Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/101
• Следующая

Сам Эврих склонен был считать истинным последнее предположение, однако имел ли он право заносить его на пергамент, не зная доподлинно от самого Волкодава, почему тот остался в Тин-Виленской крепости? Кстати, сам Волкодав никогда бы не решился, судя по тому, как говорил он про Кан-Кендарат, не только сказать, но даже и подумать, что хоть в чем-то мог превзойти свою наставницу. Но если так, откуда же пришла к нему уверенность, что сумеет он объяснить человеколюбивую суть кан-киро тем, кто мечтает хорошо драться вовсе не из-за великой любви к ближним своим?..

Эврих сделал на краю листа пометку: «Неотданный долг?» Полюбовался на Тилорнову самописку и, отчасти по привычке, отчасти не в силах побороть искушение добавить к своему несовершенному труду еще несколько строк, склонился над пергаментом и бисерным почерком вывел: «Довелось мне услышать от попутчиков моих любопытный рассказ, будто на некоторых Островах сег-ванские рыбаки, дабы не заплутать в море, берут на свои суда свиней, и те, даже в густом тумане, безошибочно отыскать умеют ближайшую сушу. Обычные хрюшки, сказывают, обладают изумительнейшим чутьем и, будучи спущены в воду, плывут к земле со всей возможною для себя поспешностью. Самые же разумные из них безошибочно находят свой собственный остров, на котором живут не подвергаясь опасности съеденными быть ввиду большой полезности. Поверить, что ничем не примечательные хрюшки столь изрядно плавают, весьма трудно, особливо памятуя пронизывающий холод вод северных морей, и все же рассказ сей заслуживает внимания, ибо подробности, которыми уснащен был…»

— Аррант! — окликнул его Мелихар, исполнявший на «Крылатом змее» обязанности помощника капитана. — Ты человек ученый, может, присоветуешь что? Ратхар занедужил. То ли сердце прихватило, то ли хворобу какую на берегу подцепил.

— Этого только не хватало! — пробормотал Эврих, поспешно складывая исписанные листки и пытаясь припомнить, какие снадобья имеются у него в сумке. — Иду!

На северо-восточном краю Вечной Степи, неподалеку от мест, где граничит она с лесным краем, стремит свои воды Бэру-гур, на зеленых берегах которой испокон веку пасли табуны лошадей и стада овец три племени степняков. На зиму откочевывали они на юг, а по весне возвращались к Бэругур, поскольку трава здесь росла сочная, рыбы водилось вдоволь, зверья в перелесках было много и пищу можно было готовить не на аргале — сухом навозе, а на душистых смоляных дровах. Места на береговых луговинах хватало всем: хвастливым весельчакам хамбасам, сумрачным расчетливым кокурам и гордым майганам, возводившим свой род к Богам Покровителям, детям Великого Духа.

Места хватало, и все же стычки между племенами случались чуть ли не ежегодно. То табун лошадей жаждушие показать свою лихость юнцы у соседей угонят, то девицу приглянувшуюся тайный воздыхатель у спесивых родичей ее уворует, а бывало и вовсе из-за глупости, из-за неверно понятого слова стрелы друг в друга метать начинали.

Всякое бывало, но обычно к концу лета, к священному празднику Величания Богов Покровителей, о начале которого оповещали кочевников крики устремившихся в теплые края перелетных птиц, вражда стихала, и все три племени сходились на полуостров Каменного Меча, дабы принести жертвы Великому Духу и его детям, покрасоваться удалью своей на состязаниях, произвести взаимовыгодный обмен, справить свадьбы и решить все спорные вопросы. Не к добру брать в дальнюю дорогу старые заботы и обиды. Откочевку надобно начинать с легким сердцем и душой, омытой кумысом из пущенной по кругу чаши дружбы. Глупо помнить мелкие дрязги, если не дано знать наверное, доведется ли обидчику свидеться с обиженным на следующее лето. Потому-то степняки при прощании и говорят друг другу: «Ишалли тэки ай!», что саккаремцы переводят как: «Жизнь коротка, забудем печали и возрадуемся!» На самом-то деле, впрочем, значений у этого пожелания великое множество…

Юрты на полуострове Каменного Меча растянулись вдоль правого берега Бэругур, по обе стороны от Кургана Предков. Луговина в центре полуострова, образованного петлей реки, бравшей свое начало в Западных горах, которые иные народы называют Замковыми или Самоцветными, была оставлена для скачек, а у подножия Кургана, увенчанного каменной иглой, поставленной в незапамятные времена неизвестным властителем, разбили шатры три нанга.

Три вождя, отправив шаманов к Каменному Мечу, собрались в шатре Нибунэ, дабы до начала жертвоприношений Великому Духу и Богам Покровителям поговорить о делах земных. Нанг хамбасов Фукукан и нанг кокуров Тамган восседали на кожаных, набитых конским волосом подушках в шатре нанга майганов, ибо Нибунэ был умудрен годами и имел почетное право первым пригласить и потчевать гостей у своего очага.

Фукукан и Тамган были преисполнены уважения к Нибунэ и после того, как осушили первую чашу кумыса во славу Великого Духа, вторую выпили за здоровье хозяина шатра. Что касается третьей, то ее пылкий Фукукан пожелал поднять за младшую дочь Нибунэ — красавицу Тайтэки, которую старый нанг решил наконец-то отпустить от своего очага. Тамган охотно выпил бы за счастье славной девушки, поскольку, подобно Фукукану, мечтал ввести ее в свой шатер, однако Нибунэ, покачав головой, сказал, что третью чашу надлежит им поднять за единство степняков, которых, к какому бы племени ни принадлежали они, при рождении обмывают в теплом кобыльем молоке и посвящают Великому Духу и детям его.

— Ой-е! За сыновей Вечной Степи и Вечного Неба! — покладисто провозгласил Фукукан и поднес старинную выщербленную чашу с колюче-кислым кумысом к губам. Вытер тыльной стороной ладони усы и спросил: — Чьи черепа должны проломить копыта наших жеребцов?

Старый Нибунэ опустил глаза и мысленно обозвал Фукукана брехливым щенком. Беседа нангов не должна походить на скачку по горящей степи. Мудрый не скажет «да» и не скажет «нет», чтобы завтра не сожалеть о сорвавшемся с языка слове. Метнуть стрелу не долго, попробуй-ка воротить ее!

— Разве напекло нам головы жарким солнцем, чтобы мы, подобно живущим в Полуденном крае уттарам, кричали, завидя в степи облачко пыли: «Кодай! Кодай!» — и мчались к нему во весь опор, вытащив из саадаков луки и стрелы? — произнес он укоризненно. Прихлебывая из деревянной чаши маленькими глоточками и ласково щурясь, рассматривал некоторое время расшитый умницей Тайтэки полог шатра, а потом, словно размышляя вслух, промолвил: — Пока что нам хватает и земли и воды, но будет ли так всегда? Слыхал я, что луга на левом берегу Бэругур мало-помалу превращаются в пашни, а в Медвежьем урочище майганы не видели этим летом даже следов медведя…

— Железный холм изрыт так, словно стая кабанов целый год искала желуди в его недрах, — заметил Тамган, поглаживая заплетенную в косу бородку. — Роща у Верхнего брода вырублена чуть не до основания…

— Ее вырубили сегваны. Куне Канахар обнес свой деревянный дом высоким частоколом. Его люди несколько раз сталкивались с хамбасами во время охоты на краю Ломаной Чащобы. Если бы не Буршас, дело могло бы кончиться дракой — оружие сегванов стоит того, чтобы продырявить шкуры его владельцам. — фукукан хищно улыбнулся, и Нибунэ вновь подумал, что двадцать пять лет — не подходящий возраст для нанга.

— Сегваны делают свои мечи из отличной стали, но форма их несовершенна, а вес слишком велик, — медленно произнес Тамган. — Я встретился с кунсом Канахаром, и его ковали изготовили для кокуров две дюжины мечей, которыми привыкли рубиться сыновья Вечной Степи. Сегванам нужны овцы и кожи.

Нибунэ нахмурился. Не зря, значит, ему доносили, что нанг кокуров снюхался с сегванами. Скверно.

— Продырявить шкуры неуклюжим северянам, приплывшим с Восточных островов, ничего не стоит. Поджечь деревянный дом Канахара, который называет он замком, способен даже ребенок, — продолжал Тамган. — Но, как мудро заметил почтенный Нибунэ, мы не уттары, чтобы рубить сплеча. Зачем резать породистую кобылицу, способную народить добрых жеребят?

• Предыдущая
• 5/101
• Следующая