Владычица Рима - Мизина Тамара - Страница 10
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
– Велел проучить всех, кто помогает вам, а потом продолжить сбор контрибуции.
– Это и так ясно. Что он говорил о нас? Ругал?
– Да.
– Как он называл нас?
Упрямо вскинув подбородок, легат ответил:
– Высокородный Гай Лициний Октавиан назвал вас шайкой воров и оборванцев, и я готов повторить его слова вам в лицо дважды и трижды. Спешите же порадоваться своей победе, потому что скоро легионы Рима раздавят вас…
– Легионы Рима? Так благородный Гай Лициний Октавиан уже просит помощи у Рима?
– Нет!
– А может быть, он уже и о перемирии заговорил?
Воин дернул головой, пытаясь вскинуть ее еще выше. Глаза его сверкнули.
– Нет!
– Жаль. Ступай.
Легат повернулся было, но замер на половине движения. Поза его выражала крайнее замешательство.
– Ступай, ступай, – осклабился Зефар. – Больше нам от тебя ничего не нужно. Мы и прежде знали, что благородный Октавиан глуп, теперь мы убедились в этом окончательно. А о ваших силах , мы и без тебя знаем все, что нам нужно. Ступай, – повторил он, а так как Помпоний промедлил, из кресла поднялся Авес и тычками выставил старика за дверь:
– Пошел вон, – вернувшись на свое место, он спросил: – Госпожа желала бы заключить мир с римлянами?
– Если его предложат и если условия мира подойдут нам, тогда конечно. А чтобы римляне догадались запросить мир на хороших для нас условиях – их надо основательно потрепать.
– Госпожа уже знает, как это сделать?
– Не совсем, Урл. Я только кое о чем подумала.
– О чем же, госпожа?
– Пока это только неясная мысль.
– Может быть, госпожа не доверяет нам?
– Доверяю, Урл. Но сказанное вслух не принадлежит сказавшему, а для того, чтобы задуманное удалось, нам надо быть везде.
– Значит, армию все-таки будем дробить?
– Мы сделаем это, если так решит совет.
Настояв на своем, женщина отпустила соратников. Во втором шатре она села в кресло и, посмотрев на спящего, спросила у дочери:
– Что с ним?
– Я дала ему отвар сонной травы.
– Хорошо, Лиина, пусть спит до вечера, но потом пленные должны уйти. Мы оставляем это место, уходим отсюда, быть может, на месяц, может, меньше.
– Что будем делать с ними?
– Завалим вход в ущелье камнями. Перед этим дадим им немного хлеба. Вода там есть. Месяц проживут без присмотра. Нам сейчас каждый человек дорог, как никогда.
– А если убегут?
– Пусть бегут, если смогут. Их не так уж много. Да и не уйдут они далеко. Поселяне не позволят.
– Отправим сегодня всех?
Женщина чуть внимательнее, чем обычно, посмотрела на дочь:
– Авес злится.
– Он —дурак.
– Нет, это не так. Он только привык считать всех женщин развратными и потому – распутными.
– А мужчин?
– Лиина, люди таковы, каковы они есть. Не надо забывать эту истину. Если тебе что-то не нравится, не суди их, а просто не уподобляйся им сама.
– Значит всем можно, а мне – нельзя?! Да? – не унималась Лиина.
– Да. Иначе не будет разницы между ними и тобой. Мы не всегда можем изменить мир к лучшему, но мы всегда можем остаться сами собой.
– Я не хочу, чтобы Авес был слишком уверен в моем согласии.
– Хочешь подразнить его? Пожалуйста. Так кого из пленников ты решила оставить? Этого?
– Нет. Гальбу.
– А это случайно не тот, который, по твоим словам, сжег наш дом?
– Да. Но он и в самом деле его сжег.
– Жестокая у тебя будет потеха.
– Я не буду напоминать ему о доме. Он же не виноват в том, что родился римлянином и что за человека признает только себя. Зато он красиво говорит, умен…. Не то что этот… – Лиина снова не преминула задеть Авеса.
– Хорошо, – вздохнула женщина. – Бери его или другого, но поторопись. На закате мы уйдем.
Луций открыл глаза. Сон оборвался разом и тут же забылся.
Увидев, что он проснулся, Лиина слила в чашку остатки отвара, дала ему:
– На, выпей. Пора уходить.
В два глотка осушив чашу, юноша встал. Медленно, все еще боясь, что сердце опять сожмется от боли, поправил тунику.
Лиина откинула ковер. Римлянин вышел сперва в большой шатер, потом наружу, огляделся.
Остальные пленники, увидев его, стали подниматься. Поднялись и четверо воинов, сидевших в стороне и наблюдавших за пленными.
Девочка указала римлянам на большие мешки, доверху наполненные сухарями, велела:
– Берите и несите.
Пленники молча повиновались. Вдруг один из них упал, уронив мешок. Бросив быстрые взгляды на воинов, на римлян, Лиина шагнула к упавшему, толкнула его ногой в бок. Юноша повернул голову.
– Что случилось, Валерий Цириний Гальба?
– Ничего, госпожа. Я сейчас встану, – он попытался подняться, но безуспешно, пожаловался виновато: – В груди колет, госпожа. Правда, госпожа. Не гневайтесь, я встану.
Вспомнив слова девочки, Луций отвернулся.
– Жаль. На спину лечь можешь?
– Да, госпожа, прости…
– Ты, ты и… ты, – Лиина указала пальцем на трех ближайших римлян, среди которых оказались Марк и Атий. – Помогите мне. Ты и ты, – палец остановился сперва на Атии, потом на Марке, – держите ему руки. Крепко держите. А ты – ноги. Остальные отойдите.
В глазах Валерия промелькнул испуг. Он попытался подняться, но двое товарищей уже крепко придавили его руки к земле. Марк, встретившись взглядом с приятелем, поспешно отвел глаза. Губы его уродовала кривая улыбка.
Из складок одежды Лиина вытащила кинжал, сняла с него мягкие ножны, освобождая обоюдоострую сталь, опустилась на колено, потянула ткань туники, обнажая пленнику грудь:
– Что же там у тебя могло болеть? Сердце? Но разве у римлян есть сердце? Интересно будет взглянуть на такое чудо.
Лоб юноши покрылся испариной, дыхание стало хриплым, неровным. Девочка положила пальцы ему на сонную артерию:
– Зрачки нормальные, кровь бьется в жилах в общем-то нормально, щеки побледнели… Ну так это тоже нормально. По всем приметам ты врешь, Валерий Цириний Гальба. Впрочем, это легко проверить… – нож царапнул кожу под соском, и сердце заледенело, словно острие коснулось его.
– Нет, госпожа!
Нож отодвинулся.
– Что такое, Валерий Цириний Гальба? Ты хочешь что-то сказать?
– Я солгал, госпожа. Смилуйся!
Девочка поднялась, отряхнула колено, спрятала кинжал:
– Тогда поживи еще чуток, Валерий Цириний Гальба. Вставай! Быстро! А то как бы у кого-нибудь еще Сердце не заболело. Отпустите его, —холодный взгляд пробежал по лицам пленников.
Валерий вскочил, не дожидаясь второго понукания, подхватил свой мешок.
– Вперед.
Пробившись к Валерию, Луций сказал, глядя в сторону:
– Она все знала заранее. Понимаешь?
– Что она знала?
– Она знала, что ты будешь жаловаться на боль в сердце, знала, что это будет притворство. Знала и смеялась.
Валерий зло покосился на товарища, но спросил заинтересованно:
– А что-нибудь еще она говорила?
– Говорила, что убивать нас не будут. У них есть где-то лагерь для пленных. Мы будем там, пока нас не освободят, или… пока Рим не заключит с ними перемирие. Тогда пленных отпустят за выкуп.
– Хоть что-то доброе, – помолчав немного, Валерий неожиданно спросил: – Ты был с ней наедине?
– Да.
– Ну и как?
– Что, как?
– Как она?
Луций вспомнил недавние пощечины, усмехнулся:
– Никак. Я для нее всего лишь редкий зверь. Римлянин с сердцем. Забавная диковина.
– Ну а сам-то ты?
– А мне жить еще не надоело.
– Струсил. Жаль, не я там был. Я бы не упустил случай. Обязательно попробовал бы подластиться.
– Ты уже попробовал. К этой не подластишься.
– Недотрога сопливая! – при воспоминании о недавнем позоре Валерия всего передернуло. – Попадись она мне раньше…
Луций поспешно толкнул приятеля.
– Замолчи! Она же в трех шагах. Все слышит…
- Предыдущая
- 10/41
- Следующая
