Земля вечной войны - Могилевцев Дмитрий - Страница 20

• Предыдущая
• 20/68
• Следующая

Шляпу, правда, она купила недалеко от гостиницы, в просторном, прохладном, странно тихом и пустом магазине. Шляпа была китайская, но добротная, соломенного цвета, сетчатая, с сине-белой этикеткой «Версаче» (слово было написано по-французски с двумя ошибками). Стоила шляпа шесть долларов. Нина заодно спросила у продавщицы, юного, томного создания с пятисантиметровыми ногтями, где лучше поменять русские рубли или доллары на местные сомы. «Зачем? » – удивилась продавщица, но советом поделилась, подолгу задумываясь, глядя в потолок и на свои ногти, на аквариум в углу, прикусывая пухлую, выкрашенную в сине-фиолетовый цвет губку. Когда эта девица позвала на помощь подружку из соседнего отдела, Нина почувствовала, что вот-вот придушит их обоих.

Потом было окошко обмена в местном банке. Валюту обменивали и в гостинице, но продавщица отсоветовала, курсы прыгали сильно. Искать валютчиков тоже не стоило, – хотя черный курс был гораздо выгоднее, но можно было здорово проколоться, нарвавшись на местного особиста, – им шел процент от изъятого у пойманных на незаконных операциях с валютой. Нина насилу дождалась, пока к окошку хоть кто-нибудь подойдет, предъявила паспорт, обменяла, положила деньги в кошелек, а кошелек в сумочку, следом положила паспорт, потом вынула паспорт снова, показала его подошедшему милиционеру, милиционер потребовал свидетельство о регистрации пребывания, Нина, злобно радуясь, свидетельство вынула и показала. Милиционер разочарованно удалился на свой стул в углу зала.

Потом был таксист. Нина поймала его прямо у банка. То ли телепатически, то ли мистически, то ли по долгу опасной и трудной службы определив потребность в себе, он подрулил на глянцево-серебристой «мазде» к дверям и услужливо выбежал навстречу. Нина покорно уселась на заднее сиденье, сказала: «В Маргилан» и откинулась на спинку сиденья, пытаясь успокоиться. Получалось не очень. Во-первых, таксист, выспросив, куда именно ей надо, и получив ответ, что в центр, начал расписывать достопримечательности Маргилана и, попутно, Ферганы, очень обстоятельно рассказал про огромную аляповатую въездно-выездную арку на маргиланской дороге, про местные свары и неурядицы, про турков, русских, казахов и киргизов, про то, как одни прятались от других. Вот умора, прибежало полторы сотни к горкому, кричат: прячьте, убивают, спрятали их на втором этаже, потом прибегает сотня других, кричат, прячьте, нас убивают, их спрятали на первом, так полсуток и сидели друг под другом, друг от друга прятались. Таксист не умолкал ни на минуту, тыкал в окно пальцем, указывая на сгоревшие дома, похохатывал. Нине очень хотелось его убить, – медленно, мучительно. Ей с утра хотелось кого-нибудь убить, она чувствовала внутри себя едкую, мутную, слепую злобу, разъедавшую, давящую. Если бы таксист не дал сдачи, или попробовал обсчитать ее, или хотя бы позубоскалил на прощанье, Нина убила бы его. Она была абсолютно точно в этом уверена. Но таксист, снова то ли телепатически, то ли мистически определив опасность, быстро и точно отсчитал сдачу, открыл ей дверь и на прощанье лишь помахал рукой.

Фергана – город новый. Его начали строить русские – как крепость. Первым градоначальником стал генерал Скобелев. Фергану застраивали русские, Фергана – памятник империи. Потому Восток овладевал ею медленно, исподволь, потихоньку вползал на улицы и потихоньку переиначивал их. Фергана – зеленый, просторный город. Маргилан же – средневековье. По местному преданию, в Маргилане побывал Александр Македонский, Искандер Двурогий здешнего фольклора. Тут его угостили хлебом-«нон» и курятиной-«марги», и он, улыбнувшись, постановил назвать место в честь вкусного угощения. Если бы его угостили местным пивом, он приказал бы стереть город с лица земли. Маргилан крив, извилист. Маргилан жарок и прокален солнцем, запертым среди беленых дувалов. Деревьев на улицах нет – они прячутся во дворах. По обочинам улочек в крохотных канальцах-арыках бежит вода, но от нее не делается прохладнее, ее блеск ранит глаза. Нина вспомнила, как в каком-то фильме у прокаленной солнцем белой глинобитной стены сидели иссохшие нищие, уже мертвые и еще живые, умирающие, и, умерев от полудня и зноя, застывали, опершись о стену, неотличимые от живых, засыхая и дальше. Этот фильм могли бы снимать в Маргилане. Быть может, его и снимали в Маргилане.

Нина быстро заблудилась, устала, захотела пить. За одним из поворотов улицы вдруг обнаружилась просторная площадка, на которой стояло несколько автомобилей, стареньких «жигулей» и «москвичей», и светло-желтая, очень советская, похожая на орудийный лафет бочка с пивом. Только на стульчике подле бочки вместо привычной упитанной тети в засаленном халате сидел смуглый парень с болтающимся на груди серебряным амулетом, с тремя жирными складками над пупом, выглядывавшим из-под расстегнутой рубашки, с торчащими из чересчур коротких джинсов ступнями, обутыми в пластиковые китайские шлепанцы. Рядом с ним сидели на перевернутых пластмассовых ящиках и просто на корточках похожие на него: в расстегнутых рубашках, в засаленных брюках и пластиковых шлепанцах, с тюбетейками или кепками на головах, молодые, а может, и нет, – Нина не умела различать возраст по азиатским лицам. Они вяло переговаривались и пили пиво из полулитровых банок, в каких когда-то продавались стандартно безвкусные имперские солянки и джемы. От такой компании нужно держаться подальше. В нормальное время и нормальном месте. Но не сейчас. Сейчас – как раз наоборот. Их всего пятеро, – ленивых, расслабленных, ничего не умеющих, похотливых, жадных. Коротающих нищету за дешевым пьяным пойлом. Скоты. Никому не нужное отребье.

Когда Нина подошла к бочке, они притихли. Нина сказала сидевшему на стульчике парню: «Пива». Тот нерешительно взял банку, подставил, отвернул кран. Нина подождала, пока банка наполнится, и сказала: «В бокал, пожалуйста». Бокал она заметила среди банок на подносе, – один-единственный, тяжелый, граненый, исцарапанный, потускневший от старости. Парень посмотрел на нее, взял бокал, перелил туда из банки. Назвал цену. Она, отвернувшись, раскрыла сумочку, достала бумажник, стала перебирать, – нарочито медленно перебирать, стопочку купюр, выискивая нужную. За спиной кто-то с присвистом втянул сквозь зубы воздух. Наконец достала десятирублевку, протянула. Парень взял, вытянул из кармана ворох местных бумажек, отыскивая сдачу, но Нина махнула рукой – не нужно, – взяла пиво, отошла на два шага, отвернулась, отхлебнула. Пиво было светло-желтое, водянистое, кислое, резкое. Оно походило на перебродившую сыворотку и пахло гнилью. После третьего глотка Нине показалось, что ее сейчас вырвет. И тут чьи-то пальцы коснулись ее плеча.

Она ждала этого. Она среагировала как автомат, безукоризненно, точно, сильно. Развернулась и ткнула костяшками пальцев, вложив в удар всю накопившуюся за утро злость и ненависть. Потом стало очень тихо. Слышно было, как из наклонившейся банки в чьей-то руке льется на асфальт пиво.

– Он не хотел вас обидеть, – сказал парень, неуклюже выговаривая русские слова. – Он вам наш сыр хотел предложить на закуску. Соленый. Наше пиво резкое очень. Вам может не понравиться с непривычки. Извините.

Из разжавшейся ладони упавшего раскатились по асфальту бело-серые комки и кусочки. Кто-то уже пытался поднять его, усадить на ящик. Нина стояла и смотрела. Никто не выкрикивал ругательств, не тянул руки, не лез – бить, мстить, хрипеть и брызгать слюной, махать кулаками. С каким бы наслаждением она заставила их всех корчиться на асфальте. А они… как будто ее нет. Как будто она – слепая, нелепая, злая случайность. Человека ударили так, что он потерял сознание, – и все, пронесло. Будто упавший телеграфный столб. Кирпич с крыши. Никто на нее не обращал внимания. Это было невыносимо. Сбитому ею с ног человеку брызгали в лицо водой, махали кепкой. Она поставила бокал на жестяное гофрированное крыло и пошла, не оборачиваясь. За углом длинно, вычурно, грязно выругалась. Но легче от этого не стало.

Через полтора часа блужданий по карабкающимся вверх и вниз улочкам она наткнулась на маленькую площадь с тремя деревьями посреди. Под деревьями, в тени, дремал на скамейке пожилой усатый милиционер. Отчаявшись вконец, Нина решила его разбудить и выспросить. Тот спросонья долго не мог понять, чего от него хотят, трижды переспросил Нину про какую-то махаллю. Про махаллю Нина не знала. Тогда милиционер поскреб лысеющее темя, подумал и воскликнул: «О!» И показал пальцем на узкий проем между домами. Нина поблагодарила и пошла в указанном направлении.

• Предыдущая
• 20/68
• Следующая