Брайтон бич авеню - Молчанов Андрей Алексеевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/32
- Следующая
Многое в Штатах его насторожило, много не понравилось.
Толпы бездомных полудурков, не желающих работать, общее устремление делать деньги на комиссионных, не вкладывая особенного труда, жестокая эксплуатация нелегальных эмигрантов, честный черный труд за гроши, бестолковая экономика…
Экономика на диких кредитах, долгах; резкое падение производства, обилие товаров из Японии, Кореи, Гонконга, даже Венесуэллы и очень мало американских…
У него не раз возникала ассоциация с Советским Союзом…
Как будто та же страна, но из параллельного космоса… Иная внешне, но с множеством аналогичных внутренних примет…
В итоге же рассудил по-обывательски логично и простенько: дескать, ананасов с устрицами тут на мою жизнь хватит, а если и грянет здесь гром, то уже над моей могилой…
При всей своей нескладности и сложнейших проблемах протянет Америка долго… И он в ней не пропадет. Имеется еще остаток жизнелюбия, оборотистости и веселого авантюризма – а это везде спасет… И главное сейчас – включиться в российские дела-делишки. Так рассудил Фридман-младший, срочно по возвращении в Союз начавший превращать дензнаки в конъюнктурные на западном рынке бриллианты, крайне дефицитные в СССР, где в основном предлагалась чепуха. Все стоящее уже вывезли. Однако все-таки повезло. По счастливейшему стечению обстоятельств заполучил Валера чудные камни в старинных ювелирных изделиях, еще со времен революции путешествующие с рук на руки, десятилетиями отлеживавшиеся в тайниках…
Уже одна эта операция обеспечивала безбедное существование в Америке, но Валерий стремился к большему. Серьезные деловые круги в кооперативном движении, совместных предприятиях и стремительно набирающей силу мафии Валерия весьма ценили и отъезд его рассматривали как проложение своего канала в сферу международного бизнеса.
Фридман оказался в эпицентре крупных экспортно-импортных сделок с Западом. Гнался в порты лес в вагонах, металл, буксировались по морским просторам списанные в металлолом крейсеры… А на счет посреднической фирмы Фридмана-старшего в Нью-Йорке текли деньги. Часть этих денег принадлежала деловым кругам и мафии, организующей контракты и чиновное согласие; брат Семен исправно расплачивался с приезжающими погостить в Америку кредиторами, и те, возвратясь, с большим энтузиазмом организовывали все новые и новые сделки…
Хищники сразу же кинулись на жирные куски, перепавшие им в государственной экономической неразберихе. Но не приманкой ли куски обернутся? И поймут ли наконец космически далекие от реалий жизни руководители, что, торгуя телом страны, выгод больших не получишь? Или обязательно нужно довести все до краха и крови? Подобный вариант уже не исключал никто. Корабль государства откровенно тонул, слабенько реагируя на управление кормчих…
Разрешение на въезд в США было Фридманом получено, оставались буквально дни его пребывания в тревожных российских просторах, однако многого он еще не решил. Первое: гарантированную перевозку драгоценностей, хотя соответствующая работа велась в Германии, где у него проживал дядя родом из Поволжья, в свое время умудрившийся доказать, что фамилия Фридман – немецкая, и успешно перебравшийся в Бонн.
Дядя вместе с Валерием занимался контрабандой уже долго, так что курьера должен немецкий партнер прислать надежного.
Кроме того, завязал дядя бизнес с одним из совместных предприятий, поставив в Союз под гарантию племянника деревообрабатывающее оборудование, должное настрогать дяде миллионы из российской древесины, гарантии на поставку которой имелись самые твердые. А помимо твердых гарантий, существовал еще добрый десяток «пожарных» вариантов. Так что дядя зависел от племянника плотно.
Второй проблемой являлась передача полномочий преемнику, должному представлять семейный бизнес Фридманов в Советском Союзе. Преемник был толковым, исполнительным, но многих тонкостей еще не постиг, кое-что воспринимал схематично, поверхностно, пусть и старался… А преемник – основной инструмент, должный быть безотказным и точным…
И, наконец, третье. Все хлопоты порой заслонялись горьким и сугубо личным… Мариной. Познакомился он с ней у Михаила, ее брата, у которого иной раз прикупал что-либо из аппаратурки, кассет, прочего барахла. И ведь влюбился же! Умна девочка, красива, надежна – такой она ему показалась, и чувство обоюдной теплоты родилось сразу же, он нутром это почувствовал, уверовав: вот – счастливый итог всему. Вот ради кого нужна ему Америка. Чтобы вытащить девчонку отсюда, раскрыть для нее мир, заботиться о ней, в этом смысл… Он же был чудовищно, обреченно одинок, что осознал совсем недавно, когда схлынул бредовый жар лихорадки накопительства, увеселений и делания денег.
Проклятые бумажки – красные, сиреневые, зеленые и коричневые… Они иссушали душу, мозг, отнимали способность радоваться жизни и быть человеком – сострадать, прийти на помощь ближнему, не имея видов на наживу, кому-то, наконец, просто подарить эти деньги… Ведь ничего же не было: ни семьи, ни любимой женщины, ни друзей, ни настоящего отдыха, ни увлечений. Только бизнес. Черно-белое, без красок и чувств существование. Впрочем, чувства страха, злобы, зависти – эти-то взыгрывали постоянно… Не приходили иные – раскованности, радости, участия, любви… Но они таились под спудом навязанных жизнью, как ростки под асфальтом. В силу логики ли, осознания ли необходимости спасения души, но хотел Валерий воскрешения в себе человека, хотя знал – с прошлым не порвешь и навсегда въелся в существо его расчет, цинизм, фальшь, страстишка к наживе и сытой, не обремененной трудом жизни, однако – хоть как-то исправиться, чтобы не отказался от тебя Бог и чтобы только не в ад, а в чистилище хотя бы…
Марина…
Он ощущал ограниченность этой девочки, черствость, даже духовную пустоту, но одно дело, когда пустота эта приобретенная, другое – когда незаполненная… Он убедил себя, что воспитает ее, сделает счастливой, а уж она теплом своей красоты и юности даст ему самое важное – возможность любить.
Любить, хранить, оберегать, делиться, дарить. В этом смысл, в этом.
Эмиграцию Валерия Марина воспринимала как нечто должное.
Политическая и социальная атмосфера родимого государства ей откровенно не нравилась, а все остальные детали существенного значения не имели, тем более уезжала она с любимым человеком, способным обеспечить ее всем, чем возможно.
Срыв произошел внезапно: один из знакомых Фридмана, хорошо знавший московских валютных проституток, откровенно удивился: дескать, что за шуры-муры с «группой риска»?
Поначалу Фридман оторопел.
Он не мог поверить: его, старого волка, провели? Но эти безвинные, прекрасные глаза, одухотворенные чистотой помыслов?
Папа – райкомовский деятель, хоть и в отсидке… А… братец – спекулянт?… Вот тебе и папа, и революционный дедушка…
Неужели – игра? При доказательном объяснении с ней истина выплыла наружу.
Сначала, правда, на Валерия обрушился бешеный шквал возмущения, которое могло бы показаться гениально искренним, но затем под давлением улик тактика переменилась: начался покаянный скулеж, мольба простить ошибки юности, заклинания в верной любви к нему – единственному и неповторимому…
– Вот. – Он положил перед ней сто долларов. – Раздевайся.
А после… подумаем, как нам строить общее светлое будущее и стоит ли его строить. А сейчас поработай. И еще, – предупредил, твердо глядя в ее глаза, – без лишних слов и эмоций. Я хочу побывать в роли клиента. Ее уж я заслужил.
Он ушел от нее через полчаса, не сказав ни слова. Ни слова не сказала и она. На том все кончилось.
Брел по улице, сопровождаемый ползущей сзади машиной с охраной, и думал устало, что все-таки прав, решив уехать.
Улица была сырой и мрачной, грязь летела от проносящихся мимо легковушек, редко и тускло светили окна в приземистых однотипных домишках, и прошедшая жизнь представлялась таким же отчужденным и убогим пространством, в котором он шел.
Быстрее к иным берегам, иным огням… Может, этот отрыв от всего прошлого, прыжок в бездну неясного еще нового бытия кончится трагически, но продолжать трагедию сегодняшнюю смысла не имело. Тот мир, в котором он замкнуто и привычно скитается, находится рядом с другим, соседним, – вероятно, исполненным смыслом, духовностью, однако недосягаемым для него, чей свет не различается им да и явно чужд… Он не верит ни в ценности этой страны, ни в надежды, ни в труды людей ее, ни в себя среди них.
- Предыдущая
- 19/32
- Следующая
