Рыжее знамя упрямства (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/158
• Следующая

— Рыжик, не надо… Ну, понятно, столько всего было… Но ведь прошло уже… И мама скоро вернется. Это сперва кажется, что долго ждать, а потом не успеешь оглянуться…

Рыжик всхлипнул уже не таясь.

— Мы же все с тобой… — прошептал Словко. — Ты у нас такой… такой наш барабанщик. Не плачь…

В сумерках можно говорить слова, какие трудно сказать днем. Тем более, когда печаль маленького барабанщика вдруг цапнула тебя за душу, как своя.

— Рыжик… Хочешь, принесу завтра "Принца и нищего"? Ты как-то спрашивал, а я забыл…

— Ага… хочу… Словко… а ты можешь взять меня в свой экипаж? Ну, не сейчас, а когда будет место?

— Конечно, — сразу сказал Словко, хотя за секунду до этого не думал ни о чем таком. — Конечно, возьму. Вот Игорь и Ксеня уйдут в командиры, и сразу… Будете вместе с Сережкой.

— А это ничего, что я легкий?

— Сбалансируем… Матвея Рязанцева возьмем, он увесистый…

— Тогда хорошо…

— Да. А ты больше… не пыхти, ладно?

— Ладно… — выдохнул Рыжик.

— Ну, спи..

— Ага…

Словко нащупал Рыжкину руку, сжал тихонько ладонь, ощутил ответное слабое пожатие мокрых пальцев. Шагнул назад, забрался в спальник. Прислушался. Дыхания Рыжика не было слышно, однако и всхлипов — тоже. "Как он там в лесу один-то, бедняга, пробирался…" — подумал Словко. И стало казаться, будто он — Рыжик. А лес не простой. Он из корабельных мачт разной толщины. Между мачтами — непроходимая чаща запутанного такелажа. Хорошо хотя бы, что сквозь нее светит негаснущий фонарик…

Проснулся Словко рано. Увидел, как дрожат на белом косяке утренние лучи, отраженные стеклами соседнего дома. Глянул на часы, которые не снял на ночь: было начало седьмого. Тихо отошла дверь, скользнул из передней в комнату Рыжик. Робкий, тощенький, в одних полосатых трусиках. Наверно, ходил в туалет. Словко сразу прикрыл глаза — будто спит. Рыжик не полез к себе на верхнюю койку. Он обошел притихшего в спальнике Словко, осторожно приоткрыл балконную дверь, "просочился" наружу.

Словко опять открыл глаза, прислушался. Игорь посапывал, а Рыжика на балконе не было слышно. Словко почему-то забеспокоился, вылез из мешка. Увидел через стекло, что Рыжик стоит, навалившись грудью на перила, ежится от утренней зябкости. Отблески лучей искрились на волосах и зайчиками сидели на плечах. Словко мягко шагнул на балкон, встал рядом с Рыжиком. Тот быстро глянул на Словко и снова стал смотреть перед собой.

С высоты третьего этажа было виден двор с гаражами и густыми кленами. Было пусто. Лишь оранжевый кот пресекал по диагонали середину двора. "Тоже Рыжик", — усмехнулся про себя Словко. Но эта усмешка не прогнала тревогу. Словко положил руку на острое Рыжкино плечо. Это было как вопрос: "Всё ли в порядке?"

Рыжик быстро глянул опять. Потерся подбородком о плечо — рядом с пальцами Словко. И вдруг сказал полушепотом:

— Думаешь, я вчера… почему так…

В этом так было признание ночных слез.

— Заскучал, да? — понимающе сказал Словко. И снова как бы впитал в себя вчерашнюю Рыжкину печаль.

— Ну… да… — тихонько признался Рыжик. — Я колесико потерял… Сперва думал: "Ну, потерял и потерял, не беда. Главное, что вернулся… Целый день так думал. А вечером… зацарапало так…

Словко сразу понял, о чем речь. Рыжик всегда носил на груди, на суровой нитке, серебристое колесико. Оловянное, наверно. Размером с рублевую денежку… Многие носили что-нибудь так, на шнурке или на цепочке. Кто крестик, а кто шестиконечную звездочку или какой-нибудь амулетик: пластмассового крабика, дырчатый камушек, монетку с корабликом… Про это не говорили. Раз носит человек, значит ему так надо… Словко понимал, что колесико связано у Рыжика с его большим колесом, которое… Которое непонятно, с чем связано. Про то колесо Рыжика больше не расспрашивали даже те, кто помог его установить. Лишь однажды Кирилл Инаков спросил на ходу:

— Рыжик, вертится та штука?

— Ага. Если раскрутишь, вертится долго-долго, — охотно отозвался Рыжик…

"Да, недаром он попросил подкручивать его, когда уезжал", — вспомнил Словко.

— В лесу обронил? — спросил он, ощущая всю горечь Рыжкиной потери.

— Не… В лесу оно было со мной, — отозвался Рыжик сипловато (уж не со слезинками ли опять?). — Я точно знаю, где. У самой дороги, напротив столба "тридцать два километра". Там такой завал из сухих деревьев. Когда начал перелезать, оно еще было со мной, а потом, в машине уже… прощупал, а его нет…

"Может, съездить туда, поискать?" — мелькнуло у Словко. Рыжик сразу догадался об этой мысли.

— Если туда и доберешься, разве найдешь? Там такой бурелом… Как иголку в сене… Теперь уж всё…

— А другого такого колесика нет? — спросил Словко. Просто не знал, что еще сказать.

— Нету… Оно было от маленькой кареты, от старинной. Ну, моделька такая. Я ее нашел на свалке, давно еще. А мама потом выбросила, когда дом от мусора чистила. Только одно колесико осталось…

Счастливое воспоминание было как фотовспышка:

— Рыжик! У меня где-то есть такая карета! Она ведь из набора с оловянными солдатиками! Будто там в ней генералы или сам король! Я поищу!

Рыжик глянул с недоверчивой радостью.

— А не жалко отламывать колесико?

— Да ты что! Я же ей сто лет уже не играю, валяется где-то… Лишь бы нашлась!

— Хорошо бы… — выдохнул Рыжик, светлея от надежды. — Это колесико маленькое, переднее…

— Да, я постараюсь найти…

Казалось бы, что ему Рыжик с его колесами? Но было уже четкое понимание, что отыскать Рыжику его амулет он, Словко, обязан. А попутно вертелось в голове воспоминание про еще одно колесико — то, что золотисто горело над стеклянным цилиндром со Звездным камнем. В ночной сказке Игоря… Может быть, Рыжик заплакал как раз тогда, когда услыхал об этом чуде?

— Я пошел домой, у меня там куча дел, — шепнул Словко тоном заговорщика. — Буду искать. После обеда встретимся на базе. А сейчас ты ложись и досыпай.

Рыжик с радостной готовностью закивал, на цыпочках шагнул в комнату, полез на койку. Они обменялись улыбками сообщников. Словко натянул носки, шорты, футболку, свернул спальник, но брать с собой не стал: "Заберу потом". В передней надел кроссовки и неслышно отодвинул на двери язычок замка…

Через пятнадцать минут он был на своем дворе. Глянул на окна второго этажа. Шторы были задернуты. "Спят, или уже укатили?" — подумал Словко о родителях. Достал ключ…

В квартире было пусто. Оно и понятно. Выходной день, те, у кого сады и дачи, торопятся туда на самой зорьке. У Словутских был садовый участок с дощатым домиком. Словко в июне, в июле туда не ездил. В августе, когда "уборка урожая", а в отряде почти нет занятий — другое дело. А начало и середина лета — время парусов. Словко поэтому был освобожден от "сельхозработ", родители проявляли сознательность.

Оно и понятно! Мама была ветераном "Эспады"…

Отец в отряде никогда не состоял, даже не слыхал о нем, пока в двадцать лет не познакомился со студенткой Люсей Голенищевой. Но все равно он "родитель высшего класса". По мнению Словко у отца был только один недостаток. Об этом сын поведал в четверостишии:

Не совсем почтительную эпиграмму отец воспринял со смущенным хмыканьем. Дело в том, что он и сам слегка стеснялся своего пристрастия к компьютерным играм.

Когда в доме появился компьютер (мама настояла: детям сейчас это необходимо для современного развития), сначала было опасение: не станет ли сын проводит перед монитором очень много времени? Сперва Словко и правда торчал у экрана часами. Освоил клавиатуру, выход в интернет, установил по е-мейлу связь с Жеком (это была главная радость). Но "игрушками" не очень увлекся, книги были все-таки интереснее. Поиграл, конечно, а потом сказал:

• Предыдущая
• 28/158
• Следующая