Под созвездием Ориона (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/154
• Следующая

— Поторапливайся, — говорила мама, — до уроков полчаса.

— Успею. В крайнем случае ухвачу такси…

Я все еще был рослым парнем студенческого возраста, с незабытыми привычками прежней жизни. Мама только головой покачала: какие такси в эту пору на окраинной заснеженной улице…

Со вкусом едва дожеванной ватрушки во рту, прихватив потрепанный портфель, я выскочил за калитку. Там нетерпеливо переминался сосед Витька Пантюхин, младший братишка Саши, товарища моего брата. Но сейчас мой брат (по сценарию сна) был в другом городе, у дальних родственников, Саша вообще неизвестно где, и Витька существовал для меня самостоятельно, как мой давний приятель. Только он был третьеклассником, а я шел в пятый.

Но я еще не успел обрести внешности настоящего пятиклассника, и Витька оглядел меня со сдержанным неодобрением. Однако от критики воздержался (знал, кто я и откуда), сказал только:

— Жмем шибче, скоро звонок…

И мы нажали. Потому что никаких такси не было и в помине. К тому же я чувствовал, что вот-вот сделаюсь таким же как Витька, пацаном — в подшитых валенках, куцей шубейке и потертой шапке с завязанными на затылке меховыми ушами. А у таких мальчишек денег на такси, как известно, не водится…

И мы торопливо потопали пешком. В небе проступал серовато-синий рассвет. Желтели окошки. Они светили сквозь пушистую теплую метель, которая бесшумно кружила в переулках и щекотала нам лица. Был февраль (я знал это), и в мягком дыхании метели угадывалась близость весны. Впрочем, особых ее признаков не было, а было просто понимание : скоро весна. И от этого ласковые летучие хлопья казались особенно добрыми.

Снег оседал на палисадники, застревал в глубокой резьбе наличников. Домов с такой резьбой, с хитро украшенными крылечками, лесенками, деревянными балконами становилось все больше. Они делались как терема. Между ними, над улицей, от ворот к воротам перекидывались деревянный мостики с неразличимым за метелью орнаментом перил.

Я понимал, что Город начинает проявлять себя. И я раздваивался между желанием поддаться игре и боязнью опоздать на уроки. Впрочем, Город не спрашивал моего желания. Он все больше сбивал меня и Витьку с дороги, уводил в запутанные переулки с крутыми тропинками и лестницами, открывал перед нами перекошенные ворота с башенками, обещая, что вот-вот мы выйдем на нужную улицу, и обманывая.

— Ну, давай, давай… — сказал я ему со смесью досады и веселого азарта. — Фокусничай. Мне не привыкать…

— Что? — отозвался Витька.

— Ничего. Это я так…

— Опоздаем. Зинаида в дневник накатает…

Я помнил их вредную длинноносую Зинаиду Климентьевну.

— Не бойся. Уже близко…

А близко ли? Город лукаво звал нас куда угодно, кроме школы. То на Пароходную улицу, ведущую к речным обрывам, под которыми в ряд стояли дебаркадеры городской пристани (там, на обрывах, наверняка началось уже лето и желтеют россыпи одуванчиков). То на восточную окраину, где недавно невесть откуда появилась старинная крепость с круглыми массивными башнями, галереями вдоль зубчатых стен и спящими под снегом чугунными пушками. То в заснеженную чащу векового парка, где среди могучих стволов прячутся ледяные фигуры неведомых существ…

Один я давно поддался бы хитростям Города, но рядом озабоченно сопел на ходу конопатый курносый Витька, он очень не хотел опаздывать. Под перекинутыми через улицы мостиками кое-где висели часы вокзального типа. Их циферблаты светились, но стрелки были неразличимы за летящим снегом. Однако от всех часов шло тревожное напоминание: «У вас очень мало времени, братцы…»

Я понимал, что мы запутались окончательно, и выход теперь один: стараться разглядеть над заборами высокую, похожую на шахматную фигуру, колокольню Спасской церкви (в которой библиотека). Наша школа рядом с церковью. Но в той стороне, где должна была стоять колокольня, ее не было. Ну что тут делать?..

Отдувая летящих в лицо снежных бабочек, я завертел головой… Ох, да вот же она, колокольня! Великанская фигурная башня возвышалась рядом, только не впереди, как мы ждали, а у нас за спиной. Она размыто рисовалась в рассветном небе за косым полетом вьюжного снега. Нависала над нами. В ее широких сквозных проемах я различил колокола (которых раньше никогда не видел). И пришло ощущение радостной разгадки и теплого доверия к этому миру…

И наша маленькая, в полтора этажа, школа номер девятнадцать — вот она, в двух шагах.

От церкви школу отделял кирпичный домик с низкими, у заснеженного тротуара, окошками. Над окошками горела яркая голая лампочка. Наискосок от нее притулился под трепещущим полиэтиленовым навесом жиденький книжный лоток. За лотком восседала закутанная в шаль продавщица — массивная и равнодушная ко всему на свете, как снежная баба. Я, конечно, остановился у лотка. Потому что знал, что увижу на нем. К счастью, я был все еще большим, взрослым по наружности, и не вызвал у тетки подозрений… А Витька дергал меня за рукав:

— Пойдем! Не слышишь разве, уже звонок!

— Вить, ты беги…

— А ты? Тебе попадет.

— У нас первый урок физкультура, — вовремя придумал (вернее вспомнил) я. — У меня освобождение, потому что недавно была ангина…

Витька с облегчением умчался. А я навис над разваленными в беспорядке книжками.

Конечно же, это были главным образом потрепанные томики малой, еще довоенной «Библиотеки приключений». «Рамка»! Причем не только известные мне, но и такие, о которых никогда не слыхал! Их не было даже в тщательно составленном и, казалось бы, совершенно полном списке моего друга Виталия Бугрова! Отлично помню названия. «Берег Зеландии», «Убежище в Желтых песках», «Стальные пчелы»… Конечно, конечно, сейчас я все это заберу! Как хорошо, что я еще большой, при деньгах… Но…

Но эти книги — все-таки не главное, ради чего Город вывел меня сюда. На левом краю стола — плоская груда совсем старинных томов. И каких-то рукописных журналов. Свитков… И толстых тетрадей с чьими-то давними записями. В том числе и в коричневых клеенчатых корочках. И неужели наконец-то я отыщу среди них ту самую?..

Тетка в заснеженной шали только притворяется безучастной. На самом деле следит украдкой. Неужели заспорит, когда я найду мою тетрадку?..

Она не успевает заспорить, я не успеваю найти. Сон гаснет, как ни цепляюсь я за его последние детали…

Старая тетрадь с недописанной повестью — постоянная тема моих снов о Городе. Я уже писал об этом в повести «Лоцман» и надеялся тогда, что выскажусь — и загадка сама собой исчезнет.

Не исчезла. «Лоцман» вышел десять лет назад, был переиздан (последний раз — буквально несколько дней назад), но тайна тетради так и осталась в моей жизни — в снах и наяву.

Дело в том, что порой я бываю уверен: когда-то давно я начал писать повесть, довел ее до середины, а потом оставил. Сам не знаю, почему оставил. Сейчас я убежден, что это одна из моих лучших вещей. Надо только найти, закончить, отредактировать… Но днем, наяву, я таких попыток не делаю: хватает здравомыслия, чтобы понимать: никакой тетради не было. А если и была, то опять же за пределами данного измерения, в ином пространстве.

Я отлично представляю, как тетрадь выглядела, но совершенно не помню содержания. Однако в очередном сне, когда Город милостиво раскручивает сюжет так, что тетрадь попадает мне в руки, я читаю с радостным ощущением находки и с осознанием — это же действительно здорово! Я вспоминаю всех героев, все сюжетные повороты, вижу написанные карандашом строчки, понимаю, какие страницы надо дописать и убеждаюсь, что работы осталось совсем не много. И будет замечательная, интереснейшая повесть! Я зримо представляю всех персонажей, всю обстановку, где разворачиваются удивительные приключения. Как я мог это забыть?.. А сон безжалостно гаснет опять, и мои отчаянные попытки сохранить в памяти хоть клочки почти готовой повести не приводят ни к чему…

Недавно увидел во сне, что наконец-то это не сон! Потому что, роясь в тумбочке среди накопленных за десятки лет тетрадей со всякими записями, все же отыскал ту самую! И немудрено, что не мог найти ее раньше! Ведь мне представлялась коричневая, клеенчатая, а на самом деле она оказалась в картонной серо-голубой корочке с ледериновым мятым корешком, с черной курсивной надписью «Общая тетрадь». Корочка потертая, с заусеницами грубого картона…

• Предыдущая
• 59/154
• Следующая