Американская фантастика. Том 14. Антология научно-фантастических рассказов - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 18

• Предыдущая
• 18/95
• Следующая

— Это тоже проигрыш! — закричал Ревелл в захлопнувшуюся дверь.

Ревелл опустил голову на подушку. Оставшись один, он вновь оказался во власти пережитого ужаса. Он страшился черной коробки, особенно теперь, когда знал, что это такое. При мысли об Охраннике ему становилось дурно от страха. Но с не меньшей силой он боялся потерять себя, потерять свою сущность. И этот абстрактный страх был ничуть не слабее, нет, сильнее страха боли, ибо понуждал его еще и еще раз повторять попытку к бегству.

— Но я не знал, что это будет так больно, — прошептал он и снова вывел эти слова на потолке. Теперь уже красной краской.

Уордмену сказали, когда Ревелл выйдет из изолятора, и он поджидал его у дверей. Ревелл, казалось, похудел и состарился. Он заслонил глаза от яркого солнечного света и взглянул на Уордмена.

— До свидания, Уордмен, — сказал он и пошел на восток, к лесу.

— Вы берете меня на пушку, — проговорил Уордмен, словно не в силах поверить.

Не удостоив его ответом, Ревелл продолжал упрямо идти к лесу.

Уордмен не помнил, когда испытывал такой гнев. Ему хотелось догнать Ревелла и задушить своими руками. Он сжал кулаки, повторяя про себя: но я же человек разумный, здравомыслящий, я человек не жестокий. Как и Охранник, который тоже был разумным, здравомыслящим, не жестоким. Единственное, чего он требовал, — повиновения. И Уордмен добивался только повиновения. Охранник наказывал лишь такой бесцельный вызов, какой бросал тюрьме Ревелл. И он, Уордмен, поступал так же. Ревелл был антиобщественной, стремящейся к самоуничтожению личностью. Его следовало проучить. Для его же собственной пользы, равно как и для блага общества, Ревелла следовало хорошенько проучить.

— Чего ты этим добиваешься? — закричал Уордмен, не сводя горящего взгляда со спины Ревелла, который, не сбавляя шага, молча шел вперед. — Я никого не пришлю за тобой! Ты приползешь сам!

Согнувшись пополам, на заплетающихся ногах Ревелл тащился по полю к деревьям. Уордмен сжал зубы и вернулся в кабинет составлять отчет. Всего две попытки к бегству за истекший месяц.

Два или три раза на протяжении дня он выглядывал в окно. В первый раз он увидел, как Ревелл на четвереньках ползет к деревьям. Потом Ревелла уже не стало видно, но слышны были его крики. Уордмен с большим трудом сосредоточил внимание на отчете.

Вечером он вышел наружу. Из леса по-прежнему раздавались крики Ревелла, слабые, но регулярные. Немного позже к Уордмену подошел главный врач:

— Мистер Уордмен, его необходимо вернуть.

Уордмен кивнул.

— Я хочу убедиться, что он получил урок сполна.

— Да вы только послушайте!

— Хорошо, идите, — мрачно согласился Уордмен.

В этот момент крики прекратились. Уордмен и врач повернули головы, прислушались — тишина. Доктор побежал к изолятору.

Ревелл лежал и кричал. Боль не давала ему думать, но иногда, после особенно громкого крика, она на долю секунды отступала, и в эти мгновения он продолжал по миллиметрам ползти прочь от тюрьмы. За последние несколько часов он продвинулся на два с небольшим метра. Теперь его голова и правая рука были видны с проселочной дороги, проходящей по лесу.

С одной стороны, Ревелл не воспринимал ничего, кроме боли и собственных криков. С другой стороны, с какой-то неестественной, кристальной ясностью он отмечал про себя все окружающее: травинки у глаз, неподвижность леса, ветки деревьев далеко наверху. И маленький грузовик, остановившийся на дороге.

Человек, который выскочил из грузовичка и склонился над Ревеллом, был одет в простую одежду фермера. У него было усталое, изборожденное морщинами лицо.

— Что с тобой, приятель?

— А-а-а. — закричал Ревелл.

— Я отвезу тебя к врачу. — Фермер сунул в рот Ревеллу кусок материи. — Прикуси. Тебе станет легче.

Легче не стало, но материя заглушила крики. Ревелл еще был в состоянии испытывать благодарность — он стеснялся их.

Он был в сознании и все помнил: поездку в сгущающихся сумерках, врача, короткий разговор между ним и фермером. Потом фермер ушел, а врач вернулся к Ревеллу. Он был молод, бледен и зол.

— Вы из тюрьмы?

Ревелл кричал сквозь материю. Голова судорожно тряслась. Его резали ледяными ножами, терли шею наждаком, в желудке кипела кислота. Суставы словно кто-то выворачивал — так человек за столом отрывает крылышко цыпленка. Кожу содрали, обнаженные нервы кололи иглами и жгли на огне, по натянутым мышцам били молотом, грубые пальцы выдавливали глаза изнутри. И все же гениальная мысль, вложенная в эту боль, не позволяла ему потерять сознание, погрузиться в забытье. Спастись от муки было невозможно.

— Какие звери… — пробормотал врач. — Я попытаюсь извлечь из вас эту коробку… Не знаю, что из этого получится, ее устройство хранится в тайне, но я попытаюсь…

Он ушел и вернулся со шприцем.

— Сейчас вы уснете…

— Его нигде нет.

Уордмен в ярости глядел на врача, но понимал, что тот говорит правду.

— Так. Значит, кто-то его забрал. У него был помощник, который помог ему бежать.

— Никто бы не осмелился, — заметил врач.

— И тем не менее, — сказал Уордмен. — Я извещу полицию.

Через два часа полиция, опросив местных жителей, нашла фермера, подобравшего раненого человека и доставившего его к доктору Аллину в Бунстаун. Полиция была убеждена, что фермер действовал по неведению.

— Но не доктор, — мрачно заявил Уордмен. — Он наверняка сразу же все понял.

— Да, сэр, вероятно.

— И не доложил.

— Нет, сэр.

— Я поеду с вами. Подождите меня.

— Слушаюсь, сэр.

Они приехали без сирены, вошли в операционную и застали доктора Аллина моющим в раковине инструменты.

Аллин окинул их спокойным взглядом и сказал:

— Я вас ждал.

Уордмен указал на человека, лежащего без сознания на столе.

— А вот Ревелл.

— Ревелл? — удивился Аллин. — Поэт?

— А вы не знали? Так почему же вы помогли ему?

Вместо ответа Аллин пристально оглядел его и спросил:

— Вы, очевидно, сам Уордмен?

— Да, это я.

— Тогда, полагаю, это ваше, — сказал Аллин и вложил в руку Уордмена окровавленную черную коробку.

Потолок был пуст и бел. Ревелл писал на нем слова, но боль не проходила. Кто-то вошел в комнату и остановился у постели. Ревелл медленно открыл глаза и увидел Уордмена.

— Как вы себя чувствуете, Ревелл?

— Я думал о забвении, — проговорил Ревелл. — О поэме на эту тему.

Он посмотрел на потолок, но тот был пуст.

— Однажды вы просили бумагу и карандаш… Мы решили вам их дать.

Ревелл почувствовал внезапную надежду, затем понял.

— А, — произнес он, — а, вот что.

Уордмен нахмурился.

— В чем дело? Я могу дать вам бумагу и карандаш.

— Если пообещаю не бежать.

— Ну так что же? Вам не уйти; пора уже смириться.

— То есть я не могу выиграть. Но я не проиграю. Это ваша игра, ваши правила, ваше поле. Мне достаточно ничьей.

— Вы все еще думаете, что это игра… Хотите взглянуть, чего вы добились? — Уордмен открыл дверь, дал знак, и в комнату ввели доктора Аллина. — Вы помните этого человека?

— Да, — сказал Ревелл.

— Через час в нем будет черная коробка. Вы довольны? Вы гордитесь, Ревелл?

— Простите, — взглянув на Аллина, промолвил Ревелл.

Аллин улыбнулся и покачал головой.

— Не надо извиняться. Я тешил себя надеждой, что гласный суд поможет нам избавиться от такого зверства. — Его улыбка потухла. — Увы, гласности не было…

— Вы двое слеплены из одного теста, — с презрением сказал Уордмен. — Эмоции толпы — вот о чем вы только и можете думать. Ревелл — в своих так называемых поэмах, а вы — в своей речи на суде.

— О, вы произнесли речь? — Ревелл улыбнулся. — Жаль, что я ее не слышал.

— Речь получилась не блестящая, — сказал Аллин. — У меня не было времени подготовиться. Я не знал, что процесс будет продолжаться всего один день.

• Предыдущая
• 18/95
• Следующая