Тень императора - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 74

• Предыдущая
• 74/90
• Следующая

— Довольно… — слабым голосом произнес Тразий Пэт. — Теперь я хочу услышать мысли женщины…

— Зачем? — спросил Эврих. Он не был уверен, что даже у такого искусного мага, как Тразий Пэт, из этого что-то получится. Особенно сейчас. И не видел смысла в том, чтобы тот понапрасну тратил время и силы, которых — Всеблагой Отец Созидатель видит! — у него и без того нет.

— Так надо. Делай, что я говорю… Пусть она вложит свои ладони в мои.

Не смея спорить с магом, Эврих сделал склонившейся над Тразием девушке знак исполнить его пожелание, с досадой сознавая, что все идет совсем не так, как было задумано. Взглянул на связанного Хагелона, сидящего в углу комнаты с заткнутым тряпкой ртом, и поморщился. Его начинало мутить при мысли, что им придется перестрелять из кванге всех здешних тюремщиков, но другого выхода, похоже, не было. Попытка использовать в качестве заложника Хагелона вряд ли увенчается успехом, ибо как только они выберутся из «Птичника» — если только им позволят выбраться! — соратники его немедленно кинутся за ними в погоню. Ах, если бы Тартунг, подобно его сестре, умел готовить временно обездвиживающий яд! Но с тем же успехом можно мечтать о том, чтобы к Тразию Пэту вернулись силы и он заколдовал тюремщиков…

— Все в порядке… — внезапно прошептал маг, и склонившийся над ним Эврих с ужасом понял, что он умирает. Неотвратимо уходит туда, откуда нет возврата.

— Стой! Погоди! Я сейчас… — Он не знал, чем может ещё помочь Тразию, но не собирался вот так просто отпускать его в страну предков. Стиснул в ладонях безвольные, бессильные пальцы, собирая в груди остатки энергии, хотя чувствовал, видел, доподлинно знал: зелье тюремщиков разрушило что-то в мозгу мага, а устроенная им самим встряска доконала его.

Чудом было уже то, что Тразий пришел в себя. Непостижимо, как он умудрился заглянуть в мысли Эвриха. Попытка же проникнуть в закрытое для него сознание Афарги была явно сделана им уже в помрачении рассудка.

— Ты свободна! — неожиданно внятно проговорил умирающий. — Чары сняты. Используй же свои силы для…

Голова мага безжизненно завалилась на сторону, глаза застыли. Эврих ощутил, как последняя судорога пробежала по телу Тразия Пэта, и всхлипнул.

— Свободна? — недоверчиво прошептала Афарга, медленно поднимаясь с пола. — Свободна… — повторила она, словно пробуя это слово на вкус. — Свободна. Я свободна от чар.

— Я свободна! — выкрикнула она вдруг изо всех сил, и поднявший голову Эврих с изумлением увидел, как она вскинула руки, уподобившись на мгновение летящей стреле. Тело её напряглось в непонятном порыве, капюшон упал с головы, мокрый плащ распахнулся, подобно крыльям… Со звоном разлетелся на части неснимаемый бронзовый ошейник, и осколки его с глухим стуком посыпались на пол.

— Так вот здесь что происходит! — В камеру ввалились трое стражников с обнаженными мечами в руках. — Стоять! Не двигаться!

— А-а-а-р-рррссс!.. — Рев Афарги перешел в тончайший, режущий свист, она выбросила вперед руки, и невидимая сила отшвырнула тюремщиков назад. Мушиташа выкинула в распахнутую дверь, где он сбил с ног припозднившегося толстяка, двух других вмазала в стену. Судя по влажным шлепкам и хрусту, эти двое закончили счеты с жизнью, не успев осознать происшедшего. Мушиташ заворочался, закряхтел, Афарга метнулась в коридор, и оттуда послышался душераздирающий вопль. Мушиташ затих, зато сбитый им с ног толстяк взвыл, словно дикий зверь. Он кричал долго и страшно. Кричал как могучее, любящее жизнь животное, почувствовавшее, что смерть близка и никакие силы уже не в состоянии удержать его в этом чудесном, в этом прекрасном и удивительном мире…

— Прощай. Прости нас… и… спасибо тебе за все. — Эврих закрыл Тразию Пэту глаза и ещё некоторое время стоял на коленях, вглядываясь в лицо покойника и силясь понять, удалось ли тому в самом деле снять с Афарги наложенные Калиубом чары, сбылось ли последнее желание мага, или же слова его оказались тем самым толчком, которого не хватало ей, чтобы самой избавиться от наследия проклятого колдуна. Он не смог ответить на этот вопрос и решил, что не так уж это в конце-то концов важно. Дело сделано, Тразий Пэт достойно завершил свое Великое Служение, оставшись верен себе до последнего вздоха.

— Прощай. Мы встретимся с тобой в краю, где не бывает расставаний.

Эврих попытался подняться на ноги, но едва ли это удалось бы ему без помощи Тартунга. Юноша заботливо поддержал арранта, а когда тот утвердился на подкашивающихся ногах, подставил ему плечо, и они вышли из камеры, провожаемые остекленевшими взглядами осевших у двери тюремщиков, похожих на две изломанные разозленным ребенком куклы.

Стоя под дождем, который и не думал униматься, Тартунг с содроганием вспоминал выбитые двери камер и растерзанные трупы стражников, которых в «Птичнике» оказалось значительно больше, чем он предполагал. Глядя на тяжело дышащую Афаргу, он с ужасом думал о том, каково было настатигам Триумвирата сражаться с забывшими о былом миролюбии магами. Теперь он понимал, почему охота на них приняла такие чудовищные размеры, и готов был признать, что у Кешо имелись веские причины желать их поголовного истребления. Более того, окажись он на месте императора…

— Мы не можем здесь больше задерживаться. — Эврих сгорбился, глаза его запали, но теперь он уже не нуждался в поддержке. — Если ты пришла в себя и не желаешь тут больше ничего разнести на куски, пора возвращаться.

— Я изрядно выдохлась и все же с удовольствием запалила бы казарму, раз уж нельзя покончить с «Птичником»! — вызывающе промолвила Афарга.

— Побереги силы для чего-нибудь более полезного, — сухо промолвил аррант и двинулся к аллее, по которой они подбирались к «Птичнику».

Прислушавшись, не донесется ли из него крика или стона, и убедившись, что тюремщики мертвы, а заключенные либо разбежались, либо трусливо забились по углам, не желая воспользоваться дарованной им свободой, Афарга, хищно улыбнувшись, последовала за Эврихом. Тартунг двинулся за ней, нащупывая под плащом кванге и размышляя о том, что отравленные стрелы принесли бы, пожалуй, больше пользы и наделали меньше шума, чем сорвавшаяся с цепи чародейка.

Ему некогда было особенно удивляться обретению Афаргой утраченных по воле Калиуба способностей. Он не понял, как Тразию Пэту удалось освободить её от чар, — все произошло слишком стремительно, слишком неожиданно. Ежели припомнить поведение Афарги, ставшее особенно странным в последнее время, то разгром, учиненный ею в «Птичнике», был естественным выходом распиравших её противоречивых чувств. Непонятно только, следует ли им радоваться её вновь обретенному дару или проклинать его. Если она походя не свернет голову Ильяс и ухитрится отыскать Ульчи — тогда все в порядке. Но сумеет ли она это сделать? Ломать, как известно, не строить. А с Эврихом она, видимо, провела недостаточно времени под одной крышей, чтобы очеловечиться и бросить свои дикарские замашки. Или, вернее, чтобы излечиться от нанесенных ей жизнью обид, пережитых по воле злого рока страданий.

Дождь лил и лил, и это было очень хорошо. Окна в казарме, светившиеся, когда они подходили к «Птичнику», погасли. Там ничего ещё не знали о совершенном на тайное узилище набеге, и это было замечательно. Если Яргая и его товарищей не обнаружили вернувшиеся на свои посты караульщики и они не собьются с пути в погруженных во мрак императорских садах, посланная за ними погоня останется с носом. Только бы у Эвриха хватило сил вывести их к тому месту, где они влезли на стену. А там они сядут в ожидающую их лодку, и попробуй разыщи их…

— Эврих? Ну наконец-то! — Фигура вышедшего им навстречу из караульной беседки Яргая показалась Тартунгу странно скособоченной, и глаза, как выяснилось, не подвели его. — Удачно сходили? А к нам тут гости наведались. Четверо. Спят теперь вечным сном, но, перед тем как угомониться, попортили-таки нам шкуры.

Правая рука Яргая висела на перевязи, у Рутака из-под капюшона была видна окровавленная, прикрывавшая глаз тряпица, Кужаул подволакивал ногу, и лишь Пахитак выглядел невредимым.

• Предыдущая
• 74/90
• Следующая