Полуденный мир - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 81

• Предыдущая
• 81/119
• Следующая

— Досадно, — искренне огорчился Нарм. — Ты сама видишь, что вернуть кристалл не так-то просто. Это значительно труднее, чем сокрушить наемных убийц и разыскать. Батигар; ее-то мои люди найдут, а вот как вернуть кристалл?..

— Найди Батигар, а уж о кристалле я позабочусь! Я этого северянина из-под земли достану, это мое дело! Уж я-то ошибки сестры не повторю, прежде выпущу из этого выкидыша Гень-гу кишки, а речи буду над остывающим телом произносить. Я обойду все таверны, все щели и дыры Чила-ра, в которых он может затаиться, и, клянусь Небесным Отцом, добуду кристалл!

— Хорошо, я дам тебе людей и помогу, чем сумею, — пообещал Нарм, мысленно потирая руки от сознания хорошо проделанной работы. — А пока расскажи мне все, что ты знаешь об этом Мгале.

Пронзительные звуки дудок, глухой рокот бубна, позвя-кивание медных колокольчиков заставили Батигар открыть глаза. Девушка села, поджав под себя ноги и почесывая исколотые соломой плечи. Четвертый день её заточения начал — ся так же, как и три предыдущих, — с выступления желтокожих танцовщиц, которые вертелись, подпрыгивали, приседали и кружились посреди круглого зала, в который выходило десять зарешеченных темниц. Впрочем, в буквальном смысле слова комната, в которую бросили Батигар, темницей не была. Подземный зал, где невольниц обучали танцам, декламации и пению, а невольников — искусству обращения с оружием, весь день освещался факелами. Ночью же плошки с чадящим черным земляным маслом горели в кольцевом коридоре, куда выходили, тоже зарешеченные, задние стенки камер.

Днем и ночью по коридору ходили вооруженные копьями стражники и, если поблизости не было начальства, развлекались, как могли. Иногда они, не отмыкая дверей, мочились на несчастных узников, имевших неосторожность заснуть около коридорной решетки, иногда кидали в охапку соломы, на которой дремали заключенные, горячие угольки, с интересом наблюдая за тем, как проснувшиеся в пламени люди пытаются спастись от укусов огня.

Из своей каморки Батигар могла видеть лишь два входа в зал и пять камер, расположенных напротив. В одной помещался могучий мужчина среднего возраста, внешне флегматичный, но замечательно владевший мечом, в другой — бледная пожилая женщина с бубном, проведшая здесь, судя по безнадежному выражению лица, уже не один год. Ни мужчину, ни женщину стражники не трогали — то ли давно знали и не рассчитывали увидеть ничего заслуживающего внимания, то ли те занимали привилегированное положение и волей хозяина были ограждены от нехитрых тюремных шуток. В третьей камере сидел похожий на злобного зверька юноша, который проигрывал бой за боем и был не способен совладать даже с деревянным оружием, но столь замысловато ругался и так далеко и метко плевал, что доставлял дразнившим его стражникам истинное наслаждение. Рядом с ним ютились две чернявые девочки — явно сестры, с длинными, едва ли не до пят, волосами, с огромными испуганными глазищами, обе высокие, но тощие и несформировавшиеся. Приходившая два раза в день женщина, затянутая в черное трико, обучала их парному танцу змей, о котором Батигар много слышала, но которого до сих пор не видела. Девочки старались вовсю, и все же стремления угодить у них было неизмеримо больше, чем умения, и наставница, сердито мотая головой, всякий раз, расставаясь с ними, грозилась взяться за них по-настоящему, хотя кнут, торчавший из-за серебристого пояса, в ход не пускала. Сестрам и без того доставалось немало — не проходило ночи, чтобы стражники тем или иным способом не доставали их. Батигар сочувствовала им до тех пор, пока запуганные заморыши не начали по требованию тюремщиков заниматься друг с другом любовью. Зрелище это не только вызвало у принцессы отвращение, но и убедило её, что в деле этом сестры далеко не новички и сами могут давать уроки кому угодно.

В пятой камере помещались трое мальчишек-акробатов, которых все происходившее в подземелье не только не расстраивало, а напротив — изрядно потешало. Они весело переругивались с охранниками, потешались над постоянно упражнявшимися в зале танцовщицами — в тюрьме их было не меньше трех десятков, — передразнивали певиц и несколько раз отпускали в адрес Батигар такие замечания, что у девушки от негодования пылали уши и она старалась поплотнее укутаться в остатки одежды. Заметив её щепетильность, стражники тоже принялись насмехаться над ней, толкая спящую принцессу тупыми концами копий и уговаривая сплясать перед ними ночью, раз уж она не приучена делать это днем. Остальные шуточки и предложения были не в пример безобразнее, однако воли рукам тюремщики не давали, даже древками копий старались тыкать так, чтобы не оставалось синяков, и Батигар, перебрав за первые два дня все мыслимые казни, которым она подвергнет своих мучителей, оказавшись на свободе, поостыла и научилась пропускать их слова мимо ушей. Убежденная в том, что Чаг перевернет Чилар вверх дном, лишь бы её отыскать, девушка сердилась и гневалась скорее на нерасторопность сестры, чем на выходки невольников и тюремщиков.

Больше всего унижала и бесила принцессу необходимость справлять прилюдно свои естественные потребности, но, уверив себя, что стесняться окружающей её мрази так же глупо, как стесняться животных или насекомых, она преодолела и этот казавшийся ей прежде непреодолимым барьер.

Иногда, наблюдая за танцовщицами или фехтовальщиками, Батигар забывала, что она находится в тюрьме. Невольники порой бывали столь искусны, что девушке чуди — лось, будто она, волшебным образом перенесясь в Исфатею, вновь присутствует на выступлениях приглашенных Берго-лом артистов. Вот и сейчас, наблюдая за полуобнаженными танцовщицами, всю одежду которых составляли вылинявшие от пота цветные ленты, обшитые потрепанной бахромой с некогда пышными кистями, она испытывала подлинное удовольствие. Принцессу несколько смущала собственная способность забывать о мрачной действительности, и единственным объяснением этому было то, что она непоколебимо верила в близкий конец своих злоключений, которые забудутся, как дурной сон, стоит ей только оказаться на свободе.

Исполнив несколько быстрых танцев, девушки завершили выступление тягуче-томительной страстной пантомимой, повествующей, по-видимому, об изнывающих от тоски по ласкам властелина обитательницах гарема, и удалились в сопровождении двух стражников. Тем не менее игравший разом на трех дудках старик и виртуозно вызванивавший колокольчиками сложнейшие мелодии слепой юноша остались недвижимы. Жирная учительница танцовщиц, в отвратительно широких и пышных одеждах розового цвета, тоже не покинула зал, как она это делала обычно, а заговорила о чем-то с тюремщиками, то и дело поглядывая на входы.

Танцовщицу эту звали Тенесана, и она уже неоднократно приглашала Батигар выйти из камеры и показать свое умение, и каждый раз принцесса находила для престарелой дамы достойный ответ, от которого та менялась в лице и обещала доложить хозяину, когда тот появится, о поведении дерзкой упрямицы. Тенесана никогда не ругалась, не звала для расправы стражников, но холодный, змеиный взгляд её прозрачных глаз яснее всяких слов говорил о том, что ни одно оскорбление она не пропускает мимо ушей и не забывает.

Подождав, когда уйдут танцовщицы, Батигар принялась ковыряться в миске с остывшей кашей, которую, вместе с кувшином воды, узники получали три раза в день. Каша была безвкусной, но хорошо утоляла голод — хозяин подземелья, кем бы он ни был, заботился о том, чтобы его живой товар находился в хорошей форме. Морщась и фыркая, принцесса доела кашу и уже споласкивала руки над сливным отверстием в полу — ложек заключенным, естественно, не давали, — когда к решетке её камеры подошла Тенесана, выглядевшая ещё более громадной и неуклюжей оттого, что сопровождал её маленький сухонький смугло-кожий человечек с лицом сморщенным, как печеное яблоко, с пронзительными желтыми глазами, столь характерными для уроженцев Шима. Тенесана указала своему спутнику на Батигар, и тот тихим голосом обратился к принцессе:

• Предыдущая
• 81/119
• Следующая