Избранные стихи из всех книг - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 74

Но нет Востока и Запада нет — что племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.

Я перевел эти строки иначе:

Запад есть Запад, Восток есть Восток — им не сойтись никогда

До самых последних дней Земли, до Страшного Суда!

Но ни Запада нет, ни Востока, ни стран, ни границ, ни рас,

Если двое сильных лицом к лицу встретятся в некий час!

Мне представляется, что мой перевод точнее передает эту заданную в самом начале пропасть, которая, однако, оказывается преодолима сходством двух отважных сильных людей.

Конечно, культ сильного человека был Киплингу присущ, — сильного, но справедливого.

В стихотворении «За уроженцев колоний» появляется еще одна важная для Киплинга тема — романтический прогрессизм. Вот как звучат четыре завершающие строчки из него в переводе А. Оношкович-Яцыны, названном «Туземец»:

(Протянем же кабель, (встать!)

От Оркнея до Горна,

С петлею, чтоб мир захлестнуть!

От Оркнея до Горна

С петлею, чтоб мир затянуть!

Перевод этот мне кажется крайне неудачным из-за употребления слов «затянуть» и «захлестнуть», звучащих по-русски страшновато. Затянуть мир в петлю? Захлестнуть его петлей? Не исключено, что ни Оношкович-Яцына, ни ее критики и редакторы Гумилев и Лозинский не поняли, что речь идет о протянутом по морскому дну телеграфном кабеле, обеспечивающем связь между людьми.

By the might of our Cable-tow (Take hands!)

From the Orkneys to the Horn

All round the world…

Я перевел эти строки вот так:

За Телеграфный Кабель! (взяться за руки!),

Проложенный в глубине морской,

Чтоб с мысом Горн связать Оркней

Одной неразрывной петлей!

Вокруг земли!

Радостный прогрессизм возведен Киплингом на романтический уровень, что вполне сходно с настроениями незадолго до того столь же радостно приветствовавшего всякий технический прогресс Жюля Верна! Технический прогресс для большинства образованных людей того времени был очевидным бесспорным благом. Собственно, некоторые сомнения в ценности прогресса возникали только после мировых войн, когда выяснялось, что прогресс наблюдается и в производстве оружия. Но в целом в XX веке прогрессизм был в ходу — целый жанр научной фантастики развился вслед за Ж. Верном и Г. Уэллсом. А какой гимн самоотверженному труду ради прогресса у Стругацких («Понедельник начинается в субботу»)! Да и трудно не отдать должного техническому прогрессу, общаясь с людьми по интернету и выискивая информацию, пользуясь «Гуглом».

Еще одно «прогрессистское» стихотворение Киплинга — «Королева» — начинается вот как:

«Романтика, прощай навек,

С резною костью ты ушла!» —

Сказал пещерный человек…

Но романтика Киплинга не сидела в каменном веке или средневековье, она была его современницей, жила «здесь и сейчас». Она просто «водила поезд девять семь»…

Послушен под рукой рычаг,

И смазаны золотники.

И будят насыпь и овраг

Ее тревожные свистки…

(Пер. А. Оношкович-Яцыны)

Кстати, машинист, как один из владык над техникой, персонаж крайне важный как в стихах, так и в прозе Киплинга. Тут тоже прослеживается сходство с Маяковским, можно вспомнить его слабую поэму «Летающий пролетарий», или другое выражение того же прогрессизма: «… я привез из Парижа «рено», а не духи и не галстук!» Преувеличенное преклонение перед техникой, как перед особым романтическим явлением и чуть ли не главным содержанием нынешнего дня — еще одна черта, общая у этих двух поэтов. Между прочим, «романтизация сегодняшнего дня», романтизация повседневной жизни — одно из важнейших требований так называемого соцреализма. Но советское казенное литературоведение, естественно, не желало видеть, что эта романтизация задолго до советской литературы жила у такого для них сомнительного автора, как Киплинг.

Особняком стоит у Киплинга стихотворение «Холодное железо». Написано оно в жанре притчи, который Киплинг очень любил. Его рефрен — «Холодному железу подвластен род людской». И смысл этого рефрена Киплинг опровергает на протяжении всего стихотворения, и каждый раз по-разному. То упор делается на отрицании железа, как орудия насилия, то важнее автору упор на слове «холодное», когда он утверждает необходимость человеческого тепла в отношениях между людьми, а то — и вот так:

…Корона — тому, кто ее схватил, держава — тому, кто смел,

Трон — для того, кто сел на него и удержаться сумел?

«О, нет, — барон промолвил, — склонясь в часовне пустой

Воистину железу подвластен род людской:

Железу с Голгофы подвластен род людской!»

Это единственное у Киплинга по сути своей христианское стихотворение. При этом личная киплинговская философия абсолютно не религиозная, а скорей позитивистская, как и у большинства крупнейших литераторов рубежа веков.

Неизбежно возникает вопрос: как позитивист может быть романтиком? Ответ кажется почти парадоксальным: да, Киплинг романтический писатель, но философски сам он, как личность, романтиком никогда не был. Он ощущал себя писателем для молодежи, иногда даже детским писателем и чувствовал себя, как всякий последовательный позитивист, прежде всего педагогом, воспитателем тех, для кого пишет, тех, кому он всей душой желал, чтобы они усвоили главные общечеловеческие ценности, которые в основном сосредоточены и, как известно, впервые сформулированы именно христианством.

Молодежь во все времена склонна к романтизму и общечеловеческие ценности она тоже трактует в романтическом ключе.

Важнейшей моральной ценностью для Киплинга является чувство долга. Такое отношение к долгу, как у Киплинга, свойственно кальвинистам и масонам.

Собственно говоря, возможно, что притча, как жанр, развивается у Киплинга именно после того, как он основательно ознакомился с масонством. Вступил он в масонскую ложу еще в Индии. «В 1885 году меня приняли в масонскую ложу, называвшуюся «Надежда и упорство» Я тогда не достиг еще положенного возраста. Но члены ложи ожидали, что я стану хорошим секретарем …………. Секретарем я не стал, но узнал еще один мир. И это было мне очень кстати» — писал Киплинг в своей автобиографической книжке «Кое-что о себе».

Еще одна сторона киплинговского кредо сформулирована в балладе «Последняя песнь»:

Наклонился Бог и тотчас все моря к себе призвал он,