Пешие прогулки - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/67
• Следующая

– Выходит, он и передал вам своё дело по наследству? – уточнил прокурор.

– Да нет. Не совсем так. Отец никогда не втягивал меня в свои дела и старался, чтобы я держался подальше от них, – он хотел видеть меня настоящим инженером. Оттого я и переменил институт – о Бауманском он говорил всегда в самых возвышенных тонах, считал, что оно ничуть не уступает таким известным в мире техническим вузам, как, скажем, Массачусетский технологический.

Я точно не знаю, каким образом, но Шубарины вышли из революции без особых потерь. Конечно, все, что подлежало национализации, отобрали, но существенную часть капитала удалось сохранить – впрочем, не нам одним. Это я отвечаю на ваш вопрос относительно тяги к деньгам.

В традициях нашей семьи – основательность жизненного уклада, исключающая мотовство, показуху. Мы могли позволить себе многое, но не настолько, чтобы вызывать зависть и раздражение окружающих, привлекать к себе нездоровое внимание. Того, что заработал отец, было вполне достаточно, чтобы мы с братом прожили долгую и безбедную жизнь, конечно же, правильно распоряжаясь капиталом.

Брат мой живёт в Москве, его привлекла наука, ныне он заметный учёный-физик. В его судьбе родительские деньги сыграли немалую, если не главную роль – благодаря им он мог спокойно заниматься любимым делом, не отчаиваясь при неудачах, без которых немыслимы настоящие исследования, и в конце концов сделал открытие, над которым бился почти двадцать лет. Я думаю, он живёт счастливою жизнью.

У меня все сложилось иначе. После института я вернулся в родные края, вроде неплохо начал, стал продвигаться по службе. Но очень скоро я почувствовал потолок своего роста – большего мне не позволяли. Это как раз пришлось на годы, когда должности отдавались по родственным, национальным признакам, по принадлежности к роду, правящему в городе или области. А я был уверен, что должность главного инженера завода, на котором я работал главным технологом, отойдёт ко мне, как только прежний уйдёт на пенсию. Причём я имел на эту должность все права – так считали и многие на заводе. Но не тут-то было… Главным инженером стал зять очередного секретаря райкома, заочно доучившийся в местном институте. Отца, к сожалению, к этому времени уже не было в живых – он наверняка помог бы мне пробиться, потому что прекрасно знал закулисную возню вокруг должностей, знал тех людей, которые делили места. Он видел, с каким энтузиазмом я работал, знал о моих планах реконструкции этого завода. Но что не получилось, то не получилось…

Оставшись, как говорится, у разбитого корыта, я потерял интерес к работе… А ведь совсем недавно, скажу без утайки, мечтал стать даже директором крупного завода, а может, со временем и возглавить отрасль, чтобы сравняться со своим братом, у которого к тем годам было уже имя в науке – отец, слава Богу, дожил до этого часа…

Рассказывая, хозяин не забывал ухаживать за гостем – подливал чай, подкладывал закуски, печенье. Но Азларханов, кажется, и забыл, что напросился на чай, – так заинтересовал его рассказ Шубарина.

– …Конечно, в нашем тогда ещё небольшом городе событие это не осталось незамеченным, отца – как вы понимаете, знали, он там многим дал подняться. Тогда уже вовсю, правда, не в таких масштабах, работали всякие артели, и почти в каждой у отца имелся пай. Он предусмотрительно познакомил меня с делами, зная, что дни его сочтены, и я каждый месяц исправно получал свою долю прибыли, каждая из которых намного превышала оклад главного инженера, за место которого я бился. Но потеря этой должности, а главное – перспектив роста выбила меня из колеи, и для всех это было очевидно.

С уходом из жизни отца, казалось, что-то умерло и в деловой жизни нашего города – мне об этом не раз с сожалением говорили. Однажды пришли старые компаньоны отца с какой-то безумно дерзкой авантюрой и просили меня как инженера обсчитать свои предложения – короче, пришли с тем, с чем раньше приходили к отцу.

Месяц я бился не только с расчётами, но и самим проектом – от него только идея и осталась. Воплотить без меня результат в металле они не могли, хотя и пытались, и опять пришли ко мне на поклон. Я, как и отец, отказался от предложенных денег, а потребовал половины доли за эксплуатацию моего детища; скрепя сердце они согласились – уж слишком выгодной оказалась штучка. За три месяца я выполнил заказ – и расстался с заводом без особого сожаления. Устроился механиком с окладом девяносто рублей на одну из фабрик местной промышленности. От вынужденного безделья, на одном чистом энтузиазме, я принялся за модернизацию тех маленьких цехов и предприятий, где у отца был пай. Меня охотно подпускали к делам – ведь я занимался только тем, что ускоряло выход и улучшало качество изделия, такой подход устраивал всех. Мой инженерный зуд не давал мне покоя. Работа увлекала, тем более что результат был налицо.

Меня заметили в управлении местной промышленности, предложили возглавить реконструкцию обувной фабрики, выпускающей ичиги, кавуши, женские и мужские туфли, традиционные для Востока. После реконструкции резко обновился ассортимент: вместе с национальной обувью мы стали выпускать обувь на платформе – помните, была такая тяжеловесная мода? – стали ориентироваться на молодёжные изделия, – в общем, дела на фабрике круто пошли в гору.

В ходе реконструкции, когда я дневал и ночевал на фабрике – а она находилась в райцентре, в шестидесяти километрах от Заркента, я понял, что нашёл своё место в жизни: здесь я мог развернуться куда масштабнее, чем на заводе, где так и не стал главным инженером.

Тут уж взыграло моё инженерное тщеславие, как ни смешно звучит это слово в наших занятиях. Не поверите, но, чтобы двигалось порученное мне государственное дело, я вложил немало своих средств, зато выиграл самое бесценное – время, тем самым приблизив результат – выход готовой продукции. Видел я и другое: как без особого риска смогу изъять, вернуть с прибылью вложенные в реконструкцию деньги, лишь только производственная машина наберёт заданный ей ход.

Наверное, в немалой степени успеху способствовало и то, что я хорошо знал не только явную, но и тайную жизнь бесчисленных предприятий местной промышленности, меня сложно было провести, я знал истинные возможности каждого станка, каждого цеха и, владея почти везде определённым паем, скоро прибрал всех к своим рукам. Никто не ожидал от меня такой прыти – ведь мне ещё не было и тридцати. Однако тогда я меньше всего думал о деньгах, я создавал свою отрасль, или, как говорит Файзиев, свою империю. Меня пьянила моя творческая свобода, возможность самостоятельно принимать решения и… рисковать, ведь я не однажды ставил на карту почти все, что имел. А это – неизведанное чувство для руководителя обыкновенного предприятия. Худшее, что может с ним случиться, – снимут с работы, а вот прогореть, потерять свои деньги, на которые и так можно было бы безбедно прожить десятки лет, – этого он никогда не узнает. Только ныряя в такие бездны риска, становишься настоящим хозяином, понимаешь всю цену ответственности, но уж и выигрыш тут иной – двойной, тройной…

Амирхан Даутович, почувствовав, что Шубарин вновь, как в машине, увлёкся, сел на любимого конька, уточнил:

– Значит, вы, как и ваш дед, через полвека стали миллионером? Наверное, стояла и такая цель?

Артур Александрович, доливая воды в электрический самоварчик, неопределённо пожал плечами.

– Да нет, ни дед мой, ни его брат не были миллионерами. У нас сохранились кое-какие бумаги, я их изучил… Хотя владели дед с братом многим и многое от них осталось на земле и служит людям до сих пор. Тот же масложиркомбинат в Андижане, доходные дома, которые ныне, как архитектурные памятники старины, взяты государством под охрану, а на базе ремонтных мастерских в Ташкенте выросли заводы.

Не скрою, у меня есть миллион, может, больше. Немудрёно, если я кое-кому делаю за три года из пятидесяти тысяч двести – правда, такой прирост только у него, ему положено по рангу… Но скажите, какой толк от этих миллионов? – вдруг спросил он, в свою очередь, прокурора.

• Предыдущая
• 50/67
• Следующая