Радуга просится в дом - Дроздов Иван Владимирович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/33
• Следующая

Много повидал опасностей Белов на своем веку. Еще десятилетним мальчиком он попал в партизанский отряд. И не в тот отряд, что живет в глубине лесов, а отряд, действующий в городе, под носом у врага. Паша Белов помогал киномеханику-партизану, крутившему картины в шахтерском клубе. В переполненном зале не однажды на свой страх и риск они крутили кадры из «Чапаева», «Мы из Кронштадта», из других полюбившихся советским людям картин. В любую минуту смельчаков могли взять в гестапо, расстрелять, но, на счастье, все им сходило с рук.

Не один год работал Павел в шахте. И там нередко попадал в переделки. Но никогда раньше не переживал он таких мучительных и страшных минут, как теперь. В кромешной тьме, казалось, нет-нет да кто-то закричит: «Помогите!» «Катя!» — обжигала мысль. И Павел на минуту замирал. До боли напрягал зрение и слух. Вокруг бесновался ветер, шумели волны. В ушах стоял тонкий и нудный звон. «Галлюцинация!» — говорил себе Павел, и на душе становилось легче. Значит, плывет, значит, жива!..

Увлеченный работой, борьбой с волнами, Белов не заметил начинавшегося рассвета. Волны стали принимать конкретные очертания, вдали показались черные полоски не то берега, не то камыша. Павел положил вдоль лодки шест, сел на лавочку, вытер пот со лба. Огляделся вокруг. Насколько просматривал глаз, не было и признака лодки. «А вдруг утонула!» Страшная мысль придавила его, согнула. Он обнял колени мокрыми горячими руками. Склонил на них голову. Лодка, потерявшая управление, развернулась бортом к волне, и ее так качнуло, что Белов чуть не свалился в воду. Тут он снова взялся за шест и стал править к ближайшей черной полосе.

Когда Белов подплывал к камышу, рассвет уже набрал силу. Еще за несколько сот метров до камыша Павел разглядел, что заросли его редки, что лодка тут вряд ли задержится. Однако в глубине зарослей озеро волновалось меньше. Туда и направил лодку Павел.

В камышах действительно было тише, но лодка вела себя хуже. Раскачиваясь на волнах, она несколько раз захватила через борт воды, и справиться с ней не было никакой возможности. Почувствовав опасность, Белов стал подвигаться в более густое место. Обеими руками он брал верхушки камышин, подтягивал лодку. Но вот он поскользнулся и упал в воду.

Бултыхнувшись в воду, Белов в первую минуту не испытал ни страха, ни холода. Он даже не понял возникшей вдруг опасности. На лету успел схватиться за борт лодки. «Держусь!» — подумал он, перебирая пальцами, чтобы ухватиться покрепче. Свое положение он находил даже несколько забавным: подумаешь, искупался! Зато — приключение: будет о чем рассказать. В следующую минуту хотел выбрать удобную позицию и подняться на руках в лодку. Но не тут-то было! Длинные резиновые сапоги, одежда — все наполнилось водой: он сделался точно свинцовый. Павел приспустился, поискал ногами дно, но дна не было. Тревога кольнула сердце: «А тут и утонуть можно».

Для чего-то стал подталкивать лодку в глубь камышей: он боялся открытой воды и хотел подальше отплыть от нее. Однако с горечью убеждался в тщете своих усилий. Тут, в середине зарослей, волны катились точно на море, и ветер яростно чесал камышовую шевелюру. Утром он стал дуть сильнее. В предрассветные часы как бы примеривался, брал разбег — теперь же разгулялся во всю свою силу, вскипятил тучи и понес их над озером.

Павел почувствовал озноб. «А ведь вода-то холодная!» — сказал себе не то с удивлением, не то с испугом. Вода и вправду была ледяная. В центральной российской полосе случается так: еще лето не прошло, а уж сразу дохнуло зимой. Придет сентябрь, а там октябрь — надолго установятся теплые тихие дни, пора осеннего увядания, и может быть, до самой зимы природа не разозлится, не покажет своего характера, зато в конце августа, как вот теперь, возьмет да взбеленится.

Павел думал о том, что в Донбассе тоже случаются сильные ветры. И хотя тепла там больше, чем здесь, в средней России, но северный воздух, появившись в Москве, непременно пожалует и в донецкие степи.

Подтягиваясь на руках, он пытался увидеть открытое место, а там — Вадима, Майю или Катю. Но камыш застилал все. Теперь Павел потерял и то место, откуда плыл. Нет, нет — вон оно! Раздвинутые, сломленные камышинки. И Павел помимо своей воли, не отдавая отчета своим действиям, стал толкать лодку ближе к открытой воде. Теперь он боялся зарослей.

Хотел кричать. Раздумал. «Вдруг где-то тут рядом Катя?.. Эка, скажет, как перетрусил!..» Белов мысленно представил темные с озорной рыжинкой глаза, непокорную завитушку коричневых волос, и — странное дело! — ноющая тупая боль вцепилась в сердце. Нервно сжав пальцами бортовую доску, Белов рванулся наверх; лодка оказалась у него под грудью, и в нее полилась вода. Тут же Павел скользнул с борта, высвободил лодку. Она грузно осела, борта чуть не черпали воду. Белов понял: в лодку ему путь заказан — утонет вместе с ней. Теперь спасение могло прийти только со стороны.

Цепляясь за камышинки, рассекая до крови руки, Павел толкал лодку к открытому месту. Была минута, когда он подумал: «Выплыву из камыша и отдамся во власть волн. В открытом озере его быстрее увидят. А не то ветром подобьет к берегу». Идея показалась неожиданно счастливой. Белов проворно заработал ногами. И он уже вытолкнул из камыша корму, но вовремя придержал суденышко, не давая волнам увлечь его в открытое озеро. Перебирая руками, приблизился к корме, оглядел озеро. Оно точь-в-точь походило на море в штормовую погоду. Седая мгла затянула камыши, и оттого вода казалась бесконечной. Гребешки волн белели, словно полоски нестаявшего снега. Ни лодки, ни живой души, даже птицы не летали над головой. Ледяной безысходной тоской повеяло в душу Павла; он как-то весь съежился, приник к мокрой доске щекой. Холод потек по жилам.

Ни о чем не думая, не давая себе отчета, закричал:

— Лю-ю-ди!.. Ого-го-го!..

В тот ужасный момент Катя слышала все: и то, как визгливо крикнула Майя: «Вперед, дядя Паша, не робей!..», и голос Белова, обращенный к ней, Кате: «Подожди здесь, у камыша». Но ее словно бес дернул: как и безрассудная Майя, она выплыла на простор и больше уже не могла управлять лодкой. Она кричала, звала Белова, Майю, но слова ее пропадали в вихре ветра и темноты. Катя не знала, куда ее несло, как далеко она от берега, друзей, охотничьего домика; она потеряла счет времени; ей казалось, что темнота будет вечно пеленать озеро и что она на своей утлой лодчонке никогда не пристанет пи к берегу, ни к камышу, не услышит голоса друзей. Были минуты, когда все происходящее казалось ей сном — кошмарным, тяжелым. Она силилась его прогнать, встряхивала головой, толкала себя в бок, но сон не проходил. Ветер, налетая все с большей силой, будто смеялся над неразумной девушкой.

Постепенно Катя овладела собой. Она пыталась управлять лодкой, выдерживать прежний курс. Шест еле доставал до дна, только взлетая на гребень волн, он проваливался в воду, и Катя больно сжимала его рукой, чтобы не упустить. Присмотревшись к темноте, собравшись с силами, она стала нацеливать лодку носом на волну. Плоскодонная посудина заскользила веселее. Она даже грациозно перекатывалась через журчащие гребешки.

Успех ободрил девушку. Чувство страха уступило место спортивному азарту. Она уже хотела приналечь на шест, как подумала: а где я нахожусь? Куда плыть?.. И азарт ее спал. Но тут случилось непредвиденное: лодку вдруг точно толкнуло сзади, она стала с шумом увязать в каких-то зарослях. Катя подхватила обеими руками шест. И только потом, когда мимо нее со змеиным шипением поплыли черные иглы камыша, она поняла в чем дело. И не знала: радоваться ей или огорчаться. Камыш был густой, лодку в нем лишь слегка покачивало. «Здесь я в безопасности! — мелькнула мысль. — Дождусь утра, огляжусь…» Но тут она подумала о Белове. Павел Николаевич был для нее своим человеком, близким. И для нее было естественно думать прежде всего о нем. Она тревожилась за его судьбу. Распрямилась в лодке, прислушалась, но до ушей доносился шум ветра и волн. Металлически сухо шуршал камыш. И еще, когда девушка поднимала вверх лицо, в небе ей чудились жалобные вздохи гонимых куда-то туч.

• Предыдущая
• 20/33
• Следующая