дура и Даниэлями называют только евреев. Я замер. Меня осенило. Это же идеально. В смысле, идеальное объяснение дорогим серёжкам, постоянным верчениям у зеркала и платьям. Мама сроду не носила платья. А теперь надевала их для него. Я уже ненавидел его всем своим сердцем.

Тупо стоять посреди улицы было слишком даже для меня. Я снова побрёл куда-то вперёд, чувствуя себя брошенным и как никогда одиноким. Затем увидел автобусную остановку, сел и поехал. Никому я не нужен. Ни друзьям, ни маме, ни Руслану. Если меня не станет, они и не заметят. Наверное, мама мечтает от меня избавиться. Или этот её любовник. Им хорошо и без меня.

Я пытался вспомнить, сколько времени мы провели с мамой вдвоём за последнее время. Раньше мы хоть в кино ходили, за покупками... Теперь она делала это всё с ним. Она даже не ругала меня за школу. Хотя, она вообще меня редко ругала… А с этим новым ребёнком она вообще забудет обо мне. Я ненавидел это нерождённое существо.

Конечная. Мне пришлось выйти.

Было больно. Будто бы я в миг остался один на целом свете. Брошенный, использованный, забытый, растоптанный. Я не вернусь домой. Пусть им будет хорошо вдвоём. Втроём, точнее. Во рту появился тошнотворный горький привкус. Я глубже вдохнул морозного воздуха и протёр закоченевшие уши. Шапка осталась дома. Нет, так нельзя. В смысле, мне нужно расслабиться. Сделать что-то такое, что я ещё не делал. Да.

Выбор был невелик. С парашютом зимой не прыгали, а спиртное продавали в каждом баре и кафе. Насупившись, чтобы придать себе возраста, я сажусь в углу первого же кафе и заказываю водки. С фруктами. Официант смотрит на меня, будто я только что попросил слона на гриле.

- Вам есть восемнадцать лет? – следует ожидаемый вопрос.

- Да, - я кладу пятьсот рублей на стол.

Официант колеблется. Добавляю ещё столько же. Он украдкой убирает деньги к себе в фартук и кивает:

- Знаете, я бы посоветовал вам начать с вина.

- Хочу что-нибудь крепкое, - настаивал я.

- Тогда возьмите мясное ассорти и овощи. Маринованные огурчики будут очень кстати.

- Несите, - соблаговолил я.

Он принёс всё почти сразу. Добавив к заказу большую кружку морса. Расставив две аккуратные тарелочки с закуской, графинчик с водкой и кружку, официант удалился. Встал у двери, типа просто так, но сам наблюдал за мной. Ну и смотри на здоровье. Я налил себе полную рюмку водки и опрокинул в себя. Боже… Я будто выпил огненной воды. Почему в фильмах они так запросто пьют эту гадость? Очень кстати пришлась кружка с морсом. Я осушил её за секунду, пытаясь унять разгорающийся внутри пожар. Я стал перебирать всё из закусок, надкусывая и отбрасывая. Минут через пять отпустило.

Охренеть. Это я собрался напиться. Да уж.

Пришлось подзывать официанта, повторять пол-литровую кружку морса. Он даже не улыбнулся. Молча принёс.

• Предыдущая
• 56/97
• Следующая