Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/90
• Следующая

— Отпустите меня! — жалобно попросила девушка, обводя умоляющим взглядом окружавших ее мужчин в одинаково темных саронгах и плащах, весьма удобных для тех, кто не желал привлекать к себе внимания, появляясь на улицах города после захода солнца.

— Расскажи, зачем ты пришла сюда, дабы мы решили, как с тобой поступить, — проскрипел старикашка Орочи, по виду вовсе не похожий на записного шутника.

— Что же рассказывать? Ляпнула моя подруга, будто видела ночью огни в заброшенном храме… — начала девушка, тщетно борясь с напавшим на нее вдруг косноязычием.

Добродушный гигант выжидающе уставился на Ильяс неподвижными, черными без блеска глазами, выразительностью своей напоминавшими печные заслонки. При ближайшем рассмотрении этот душа-парень производил еще более устрашающее впечатление, чем Орочи, ибо предпочитал носить маску и выдавать себя не за того, кем был на самом деле.

Халба и Гордас, заставшие форани в дверях зала, вернувшись за очередной партией оружия, которое, надобно думать, носили в припрятанные среди тростника челны, служили, вероятно во вспомогательных войсках. Щуплый визгливоголосый Халба продолжал держать в руках светильник, подозревая, что тот еще понадобится для допроса с пристрастием. В любом случае, помучить смазливую девчонку, особливо из благородных, было неизмеримо приятнее, чем таскать тяжеленные свертки с оружием. Мощнорукий, похожий на орангутанга Гордас слушал девушку скорее сочувственно, чем недружелюбно. На грубом лице старого вояки появилась даже виноватая ухмылка: выглядела по его милости форани не ахти как, а вся-то ее вина и заключалась в том, что сердце имела не куриное — ночью в заброшенный храм не всякая ватага парней решится отправиться.

— Гордас, проверь, лежат ли ракушечные бусы в зале паломников, — прервал повествование Ильяс человек из клана Огня.

Девушка вздрогнула, с надеждой глядя в неправдоподобно желтые глаза высокого, донельзя раздосадованного ее появлением мужчины. Это были глаза хищника, от которого не приходится ждать пощады, и все же Ильяс предпочла бы, чтобы судьбу ее решал именно он, а не Орочи и гигант. Безусловно, он был самым привлекательным из них: правильные черты лица, четко очерченный мужественный рот с плотно сжатыми губами, волнистая грива волос стянута на затылке золотым обручем. Вероятно, его следовало бы даже назвать красивым, однако в данном случае важно было совсем другое. Этот человек мог приказать убить, мог бы, в случае необходимости, не задумываясь прикончить ее и собственноручно, но не стал бы мучить и наслаждаться страданиями жертвы. А одно это уже дорогого стоило…

— Стало быть, ты сразу поняла, что мы здесь затеваем? — вкрадчиво поинтересовался Орочи, и девушка содрогнулась, заметив, как сжались его сухие, похожие на птичьи, пальцы.

— Маленькая дурочка, доказывающая подругам, что она не трусиха? Неужели только это да еще желание уличить одну из них во лжи подвигло тебя прийти сюда? — проговорил гигант, разглядывая Ильяс с видом ребенка, обнаружившего диковинного жука и готовящегося, любопытства ради, оторвать ему сначала лапки, а потом и крылышки. — Звучит не слишком-то убедительно. Нет, я лично этой форани не верю. Даром, что меньше мыши, зато напаскудить может больше льва.

— Ты никогда никому не веришь. А зря. Зачем, спрашивается, Газахлару рисковать единственной дочерью? — спросил человек из клана Огня и, словно позабыв о присутствии Ильяс, вернулся к расстеленным на столе картам и спискам.

— Он прав, — нехотя согласился старик. — Естественнее да и проще было бы поручить выслеживать нас какой-нибудь нищей рыбачке. Они за пару чогов и отца, и чадо родное продадут. А за дакк готовы прилюдно спариваться с обезьяной. — Маленькие глазки остро сверкнули из-под седых щетинистых бровей. — Ты вот, например, будешь спариваться с орангутангом ради спасения своей молодой жизни?

— Я… Ва… А-а-а… — Ильяс стиснула кулаки и, совладав-таки с непослушным языком, выпалила: — Чтоб ты сдох, старый извращенец! Чтоб тебе не было покоя в стране предков, а вонючие кости твои вечно грыз ненасытный Хаг-Хагор!

— Вот видишь. Глупа, смела и чиста, как горный ручей, — удовлетворенно заключил Орочи, отворачиваясь от девушки и разом теряя к ней всякий интерес.

— Горный ручей труднее заставить замолчать. Ему не отрежешь голову, — безо всякого выражения заметил гигант. — Давайте не будем рисковать. Болтливый язык может порой принести больше вреда, чем сотня боевых слонов.

«Нгура, о Нгура, помоги мне! Я бы на их месте тоже не знала пощады… Но ты ведь можешь сотворить чудо? Ну что тебе стоит, о Мать Богов!» — обреченно воззвала к своей небесной покровительнице форани.

— К лицу ли нам проливать кровь невинного младенца? Девчонка, если уж на то пошло, оказала нам услугу, предупредив, что по городу поползли слухи и убежище наше обнаружено, — не глядя на Ильяс, промолвил человек из клана Огня. — Пусть убирается восвояси, а мы с вами подумаем о новом пристанище.

— Но она может донести о готовящемся восстании…

— С тем же успехом это могут сделать по меньшей мере полсотни человек.

— Полагаю, у нее хватит ума поговорить обо всем увиденном с отцом, прежде чем она отправится во дворец. — Старик многозначительно посмотрел на Ильяс, и та робко кивнула, не в силах поверить, что эти страшные люди и впрямь готовы отпустить ее с миром. — Однако до следующего утра ей лучше побыть в гостях у Мельника. А там ищи рыбку в море, нас уже тут не будет.

Орочи залился дребезжащим, костяным смехом, не сводя при этом по-прежнему холодных, пронзительных глаз с девушки.

— Гордас, завяжи ей глаза и доставь к Мельнику, — властно распорядился он, внезапно обрывая свой противоестественный смех, и сухо, без тени участия, посоветовал не сводившей с него широко распахнутых глаз форани: — На твоем месте я бы не стал болтать о встрече с нами. Димдиго считает, что его палачи должны отрабатывать свое жалованье, трудясь с надлежащим усердием, и потому удовлетворить их любопытство будет не в пример труднее, чем наше. Ступай и постарайся поскорее забыть обо всем, что видела этой ночью.

Вернувшись в отчий дом, Ильяс ни словом не обмолвилась ни о посещении своем храма Балаала, ни о гостевании у Мельника. Более того, она честно старалась следовать совету Орочи и выкинуть из памяти события той ночи и последующих суток, но ничего путного из этого не вышло. О пребывании у Мельника вспоминать было и в самом деле нечего, зато сцена, происшедшая в заброшенном святилище, снилась ей изо дня в день, причем сны неизменно оказывались страшнее и фантастичнее того, что ей довелось пережить наяву.

По прошествии двух седмиц они, правда, начали блекнуть, и только образ человека из клана Огня продолжал преследовать ее с непостижимым постоянством. Он являлся в сновидениях девушки то палачом, то спасителем, то истекающим кровью, измученным имперскими катами узником, то всемогущим повелителем Мавуно, восседавшим на троне Димдиго. Сначала это забавляло Ильяс, потом начало тревожить и раздражать, ибо она не желала, чтобы кто-то вот так, без позволения, вторгался в ее жизнь или хотя бы в ее сны.

А он являлся в них снова и снова. Рубился с гигантом на тяжелых кривых мечах, дабы освободить ее из плена или же, наоборот, сделать своей рабыней. Отбивал у своры сочейросов, вторгшихся почему-то в отцовское поместье, или же сам насиловал с изощренной жестокостью. Катал ее в убранном цветочными гирляндами челноке по Гвадиаре или же за бесценок сбывал на невольничьем рынке, понуждая демонстрировать свои прелести косоглазому саккаремцу. Он заставлял ее просыпаться в жарком поту, с криком на устах, с истомленным от несбыточных мечтаний телом. Она призывала Нгуру защитить ее от навязчивых наваждений, приносила фрукты и цветы на алтарь родового святилища, но это не помогло, и в конце концов Ильяс всей душой возненавидела приворожившего ее незнакомца из клана Огня.

Только его одного она винила теперь в том, что ей взбрело в голову отправиться ночью одной-одинешеньке в заброшенный храм Балаала. В том, что ей пришлось врать отцу и Мутамак, будто бы она двое суток гостила у Нганьи Газахлара, пропадавшего днями и ночами во дворце, у многочисленных любовниц или объезжавшего дальние поместья, это объяснение вполне устроило: ему удобно было видеть в дочери разумную и самостоятельную девицу на выданье, не нуждавшуюся в непрестанной опеке и надзоре отца. Мутамак же, ясное дело, заподозрила что-то неладное, и форани пришлось влить в нее немало рисовой водки, дабы старая служанка не изводила ее расспросами.

• Предыдущая
• 15/90
• Следующая