Жена журавля - Несс Патрик - Страница 24
- Предыдущая
- 24/54
- Следующая
Через несколько секунд, которые показались ей вечностью, Аманда обменялась с пострадавшей визитками — под высокомерно-торжествующим взглядом двух симпатичных парней. А затем оставила их ко всем чертям, сколько бы это ни стоило, со всем их menage a trois,[17] которого они так добивались, и провела остаток обеденного перерыва на маленькой лужайке возле офиса, лишь в последний момент, уже на скамейке, осознав, что осталась без кофе.
Это слезы злости, повторяла она про себя, вгрызаясь в сэндвич с салатом, приготовленный сегодня утром без майонеза, потому что иначе не успела бы завезти Джея-Пи к его няньке. Это слезы злости.
Впрочем, Генри прав. Разница невелика.
— У вас все в порядке? — спросил ее кто-то.
Незнакомка сидела на другой половине скамейки.
Аманда не заметила, как эта женщина туда села, но она тоже пила кофе с проклятыми сливками. Черт возьми, люди. На дворе январь!
Впрочем, на сей раз, слава богу, эти сливки потребляла женщина с добрым лицом, явно поколесившая по белу свету (Аманда сама удивилась, что подмечает такое) и вернувшаяся с неким знанием, которого Аманде, возможно, не приобрести до конца своей жизни.
— Долгий день! — сказала Аманда, смущенно откашлявшись. И вновь занялась своим сэндвичем.
— Ах, — сказала женщина. — Мифы говорят нам, что мир был создан за один день, и мы цинично считаем это метафорой, аллегорией, но в такой день, как сегодня, запросто может показаться, будто мы потратили все утро на сотворение Вселенной, а какой-то идиот все равно требует, чтобы после обеда мы собирались на чертово совещание.
Вместо ответа Аманда вежливо улыбнулась, чувствуя, как звоночки в голове начинают подсказывать ей, что, возможно, она делит эту скамью с сумасшедшей. Или все-таки нет? Эта странная женщина вроде бы знает, что говорит. И, несмотря на всю ее странность, сидеть с ней вполне уютно.
Странность, повторила про себя Аманда. Акцент у незнакомки и правда странный — то есть, несомненно, иностранный, но из какой она страны — сам черт не разберет. Скорее даже из какой-то другой эпохи. Аманда покачала головой. Видимо, все-таки Средний Восток. Или что-нибудь в этом роде.
— Мне очень жаль, — сказала женщина.
Но произнесла эти три слова не так, как обычно извиняются. Не так, словно ей и правда кого-либо жаль. Это «жаль» означало «простите».
Аманда подняла голову.
— Возможно, это прозвучит нелепо, — продолжала женщина, — но вы, случайно, не Аманда Дункан?
Челюсть Аманды застыла в полуприкусе.
— Жаль, если нет, — повторила незнакомка, на сей раз действительно с сожалением. — Удивительно, правда? Мы вроде бы не знакомы, но мне кажется, что когда-то уже встречались.
Пораженная Аманда резко выпрямилась:
— Кумико?
Ибо, что ни говори, это могла быть только она.
Велосипедист — скорее всего, тот же самый, черт бы его побрал, они же все выглядят как однояйцевые близнецы, с одинаково накачанными промежностями и чувством этического превосходства, — пронесся мимо скамейки так угрожающе близко к ним, что обе невольно отпрянули. Сэндвич Аманды шмякнулся на тротуар и распластался там, как случайная жертва уличного происшествия.
— Гребаные велосипедисты! — заорала она ему вслед. — Думаете, вы хозяева жизни? Думаете, вам все можно, да?
Поразительно. Ты мешаешь им ездить, даже если сидишь на долбаной парковой скамейке…
Аманда откинулась назад — без обеда, без кофе, без сил, — и вновь на глаза наворачивались слезы, слезы ярости, оттого что весь мир, похоже, разваливался на части, причем безо всякой на то причины, хотя ничего на свете не изменилось, кроме разве какой-то мелочи, которую она даже не смогла бы назвать, но которая отняла у нее то, что она считала собственной жизнью, и зашвырнула все это на высоченную гору, чтобы ей пришлось карабкаться туда — и в итоге обнаружить, что впереди лишь очередная гора, еще выше, и так с ней будет всегда, пока она жива на этом гребаном белом свете, и если это действительно так, то какой вообще в этом смысл — да и есть ли он, черт бы его побрал?
Под ее нос аккуратно подставили пару салфеток. Раздосадованная тем, как мгновенно и как далеко ее унес поток сознания, Аманда взяла из рук Кумико салфетки и вытерла слезы.
— Понимаю, — сказала Кумико. — Я тоже их ненавижу.
О чем она — Аманда сообразила не сразу. А когда поняла, разразилась очередными слезами.
На сей раз, впрочем, совсем незлыми.
— Печатная фирма «Дункан»!
— Это знаменитый художник Джордж Дункан?
— Это вы, не так ли?
— Да ладно, Джордж? Не скромничай? Я уже видела тебя в Интернете?
— Но у нас все закончилось. Я думал, что…
— Ничего не закончилось? Я видела, что ты выставил на продажу? На экране своего ноутбука? Так что ничего не закончилось, правда, Джордж?
— Я о том, что между нами все кончено. И ты это знаешь. Ты сама этого захотела. И тогда я с тобой согласился.
— Но это же было до того, как ты прославился?
— Прославился? Послушай, я просто…
— А эти цены, Джордж? Ты не слишком заламываешь?
— Это не наши сайты. И не наши цены. Мы даже не знаем, откуда это пошло. Оно как-то само взорвалось…
— «Мы даже не знаем»? Ты про себя и эту свою Кумико? Так ее звать, кажется? Кумико?
— Я сейчас повешу трубку, Рэйчел, и я не хочу, чтобы ты…
— Любовная парочка, творящая вместе шедевры? Как это мило?
— Тебе нужно избавляться от восходящих интонаций. Ты говоришь как имбецил.
— Прости. Я только хотел…
— Иди в задницу, Джордж. Я всего лишь пытаюсь быть милой. И вести себя дружелюбно. Хотя ты и разбил мое сердце…
— А вот это неправда. Все эти тайные свидания. Клятвы о неразглашении. Ты совсем не походила на женщину, которая отлично проводит время.
— Так нечестно? Мы ведь оба секретничали, разве нет? Нет, я, конечно, могу рассказать обо всем Аманде, если ты этого хочешь?
— Это что, угроза?
— …
— Я вешаю трубку. Серьезно.
— Стой. Подожди? Прости меня? Я знаю, какой я бываю ужасной. Правда. Но…
— Но что?
— Но твоя жестокость невыносима, Джордж. Ты никогда таким не был.
— Прости, я…
— И как раз это не выходит у меня из головы. Ведь на самом деле ты не жестокий? Потому что жестокость — такая обычная вещь в наши дни, ты просто не представляешь. У меня по жизни с каждым мужиком словно состязание какое-то. Кто из нас гаже? Кто грубее? Словно каждый из нас с самого первого взгляда собирается доказать, как он крут. И все эти свидания на самом деле превращаются в это… как его…
— Ристалище?
— Вот! В ристалище! И единственное, что тебе разрешается, это показать сопернику, какой ты крутой, какой непобедимый и как жестоко ты смеешься над его слабостями. Вот ведь как. Ты смеешься над ним. Над тем, как он глуп? И пускаешься во все тяжкие, только чтобы он никогда не смог посмеяться над тем, как глуп ты сам? О сексе меня лучше не спрашивай, да?
— Да я и не собира…
— Потому что весь секс тогда — это сплошное притворство, не важно, удачный он или нет? Сколько бы ты старания и умения в это ни вкладывал? Что все просто «о'кей»? Что у тебя случалось и получше? Что все было не то чтобы «плохо», но пускай он особо не задирает нос?
— Рэйчел, я не понимаю, чего ты от меня…
— Это ужасно, Джордж. Я это ненавижу. Вот и с этим Уолли?
— Уолли?
— Каждую минуту одно и то же! Каждую минуту! Как в том кино про гладиаторов? Это изматывает. Я так устала. Я выжата, как лимон. А с тобой было совсем не так.
— …
— …
— Джордж?
— Я теперь с Кумико.
— Знаю. Знаю? Ну, то есть я в курсе, да? Твоя дочь об этом трещит на каждом углу? Так что я все знаю? Но просто я подумала. Подумала о том, как сильно мне тебя не хватает.
17
Секс на троих, т. н. «шведская семья» (фр.).
- Предыдущая
- 24/54
- Следующая