Спутники Волкодава - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 75

• Предыдущая
• 75/141
• Следующая

Семнадцати с половиной лет, стройный, с курчавыми золотыми волосами и яркими зелеными глазами, он, по уверениям товарищей, производил неотразимое впечатление даже на кур, коз и коров, что уж там говорить о похожей на жердь служанке, мясов на которой было не больше, чем на топорище. Длинное, лошадиное лицо, тусклые волосы и бледная, с синеватым оттенком кожа постоянно недовольной и раздраженной девицы наводили на мысль о том, что ведет она нездоровый образ жизни и питается впроголодь, что ни коей мере не соответствовало истине. Просто, как говорят, корм шел не в коня. Все это, однако, не мешало Памеле поглядывать на школяров свысока и разговаривать с ними грубо, подражая в этом повадкам своего хозяина. Пожалуй, только Эвриху ни разу не сказала она дурного слова и только он, когда Хряк бывал чем-то занят и поручал девушке обслуживать посетителей, получал из ее рук не выщербленные кружки, шапки густой пены над краями которых поднимались подобно снежной вершине Небесной Горы.

Припоминая все это, юноша испытывал чувство неловкости, оттого что должен «подставить» явно неравнодушную к нему девицу под гнев Хряка, который со временем, конечно, разберется, что к чему. Отступать, однако, было поздно, и, проглотив остаток огурца, Эврих переступил порог кухни.

— Да поможет тебе, хозяюшка, бог острых соусов и наваристых супов! — весело обратился он к вздрогнувшей при его внезапном появлении Памеле. — Ты, как всегда, губишь свою молодость у чадящей печи!

— Чего это ты заявился, красавчик? — подозрительно поинтересовалась Памела, стряхивая над котлом поварешку и упирая руки в костистые бедра.

— Взглянуть на тебя да перемолвиться словечком-другим. Может, и кружку пива выпить, коли ты не поленишься налить да поднести.

— Вот еще выдумал, пива ему налить! Если жажда мучит — ступай в зал! Да у тебя, верно, денег нет? Так прямо и скажи, пожертвую медяк на бедность калеке безрукому, подачками живущему! — усмехнулась Памела, презрительно выпячивая нижнюю губу.

— Медяки-то есть, не такой уж я безрукий, как ты думаешь. — Эврих звякнул висящим у пояса потертым кошелем и, ловко выудив из него монетку, начал быстро-быстро крутить между пальцами. Трюку этому он выучился у забредшего в прошлом году в Фед пожилого жонглера.

— Ух ты! — Девица завороженно уставилась на монетку, которая мелькала между пальцами и, казалось, вот-вот должна была упасть, но удивительным образом не падала!

— Медяки есть, а поискать, так и серебряная денежка сыщется, вот только на Хряка смотреть не хочется — тошно. Ежели б это ты пиво разносила, целыми бы днями из «Борова» не вылезал. Так нальешь кружку? Хозяин твой в убытке не останется. — Эврих подкинул монетку с изображением колокола к потолку, поймал и кинул в весело зазвеневшую оловянную миску.

— Ну, раз тебе мнится, что в каморке для прислуги пиво вкуснее, чем в зале, отчего не налить. Хороший хозяин и дурного гостя ублажить сумеет. — Бросив взгляд на кипящую в котле похлебку, девица сделала Эвриху знак следовать за собой и провела его в ту самую комнатушку, где резала сыр, хлеб, сало и зелень для холодных закусок, подававшихся в «Борове» к пиву.

Памела взяла с полки кружку, наполнила ее из большого пузатого кувшина и подала юноше:

— Вот тебе твое пиво.

— А ты разве не выпьешь со мной? — Эвриху не хотелось прикасаться к Памеле, ибо ночью его ожидал более лакомый кусочек, но Сестию надо было дать время проникнуть в подвал и выбраться из него незамеченным, чтобы у Хряка не было повода обвинять во всем случившемся школяров.

— Раз уж ты так хочешь… — Памела улыбнулась бледной улыбкой, плеснула себе на донышко кружки, сделала глоток и протянула руку к тонким ломтикам копченого окорока. — Чем желаешь закусить?

— Если ты не возражаешь, твоими губами.

— Я воз… — начала было Памела, но губы юноши впились в ее рот. Он опустил недопитую кружку на стоящий позади девицы стол и обнял ее за бедра. Мгновение руки девушки упирались в грудь Эвриха; смущенная столь внезапным натиском, Памела, видимо, не знала, как ей быть: отпихнуть наглеца и надавать ему оплеух или, напротив, приласкать и получить то, о чем она давно уж тайно мечтала. Наконец последнее желание победило, и руки ее охватили голову юноши. Рот ее жадно раскрылся навстречу его языку, и Эврих с содроганием подумал, что на самом-то деле не такая уж она холоднокровная лягушка, какой прикидывается.

Оглаживая костистые бедра и тощие угловатые ягодицы Памелы, он прислушивался к шагам Сестия, но ученик лекаря, так же как и его старший брат, трудившийся у Дентата Панонира, умел двигаться совершенно бесшумно. «Хоть бы догадался предупредить, когда будет уходить», — подумал юноша, но тут Памела, губы которой он на мгновение освободил, сама что есть сил впилась в его рот. Она вцепилась в кудри Эвриха, и тот решил, что в счет грядущего скандала, который устроит ей Хряк, служанка должна получить хотя бы толику удовольствия. Его ладони скользнули по тому месту, где у женщин положено находиться грудям, и едва нащупали крохотные ягодки сосков. «Нет, так дело не пойдет!» — решил Эврих. Поглаживая плечи прерывисто задышавшей девицы, он спустил с них застиранную тонкую рубашку. Памела, имевшая все основания стесняться своей наготы, попыталась помешать ему, но тщетно. Губы юноши пробежали по тонкой шее, описали круг около соска и обняли его, заставляя расти, набухать, наливаться жизнью.

Девица задышала еще чаще, то судорожно оглаживая спину Эвриха, то вцепляясь в нее так, словно намеревалась вырвать кусок мяса. Румянец жаркими пятнами выступил у нее на щеках и плечах, ноздри взволнованно раздувались, из полуоткрытого рта вырывались полувздохи-полустоны. Закрыв глаза, Памела выпячивала свою плоскую грудь, не то подставляя ее губам юноши и прося не прекращать ласк, не то стараясь показать, что она у нее все же есть. Неумелость, стыдливая страстность и внезапная покорность обычно грубой Памелы не столько растрогали и возбудили, сколько удивили Эвриха. Вид ее обнаженного тела и безыскусные ласки не доставляли ему особого удовольствия, но негоже было оставлять распаленную девицу неудовлетворенной.

Его пальцы отыскали тесемки юбки и распустили кое-как затянутый узел. Памела охнула и прижала голову юноши к своим набрякшим потемневшим соскам, ладони его пробежали по внутренней стороне ее бедер, коснулись кустика редких волос на холме страсти, и тут же он ощутил, что девица, отбросив всякую стыдливость, стаскивает с него тунику. В следующее мгновение он почувствовал, как ее шершавые, мозолистые пальчики завладели его восставшей плотью. Содрогнувшись, Эврих подумал, что, право же, не собирался заходить так далеко, но раскаиваться было поздно. Смелостью Памела напоминала девиц из «Глубокого горла», а неумелостью — маменькиных дочек, не знающих ничего иного, кроме как помогать дома по хозяйству, и сочетание это показалось ему почему-то забавным. Он рывком вскинул прилипшую к нему, восторженно всхлипывающую девицу на прислоненный к стене стол, угнездил между кружек и подносов со всевозможной снедью и ринулся на приступ широко распахнувшихся навстречу ему врат.

Памела жалобно пискнула, из остекленевших глаз ее потекли слезы, а пальцы вцепились в плечи Эвриха с такой силой, что он испугался, как бы они не оставили на его теле ссадин и синяков. Этой ночью юноше предстояла одна приятнейшая встреча, и свидетельства его близости с Памелой были ему совершенно ни к чему. Однако не отрывать же девицу от себя силой! Быть может, если он расстарается, она сама отвалится от него, как насосавшаяся крови пиявка, подумал Эврих и расстарался так, что бледная кожа девушки залоснилась от обильно выступившего пота, а в расширившихся зрачках застыло такое безмерное счастье, удивление и восхищение, что юноша устыдился своих мыслей, особенно сравнения с пиявкой. И поторопился оправдаться перед собой тем, что ничего плохого в виду не имел: пиявки, если отбросить предрассудки, — благороднейшие создания: они не лишают своих жертв жизни, а берут от них лишь столько крови, чтобы насытиться, и ни каплей больше…

• Предыдущая
• 75/141
• Следующая