Ведьма - Мишле Жюль - Страница 14

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая

Маленькая женщина не была бы женщиной, если, проснувшись на утро счастливая и нежная, она не рассказала бы полушепотом о случившемся чуде своей лучшей подруге: «Только смотри, никому не говори! Прошу тебя. Он мне сам сказал, что если я надену это платье и буду спать, не просыпаясь, то он будет приходить каждое воскресенье.

Счастье это покупается ценою опасности. Что сталось бы с неблагоразумной, если бы церковь узнала, что она больше не вдова, что воскрешенный любовью дух покойного мужа приходит ее утешать. Как это ни странно, однако тайна женщины не выдана. Все точно сговорились хранить этот нежный секрет. Кто не заинтересован в этом? Кто сам не потерял любимого человека? Кто не проливал слез? Кто не почувствует себя счастливым, видя, как от одного мира к другому перекидывается мост.

Благодетельница – ведьма! Дух бездны! Хвала тебе!

Тяжела зима в мрачных местностях северо-запада, продолжительна и печальна.

Даже когда она приходит к концу, она вдруг точно снова оживает, как утихшая боль, которая моментально вновь пробуждается с новой свирепой силой. Однажды утром все убрано сверкающими иглами. При свете этого иронического, жестокого блеска, от которого содрогается все живое, весь растительный мир кажется окаменелым, теряет свое прежнее милое разнообразие, коченеет в резко очерченных кристаллах.

Онемев у своего мрачного очага из листьев, содрогаясь от пронизывающего ветра, ведьма чувствует в сердце удары злой судьбы. Ясно ощущает она свое одиночество, но в нем черпает она новую бодрость. Пробуждается гордость, а вместе с ней какая-то сила, которая согревает ей сердце, просветляет рассудок, сила напряженная, живая и острая, как сталь. Зрение ее становится таким же пронизывающим, как эти иглы кругом, а мир, этот жестокий мир, заставляющий ее так страдать, для нее прозрачен, как стекло. И она наслаждается этим сознанием, как будто одержала победу.

Разве не она царица этого мира? Разве у нее нет придворных? Вороны находятся явно в каких-то с нею сношениях. Почтенной и важной толпой прилетают они к ней беседовать о делах, точно древние авгуры. Робко проходят мимо волки, приветствуя ее, косясь. Порой у порога пещеры сядет неуклюже неповоротливый добродушный медведь (тогда не редкий в этих местах), словно отшельник, посещающий отшельника, как это часто бывает в житиях пустынников.

Все они, птицы и звери, которых человек знает только благодаря охоте и смерти, такие же опальные, как и она. И они прекрасно понимают друг друга. Сатана, великий изгнанник, и он дарит своим приверженцам радость свободной жизни в природе, дикую радость сознавать себя миром.

Привет тебе, суровая свобода одиноких!

Вся земля еще кажется одетой в белый саван, скованной ледяным покровом, застывшей в безжалостных, однообразных, острых и жестоких кристаллах. В особенности после 1200 г. мир точно положен в прозрачный гроб, в котором все, к ужасу зрителя, застыло в неподвижности.

Было высказано мнение, что готическая церковь есть своего рода кристаллизация. И это верно. В начале XIV в. архитектура жертвует всем, что в ней было живого, капризного, разнообразного, и, до бесконечности повторяясь, соперничает с однообразными призмами Шпицберга. Точный и страшный символ того застывшего кристального города, в котором безжалостное учение пыталось замуровать жизнь.

Однако сколько бы опор и подпорок ни поддерживало здание, что-то заставляет его колебаться. То не шумные удары извне, а что-то доброе и нежное, что заключено в самом строении, что, незаметно действуя, заставляет застывший кристалл оттаивать. То кроткая река горячих слез, пролитых миром, целое море слез. То дуновение будущего, победоносное, непобедимо рвущееся наверх воскресение естественной жизни. И думает про себя фантастическое здание, одна часть которого рушится за другой: «То дуновение Сатаны».

Точно ледник Геклы стоит на вулкане, которому нет надобности извергаться, потому что теплый очаг медленно и незаметно растапливает его, зовет и тихо говорит: «Упади».

Когда ведьма, сидя в тени, видит, как там при ясном свете Данте и святой Фома не понимают положения вещей, ей есть над чем посмеяться. Они воображают будто Сатана прокладывает себе дорогу среди ужасов и хитростей. Они изображают его смешным и неуклюжим каким он был в дни детства, когда Христос заставил его вселиться в свиней. Или же они рисуют его хитроумным, схоластом и логиком, хулителем-юристом. Если бы он был только зверем или спорщиком, если бы он воплощал только грязь или пустые логические тонкости, он скоро умер бы с голода.

Слишком уж просто торжествовать над ним, заставляя Деву отказать ему в иске и присудить его еще к уплате судебных издержек. На деле происходит нечто противоположное: ловким маневром он перетягивает на свою сторону истицу, женщину, свою прекрасную противницу, соблазняет ее аргументом не словесным, а совершенно реальным, прекрасным и неотразимым. Он кладет ей в руку плод знания природы.

Нет надобности в стольких спорах. Не нужно тяжб. Он прямо объявляет себя. То – восток, то – вновь найденный рай. Из Азии, которую хотели уничтожить, поднялась несравненная заря, свет которой пронизывает густой туман, окутавший запад. То целый мир природы и искусства, заклейменный невежеством, – теперь он надвигается вперед, чтобы покорить своего покорителя нежной любовью и материнскими добрыми соблазнами. Все побеждены им, все безумно в него влюблены. Хотят только то, что создано Азией. Она идет к нам с полными руками. Ткани, шали и ковры, ласкающие, мягкие, полные таинственной гармонии, сверкающая щегольская сталь выложенного золотом оружия, – все наглядно доказывает нам нашу отсталость. И это еще не все. Эти проклятые страны, населенные неверными, где Сатана воздвиг свой трон, находятся под явным благословением неба, производят редчайшие продукты природы, эликсиры божественной силы, первое из всех растений, первое из всех животных: кофе и арабских коней. Но и это еще не все. Там целый мир сокровищ: шелк, сахар, могучие травы, бодрящие наши сердца, утешающие нас, смягчающие наши физические страдания.

Все это проявляется в начале XIV в.

Сама Испания, вновь завоеванная варварами, сыновьями готов, но имеющая свой мозг в лице мавров и евреев, свидетельствует в пользу неверных. Везде там, где работают мусульмане, дети Сатаны, все процветает, бьют из почвы источники, земля покрывается цветами... Почтенный и невинный труд украшает страну чудесными виноградниками, где человек забывается, отдыхает и точно пьет вместе с влагой благость и милосердие неба.

Кому несет Сатана пенящийся кубок жизни?

Существует ли в этом мире поста человек сильный, который примет эти дары без головокружения, не опьяняясь, не рискуя лишиться рассудка. Найдется ли еще хоть один мозг, который не окаменел бы, не кристаллизовался бы под рукой святого Фомы, который еще доступен жизни, растительным силам!

Три мага напрягают в этом направлении свои силы[2]. Путем целого ряда подвигов они доходят до изучения природы, но эти мощные гении стоят далеко от народа. Сатана возвращается поэтому к женщине.

Она осталась наиболее естественным созданием в мире. В ней сохранилась некоторая лукавая невинность, свойственная кошке или слишком умному ребенку. Она поэтому лучше годится для мировой комедии, для великой игры, в которой выявит себя мировой Протей.

И однако какая она, эта изгнанница, вросшая в свою дикую пустошь, вдали от мира, легкомысленная и непостоянная, когда ее не разъедает и не пронизывает скорбь? Сумеет ли она, оскорбленная и озлобленная, с душой, изъеденной ненавистью, войти в природу, пойти по ровным путям жизни? Если она сумеет это сделать, то, без сомнения, без всякой внутренней гармонии и часто обходными путями зла. Она испугана и тем более неистова, чем слабее она под напором урагана.

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая