Радуга просится в дом - Дроздов Иван Владимирович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая
Он взмахнул красной книжицей перед носом опешившей толстухи и спорым шагом направился прочь.
В ближайшей парикмахерской Ян сбрил усы. Позвонил Майе, попросил ее взять все, что необходимо на пляж, подойти к стоянке такси. Через полчаса они уже выезжали на дорогу, ведущую в Днепропетровск.
— Куда мы едем? — спросила Майя. Ян дернул ее за руку, да так, что Майя едва не вскрикнула от боли. Отстранившись от Яна, она смотрела то на водителя, спокойно сидевшего за рулем, то на Яна, тревожно смотревшего по сторонам. Сердцем чуяла недоброе.
— Остановитесь! — приказал Ян.
Вышли из машины. Оставшись одни, с минуту смотрели друг на друга.
— Куда мы едем?
— На море.
— Море в другой стороне. К тому же мне завтра на занятия.
Ян не слушал девушку. Он вышел на середину дороги, остановил грузовик.
— Через город едешь? — спросил шофера.
— Нет, в объезд.
— Подвези до Приморского шоссе.
— Туда не доеду.
— А ты подвези. Расплачусь.
Майя уселась в кабину, Ян в кузов. Он забился в передний угол так, чтоб головы его не было видно. На Приморском шоссе, едва расплатившись с шофером, Ян перехватил другую машину, на полдороге сменил и ее, при подъезде к Приморску снова сменил. Затем уже в городе подговорил молоденького паренька подвезти их на пустынную часть берега за полсотню километров от Приморска. Так они добрались до укромного местечка, где и расположились загорать.
Майя повязала голову синим платочком, надела черные очки, легла на простынь. Ян сбросил с себя брюки и рубашку, но ложиться не стал. Он отправился по берегу искать место более укромное и недоступное. День был жаркий, тихий — последний день южного августа, но тепла Ян не чувствовал. Тело его слегка подрагивало, как в лихорадке, пальцы рук холодели. Неотвязно и больно сверлила мысль: «малина» завалилась, его ищут. Представлял, как там, в Москве, возьмут директора универмага, продавцов, как нити следствия приведут на его квартиру… Тут Ян сдавливал кулаками голову. Глухой стон вырывался из груди, он чувствовал, как подкашиваются ноги и крупные капли пота выступают на висках.
Нашел удобную складку местности, нечто вроде естественного седла. Желтый песок горячо блестел под лучами полуденного солнца.
— Майя — сюда! Иди сюда!..
Майя собирается медленно, нехотя — она, может быть, ждет на подмогу Яна, но Ян уже растянулся на песке, смотрит в небо.
Нагруженная бельем, сумкой, туфлями, подошла Майя. Ян посмотрел на нее снизу вверх и только сейчас заметил, как она необычайно красива. Ноги, которые раньше находил чрезмерно длинными, теперь казались особенно соблазнительными. На шоколадной от загара коже, словно золотой галун, блестит луч солнечного света. За свои тридцать два года Ян повидал много женщин, он видел их всюду, в том числе и на пляже, в воде и под водой. Но такой чистой, шоколадной кожи он еще не видел.
Аккуратно сложив принадлежности туалета, Майя распрямилась и встала около Яна. Некоторое время он смотрел ей в глаза. Вот она — сама красота, утренняя свежесть природы, лучшее, что создано в этом мире. Стоит перед ним, стоит, может быть, в последний раз. И не вспомнит Яна.
— Ты слышала про Еву?
Майя не понимала.
— Я хочу видеть Еву, слышишь?
Девушка шагнула назад. Побелевшие губы Яна, взгляд его воспаленных глаз испугали Майю. Она хотела побежать прочь, но Ян схватил ее за руку…
— Ян, что с тобой?
Девушка боролась, пыталась вырваться…
Потом лежали рядом, молчали… Ян положил голову на плечо Майе. Дышал глубоко, неровно. Горечь досады подступила к горлу, он стиснул зубы, чуть слышно зарыдал.
— Я попал в беду, Майя. Непоправимо влип… понимаешь? Что ж ты испугалась? Шарахнулась, как от чумного. Каждый человек может попасть в скверное положение.
Майя отстранилась от Яна, скрестила руки на груди. Она никак не могла представить «беду», о которой говорил любимый ею человек. Да и вообще, что могло случиться с ним, всегда веселым, смелым.
— Меня ищут. Ищут, Майя, понимаешь?..
Майя отрицательно качала головой. Нет, она ничего не понимала.
— Ты же работаешь в Москве, дипломат, — лепетала, словно в бреду.
Ян повернул в ее сторону побледневшее лицо, кисло улыбнулся.
— И дура же ты, Майя. Ну скажи, пожалуйста, почему все красивые девки дуры? Поверила: дипломат!..
Расстались они ночью. Майя направилась в город, а Ян пошел по берегу моря. В ближайшем селе он намеревался снять комнату и переждать время.
6
— Мама, я скоро поеду в Углегорск!.. Посмотри, что пишет доктор!
Зинаида Николаевна не откликнулась. Она с кем-то говорила на кухне, к тому же играло радио, на улице лил дождь. Дверь балкона была раскрытой — теперь она все время была раскрытой настежь в любую погоду: этого требовал Сергей и не позволял ни на минуту отнимать у него свежий воздух.
— Мама, ты слышишь?
— Слышу, сынок, слышу.
Зинаида Николаевна появилась в дверях с ножом в руке.
— Мамочка, почитай письмо. Вслух, громко. Сам доктор пишет!
Сергей приподнялся на подушку. Каждодневные тренировки, массажи, которые от теперь проделывает с пунктуальной точностью, благотворно сказались на его состоянии. У него и настроение стало лучше, и физически он стал другим. Руки окрепли, налились мужской силой.
— Читай же!..
Зинаида Николаевна развернула листок только что полученного письма.
Доктор писал без церемоний:
«Нехорошо, брат Сергей, шесть лет валяться на диване. Пора и честь знать — вставать и за дело приниматься. Лечить тебя возьмусь, но только в январе будущего года. Теперь же октябрь. За три месяца ты должен хорошенько себя приготовить к курсу. Начинай, не теряя времени. Вот тебе программа:
Во-первых, брось хандрить. Жизнь не так уж плоха, как может показаться с лежачего положения. И в себя поверь непременно. Травка, и та асфальт пробивает, а ты человек. Катя тебя хвалила, я ей верю. Итак, за дело. Вставай в семь. Каждый день. Не позже. И начинай физическую зарядку. Развивай все, что может двигаться, а что не может — оживляй. Умственно и физически оживляй. Как индийский йог, как маг, гипнотизер. Каждый мускул — будь он на спине, на бедре, на пальце. Вначале занимайся по тридцать минут, затем по часу. В день три раза — утром, в обед и вечером. После упражнений — массаж влажным полотенцем. Вначале прохладным, затем холодным. Как говорят по радио: до приятного покраснения кожи. Обязательно! И тоже три раза в день. Ешь побольше. Налегай на фрукты, овощи, соки, — словом, витамины. Что непонятно — пиши. Если все понятно — тоже пиши. Считай, что сие письмо — рецепт доктора. Будешь молодцом — перевезем в Углегорск, вылечим.
— Слышишь, мама! Советует тренироваться. Но я ведь уже тренируюсь. Начал сразу же, после Катиного письма. А что, мамочка, может, и правда?.. Как ты думаешь?.. Ты, конечно, повезешь меня в Углегорск? Ненадолго — пока буду лечиться. Ты слышишь, как пишет доктор: «Лечить тебя возьмусь…» Значит, вылечит. Значит, он может!
Зинаида Николаевна только качала головой и плакала. Она несколько раз перечитывала то место, где доктор обещал взяться за лечение. Выходит, есть люди, которые не склоняют головы перед этой страшной болезнью, которые верят в Сергея, в его счастье, а следовательно, и в ее счастье.
— Вылечат, Сережа. Конечно, вылечат. Медицина теперь развивается быстро, в разных городах есть разные доктора. Москва хоть и столица, а, вот видишь, тут такого доктора нет, а в Углегорске есть. Конечно, поедем в Углегорск. Только ты готовься, тренируйся, делай зарядку — все, как пишет доктор. И за учебу берись. С завтрашнего дня. Хочешь, я по зову ребят. Они ведь к тебе ходили, опять придут. Завтра же придут. Витька Колчин и Рита Найденова.
Зинаида Николаевна говорила с сыном так, словно он не большой уже парень, а подросток, тот самый паренек, который шесть лет назад заболел гриппом и затем получил осложнение, слег на годы. Это тогда, присев к постели и вымочив все платки слезами, Зинаида Николаевна рассказывала сыну о новых лекарствах, сильных докторах и о прогрессе в медицине. Тогда и она еще верила в чудо спасения сына. Но с тех пор прошли долгие шесть лет. Она слишком хорошо узнала болезнь сына, подчинилась року и теперь, несмотря на ободряющее письмо из Углегорска, не верила в возможность исцеления. Что-то тут не так, — твердило ей сердце. — Или доктор что-нибудь недопонял, или что-нибудь другое, но надежды по-прежнему у нее не было. На сердце было тяжело, бесприютно.
- Предыдущая
- 25/33
- Следующая