Юнармия - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая

– Да нет, ничего не слышно. Я просто так. А вы знае­те, что в станице делается?

– Ну, что делается? – спросил Шурка.

– Неужели же ничего не знаете?

– Да что ты тянешь! – рассердился Шурка. – Говори толком!

– А ты сам пойди да узнай, что там делается, если ты такой быстрый.

– Ну, что ж, и пойду, – сказал Шурка.

– Пойди, пойди, – сказал я. – Тебя либо нагайкой от­стегают, либо – на веревку.

– Вы потише, – прошептал Афонька. – Вон казак ко­ней запрягает.

На том краю площади казак повернул дышло брички, завел коней, надел постромки и зацепил вожжу. Потом вскочил в бричку и стоя поехал.

– Хаустов, – сказал Пашка. – Наверно, опять с доне­сением к коменданту приезжал.

– У, хамлюга, – прошептал Шурка Кузнецов, прово­жая глазами казака в серой папахе с красным вершком. – Вот так бы и смахнул его с брички, кабы винтовка была!

– Слушай, Шурка, – сказал я. – И вы, ребята, слушай­те. Давайте отряд соберем – Хаустовым вершки сбивать будем, а?

Афонька встал с нижней ступеньки и отошел от крыль­ца шага на два.

– Ты что? – сказал он. – Хочешь, чтобы попало всем? Брось, брат, не выдумывай! Не пойду в твой отряд. Всем расскажу, куда ты нас тянешь.

– Ну что ты раскудахтался? – остановил я Афоньку. – Видно сразу, что ты дурак, шуток не понимаешь. Ну какой у нас может быть отряд? Где у нас винтовки?

Шурка Кузнецов сразу понял, что я нарочно на попят­ный иду, – боюсь, как бы Афонька все дело не испортил.

Он подмигнул мне и сказал:

– Давайте мы два отряда организуем: один – ты, дру­гой – я. В красных и в белых играть будем. Только уго­вор – в ухо не бить, а то у Афоньки вон до сих пор ухо словно помидор спелый.

Я хлопнул Шурку по плечу:

– Вот это дело! Два отряда еще лучше будет.

Афонька растерялся. Он глупо улыбался и поглядывал то на меня, то на Шурку.

– Пошли, ребята, пошли по домам, – сказал я, поды­мая со ступенек Пашку и Ваньку Махневича.

Мы зашагали через площадь и вышли на Вокзальную улицу.

У калитки Афонькиного дома мы остановились.

– Вот что, Афонька, – сказал я ему на прощанье. – У тебя, кажется, нож острый есть. Так вот ты нам палок побольше нарежь кизиловых. Они у нас заместо винтовок будут.

– Ладно, – сказал Афонька, – нарежу. А в чьем отряде я буду?

– В моем, – сказал Шурка. – Начальником штаба.

– Нет, я его к себе возьму, – сказал я, – помощником атамана.

Афонька пыхтел от удовольствия.

– Ну, прощай, Афоня, режь палки потолще! – крик­нули мы ему и побежали по улице.

За углом мы остановились, и все разом захохотали:

– Начальник штаба!

– Помощник атамана!

– Апостол чертов!

– Сорокопудило!

– Вот наскочили так наскочили! Чуть не влопались!

Отделавшись от Афоньки, мы опять заговорили об отря­де. Я рассказал ребятам, что отряд должен раздобыть оружие и патроны. Потом взял с каждого клятву, что ни­кто не откроет нашей тайны ни отцу, ни матери, ни наяву, ни во сне, ни под угрозой, ни под пытками.

Шурка Кузнецов и Пашка Бочкарев произнесли клятву громко и торжественно, а Ванька Махневич – еле ворочал языком.

Мы только и разобрали:

– Ни отцу, ни матери…

Вдруг Шурка Кузнецов нахмурился и спросил:

– А зачем это Гаврик с Мишкой Шевченко пошел?

– В отряд его звать, – сказал я.

– Мишку в отряд?

– А что?

– Так у него же брат офицер. Шкуринец. Я сам видел, как он к ихнему дому на коне подъезжал. В погонах золо­тых и волчий хвост на башлыке. Пропали мы теперь!

– Подожди, Шурка, – сказал я. – Может, Гаврик еще не говорил с ним. Бежим искать их.

Мы все четверо побежали по поселку.

Уже темнело.

– Гаврик! – кричали мы на всю улицу. – Гаврик!

Мы наткнулись на Гаврика у Кондратьевских номеров. Он шел один.

– А где Мишка? – спросил я тревожно.

– Домой пошел.

– А ты ему сказал?

– Сказал.

– Ну, брат, беда теперь. Нарвались на шкуринца.

– На шкуринца? – переспросил Гаврик. – Где же вы нарвались?

– Да не мы, а ты на Мишку нарвался. У него же брат офицер.

Гаврик так и присел.

– А ведь и верно!.. Вот черт, как же это я промах­нулся? – сказал он и хлопнул себя ладонью по лбу. – То-то он вилял… Мы, говорит, офицеры, за неделимую еди­ную… Я даже сперва и не понял, чего это он плетет.

– Ну, теперь рассуждать нечего, – сказал я. – Беги, разыщи Мишку и скажи ему: «Я, мол, тебя проверял – большевик ты или кадет. Хорошо, что ты не согласился в отряд идти. А то бы я сразу тебя атаману представил. Ну, а теперь я вижу, что ты наш, самый настоящий офицер-казак». Так и скажи ему.

– Он поверит, – поддакнул Шурка.

Гаврик рванулся и сейчас же пропал в темноте. Слыш­но было только, как он шлепал по мерзлым лужам.

Мы долго стояли у Кондратьевских номеров под наве­сом и прислушивались к каждому шороху вдали.

Наконец услышали топот – кто-то бежит. Это он, Гав­рик.

Мы кинулись к нему навстречу.

– Ну, что?

– Все сказал, что надо.

– А он?

– Поверил дурак.

Мы облегченно вздохнули и молча пошли домой.

– Где ты вчера пропадал? – спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе.

– Дело было, – сказал я.

– Какие же у вас дела без меня? – обиделся Вась­ка. – Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обхо­дите.

– Брось, Васька, не скули. Что же мы – целым табу­ном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим.

– А с кем ты ходил? С Андреем небось?

– Нет, с Гавриком.

– А что же вы с ним делали?

Я нагнулся к Ваське и сказал тихо:

– Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова…

– Этот годится, – сказал Васька.

– Пашку Бочкаря…

– И этот сойдет. А еще кого?

– Ваньку Махневича.

– Лапша, – сказал Васька. – Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где-нибудь.

– Ничего, мы его живо разбудим.

– У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Мах­невича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, по­важнее вашего.

И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к во­ротам.

– Эй, Васька! – крикнул я.

– Чего тебе?

– Куда ты шагаешь?

– Что же – я тебе кричать на весь двор буду? Ты по­дойди сюда – тогда и скажу.

Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела.

Я подошел.

Васька огляделся кругом и сказал шепотом:

– В тупик иду, к Порфирию…

– Зачем? – спросил я, тоже шепотом.

– Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет…

– А ты ему все рассказал?

– Все, только про наш отряд не говорил. Чуть было не сказал, да подумал – ругать будет.

– Ну, а он что?

– Пойдем, по дороге расскажу.

До самого стрелочного поста мы шли с Васькой молча.

Как только я принимался говорить, Васька махал ку­лаком:

– Молчи!

И только пройдя будку, Васька стал рассказывать. Илья Федорович не сразу поверил Ваське насчет красно­армейца. Думал, Васька либо во сне это видел, либо про­сто заливает.

А Васька не отстает:

– Скажи, что красноармейцу передать? Соберешь ты деповских или не соберешь?

Ну, Илья Федорович, чтобы отвязаться от него, гово­рит:

– Хорошо, соберу. Только дай мне после работы руки вымыть, видишь, в мазуте все.

Васька подождал, пока отец помоется, и опять за свое:

– Когда же красноармейца звать?

Илья Федорович видит, что Васька не зря болтает, и говорит:

– Да зови хоть сейчас. Только подальше от станции держись да порознь идите, а то и сам влопаешься и его выдашь. А сперва, говорит, сбегай за Леонтием Лаврентье­вичем и за Репко, а за Ильей Ивановичем (это моего отца так зовут) я сам зайду.

– А ты уже бегал? – спросил я Ваську.

– У каждого по три раза побывал, все никак дома за­стать не мог. Насилу добился.

• Предыдущая
• 16/38
• Следующая