Синий краб (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/186
• Следующая

— Ты, наверно, врешь, Глеб, — сказал Шурик. — Какой еще ученый?

— Ну, откуда я знаю. Не хочешь — не верь…

Они решили положить куколку между оконными рамами. Может быть, весной, когда пригреет солнце, появится на свет чудесная бабочка.

— Ты отдашь тогда мне ее? Для коллекции? — Попросил Глебка.

Шурик удивился:

— Разве ты собираешь бабочек?

— Нет еще, но буду…

— Ладно, отдам.

Шурик уронил куколку между рамами у себя в комнате, и она закатилась в самый уголок. Это было неудачно, потому что солнце туда стало заглядывать лишь в конце марта.

Март был беспощаден к снегам. Сугробы у заборов исчезли и кое-где появились уже черные полоски земли. Ветер как озорной мальчишка носился в переулках, рассыпая по лужам солнечные блики.

…Целую неделю солнце грело запылившийся кокон, однако он не подавал признаков жизни. У Шурика кончились весенние каникулы, а бабочка все не появлялась. Глебка заходил каждый день и очень досадовал. Он говорил, что, наверное, апрельское солнце недостаточно горячо, чтобы разбудить тропическую бабочку.

И вот однажды, вернувшись из школы, Шурик наконец увидел ее. Бабочка была крупная, почти в половину Шуркиной ладони. Она сидела на переплете рамы, раскрыв отливающие бронзой крылышки. На каждом из них, коричневом с темными пятнышками и пепельно-серыми краями, выделялся сиреневый, с белой каемкой, кружочек. Никогда Шурик не видел таких красивых бабочек. Он знал коричневых крапивниц, белых и желтоватых капустниц да еще серых мохнатых ночных мотыльков. А эта бабочка, без сомненья, была мексиканской.

Шурик решительно взялся за дело. Нужно было достать бабочку, а для этого выставить раму. Он принялся отдирать кухонным ножом бумажные полоски, вытаскивать гвозди и расшатывать тяжелый переплет со стеклами. Маленькая сестренка Натка молча наблюдала за ним. И только когда Шурик выдавил локтем стекло, она строго сказала, вынув изо рта палец:

— Вот мама задаст тебе.

— Сначала я тебе задам, чтоб не мешалась, — пригрозил брат, чувствуя, что в Наткиных словах немало правды.

Раму он все-таки вынул. Но бабочка, едва к ней протянулась рука, стала шумно биться о стекло. А за стеклом сверкало солнце, и в темной голубизне весеннего неба, легкие как одуванчики, повисли круглые облачка. Везде уже сошел снег. У заборов, на солнечных припеках, выползали темно-зеленые стрелки травы. Почки на тополях стали заметнее. В ветвях галдели веселые воробьи.

А бабочка билась о стекло отчаянно, не переставая. У Шурика сжалось сердце. Он представил, как Глебка приколет ее к листу картона длинной булавкой, и даже зажмурился.

— Ладно уж, лети… — он и толчком распахнул окно.

И улетела бабочка.

А в комнату рванулся воздух, полный веселого гомона улицы и запахов весны…

Шурик мог бы оказать Глебке, что бабочка оказалась самой обыкновенной, но ему не хотелось врать. Он признался, что выпустил мексиканскую бабочку, и так расписал ее Глебке, что тот огорчился не на шутку.

— Дубина ты, Шурик. Ведь она к теплу привыкла, а ты ее в апреле на улицу… Она все равно погибнет.

Шурик заморгал, а Глебка больше ничего не сказал и ушел. Он дулся довольно долго, хотя настоящей ссоры не получилось.

Пришло лето.

Как-то утром Шурик вышел по двор. Там двое ребят-семиклассников, Володя и Олег, возились с велосипедами. Они собирались в лес.

— Вовчик, возьмите меня, — попросил Шурик, — я в лесу целый год не был.

Володя покрутил колесо у поставленного вниз головой велосипеда и ответил:

— Скажи, пожалуйста, радость моя, зачем мы будем брать тебя? Ехать далеко, а ты тяжелый.

— Я совсем даже легонький, — печально сказал Шурик. — Жалко вам, да?

— Нам тебя жалко, — возразил добрый Олег, — но если нравится тебе трястись на багажнике, и если ты не будешь совать ноги в спицы, и если…

— Не буду совать, — заверил Шурик и добавил, что на багажнике он любит ездить даже больше, чем в такси.

На самом деле это было не так уж приятно. На асфальтовом шоссе все шло хорошо, но километров через пять ребята свернули на тропинку, которая через частый березняк вела к лесной речке. Ветки лупили по ногам. Шурика подбрасывало на каждой кочке, и скоро у него заныло все тело. Когда до речки осталось совсем немного, он не выдержал и сказал, что решил пройтись пешком.

Ребята укатили вперед, а Шурик облегченно вздохнул и осмотрелся.

Он стоял на краю широкого луга. Желтые ромашки, львиный зев и еще какие-то солнечные цветы чуть колыхались под прилетевшим из-за ближнего леса ветерком.

И вдруг Шурик увидел бабочку. Совсем такую же, как та, выпущенная весной! Бабочка села на ромашку прямо перед Шуриком и то складывала, то раскрывала крылышки. Высокие цветы щекотали Шуркины колени, сердитая оса звенела у плеча, но он не шевелился, глядя на бронзовые крылышки с павлиньими глазками.

Значит, она совсем не мексиканская?!

Зря сердился Глебка. Сам все придумал и сам же потом дулся… Шурик обрадовался неизвестно чему. Может быть тому, что не где-то в далекой стране, а здесь, над веселым лугом летают чудесные бабочки…

— Ты, наверно, та самая. Признавайся, — тихо сказал он и протянул к ромашке руку. Загорелая рука была почти одного цвета с коричневыми крылышками.

Бабочка не стала ждать, когда Шурик сорвет цветок, и, вспорхнув, закружилась над лугом. Мальчик долго следил за ней. Он подумал, что Глебке придутся выдумывать новую историю о том, как и откуда взялся мексиканский коробок и куколка в нем. Он придумает…

Смеялось солнце, наливая золотистым светом маленькие облака. Покачивались цветы. Весело шелестел березняк, окаймляющий луг. И небо, синее-синее, отражалось в Шуркиных глазах…

1959 г.

Он родился на Урале, в небольшом городке, где в мае буйно цветет над деревянными заборами черемуха, а в июне воздух полон тополиного пуха.

Было ему двенадцать лет.

У каждого человека есть своя мечта — у большого и у маленького. Мальчик хотел увидеть море… Он не видел его ни разу, но полюбил давно.

Все началось с того, что попала ему в руки большая книга — детское издание «Гулливера». Мальчику было тогда шесть лет и он только учился читать. Открыв первую страницу с рисунком парусного корабля, он испугался множества слов, которые нужно было разобрать по слогам. Но добросовестно трудясь, он осилил первую фразу. Она похожа была на строчку из песни: «Трехмачтовый бриг «Антилопа» уходил в Южный океан».

Мальчик не знал тогда, что переводчик сделал ошибку — трехмачтовых бригов не бывает. Он прочитал эти слова еще раз, уже быстрее, потом взглянул за окно. Серые клочья облаков неслись по ветру, словно сорванные паруса. Лишь в конце улицы чистое небо ярко синело отблеском южных морей…

С тех пор мальчик любил засыпать под шум осенних ветров. На улице скрипела незапертая калитка, и глухо гремели на крыше сорванные ветром железные листы.

…Глухо гремели волны, взбираясь на каменный причал, скрипели мачты и гудели под тугим норд-вестом паруса. Трехмачтовый бриг «Антилопа» уходил в Южный океан…

Однажды отец мальчика получил письмо. Он прочитал его и сказал сыну, чтобы тот готовился к путешествию. Друг детства звал отца навестить его в большом городе на берегу морского залива.

— Значит я увижу море? — спросил сын.

— Ты увидишь залив, — ответил отец.

«Заливом называется часть моря, вдающаяся в сушу» — вспомнил мальчик учебник географии.

— Заливом называется часть моря… — повторил он.

— Ну что ж… Значит, увидишь.

Поезд шел два дня и три ночи. Последнюю ночь мальчишке не спалось. За окном вагона серебряные звезды неподвижно висели в синих сумерках и отражались в темной глубине проплывающих мимо озер. А когда они стали бледнеть и таять в розовой воде рассвета, поезд остановился на большом и шумном вокзале. Человек в капитанском кителе встретил путешественников и увез их к себе домой. Мальчику сказали, что на взморье они поедут завтра.

• Предыдущая
• 16/186
• Следующая