История крепостного мальчика (сборник) - Алексеев Сергей Петрович - Страница 8
- Предыдущая
- 8/48
- Следующая
Привлекли к ответу и отцов. И этих били. Секли розгами. На торговой площади. Всенародно. Правда, сами отцы в шахматы не играли. Секли их за плохое воспитание сыновей.
Хоть и не разрешалось в то время играть в шахматы, как тогда говорилось, «бесчинствовать» шахматами, однако находилось все больше и больше людей, которые нарушали этот запрет. Все более популярной становилась шахматная игра в России. И знатные люди, и горожане, и крестьяне играли в шахматы.
Даже сам царь Иван Грозный и тот играл.
Рассказы о Степане Разине, казаках и восставшем народе
Отряд верховых ехал крестьянским полем. Поднялись они на пригорок. Смотрят всадники — что за диво! Мужик пашет землю. Только не конь у него в сохе. Впряглись вместо лошади трое: крестьянская жена, мать-старуха да сын-малолеток.
Потянут люди соху, потянут, остановятся и снова за труд.
Подъехали конные к пахарю.
Главный из них глянул суровым взглядом:
— Ты что же, твоя душа, людишек заместо скотины!
Смотрит крестьянин — перед ним человек огромного роста. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги на ногах из сафьяна. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Нагайка в руках крученая.
«Видать, боярин, а может, и сам воевода», — соображает мужик. Повалился он знатному барину в ноги, растянулся на борозде.
— Сироты, сироты мы. Нету коня. Увели за долги кормильца.
Лицо всадника перекосилось. Слез он на землю. Повернулся к крестьянину.
Мужик попятился, вскочил — и бежать с испуга.
— Да стой ты, леший, стой ты! Куда?! — раздался насмешливый голос.
Мужик несмело вернулся назад.
— На, забирай коня, — протянул человек мужику поводья.
Опешил крестьянин. Застыла жена и старуха мать. Раскрылся рот у малого сына. Смотрят. Не верят такому чуду.
Конь статный, высокий. Масти сизой, весь в яблоках. Княжеский конь.
«Шутит барин», — решает мужик. Стоит. Не шелохнется.
— Бери же. Смотри, передумаю! — пригрозил человек. И пошел себе полем.
Верховые ринулись вслед. Лишь один молодой на минуту замешкался: обронил он случайно кисет с табаком.
— Всевышний, всевышний послал! — зашептал обалдело крестьянин.
Повернулся мужик к коню. И вдруг испугался: да не колдовство ли все это? Потянулся он к лошади. Конь и дернул его копытом. Схватился мужик за побитое место.
— Настоящий! — взвыл от великого счастья. — Кто вы, откуда?! — бросился мужик к молодому парню.
— Люди залетные. Соколы вольные. Ветры весенние, — загадочно подмигнул молодец.
— Да за кого мне молиться? Кто же тот, в шапке, такой?!
— Разин. Степан Тимофеевич Разин! — уже с ходу прокричал верховой.
— Разин, Разин идет!
— Степан Тимофеевич!
1670 год. Неспокойно в государстве Российском. В огромной тревоге бояре и царские слуги. Восстал, встрепенулся подневольный, угнетаемый люд. Крестьяне, казаки, башкирцы, татары, мордва. Сотни их, великие тысячи.
Ведет крестьянское войско лихой атаман донской казак Степан Тимофеевич Разин.
— Слава Разину, слава!
Восставшие подступили к Царицыну. Остановились чуть выше города, на крутом берегу Волги. Устроили лагерь.
— Нам бы, не мешкая, Царицын брать, — пошли среди казаков разговоры.
Вечером в темноте явились к Разину горожане:
— Приходи, батюшка, властвуй. Ждут людишки тебя в Царицыне. Стрельцов немного, да и те не помеха. Откроем тебе ворота.
— Бери, бери, атаман, Царицын, — наседают советчики. Однако Разин не торопился. Знал он, что сверху по Волге движется на стругах к Царицыну большое стрелецкое войско.
У стрельцов пушки, мушкеты, пищали, пороху хоть отбавляй. Стрельцы ратному делу обучены. Ведет их знатный командир голова Лопатин. «Как же с меньшими силами побить нам такую рать? — думает Разин. — В городе тут не схоронишься. Разве что дольше продержишься. А нам бы под корень. В полный казацкий взмах».
Все ближе и ближе подплывает Лопатин к Царицыну.
— Бери, атаман, твердыню! — кричат казаки.
Не торопится, мешкает Разин.
Каждый день посылает Лопатин вперед лазутчиков. Доносят они начальнику, как ведут себя казаки.
— Стоят на кручах. Город не трогают.
«Дурни, — посмеивается голова Лопатин. — Нет среди них доброго командира».
— Батюшка, батька, отец, Царицын бери, — умоляют восставшие своего атамана.
Молчит, словно не слышит призывов Разин.
Тем делом лопатинский караван поравнялся с казацкими кручами. Открылась оттуда стрельба.
«Стреляйте, стреляйте, — язвит Лопатин. — То-то важно, кто победное стрельнет».
Держится он подальше от опасного берега. Вот и Царицын вдали. Вот уже рядом. Вот и пушка салют-привет ударила с крепости.
Доволен Лопатин. Потирает руки.
И вдруг… Что такое?! С царицынских стен посыпались ядра. Одно, второе, десятое. Летят они в царские струги. Наклоняются, тонут струги, как бумажные корабли.
На высокой городской стене кто-то заметил широкоплечего казака в атаманском кафтане.
— Разин, Разин в Царицыне!
— Разбойники в городе!
— Стой, повертай назад!
Но в это время, как по команде, и с левого и с правого берега Волги устремились к каравану челны с казаками. Словно пчелы на мед, полезли разинцы на стрелецкие струги.
— Бей их! Круши!
— Голову руби голове!
Сдались стрелецкие струги.
— Хитер, хитер атаман! — восхищались после победы восставшие. — Ты смотри — обманул голову. До последней минуты не брал Царицына.
— У головы — голова, у Разина — две, — долго шутили разинцы.
Боярин Труба-Нащекин истязал своего крепостного. Скрутили несчастному руки и ноги, привязали вожжами к лавке. Стоит рядом боярин с кнутом в руке, бьет по оголенной спине крестьянина.
— Так тебе, так тебе, племя сермяжное. Получай отменя, холоп. Научу тебя шапку снимать перед барином.
Ударит Труба-Нащекин кнутом, поведет ремень на себя, чтобы кожу вспороть до крови. Отдышится, брызнет соленой водой на рану. И снова за кнут.
— Батюшка Ливонтий Минаич, — молит мужик, — Пожалей. Не губи. Не было злого умысла. Не видел тебя при встрече.
Не слушает боярин мольбы и стонов, продолжает страшное дело.
Теряет крестьянин последние силы. Собрался он с духом и молвил:
— Ужо тебе, барин! Вот Разин придет…
И вдруг…
— Разин, Разин идет! — разнеслось по боярскому дому.
Перекосилось у Трубы-Нащекина лицо от испуга. Бросил он кнут. Оставил крестьянина. Подхватил полы кафтана, в дверь — и бежать.
Ворвались разинские казаки в боярскую вотчину, перебили боярских слуг. Однако сам хозяин куда-то скрылся.
Собрал Разин крестьян на открытом месте. Объявил им волю. Затем предложил избрать старшину над крестьянами.
— Косого Гурьяна! Гурку, Гурку! — закричали собравшиеся. — Он самый умный. Он справедливее всех.
— Гурку так Гурку, — произнес Разин. — Где он? Выходи-ка сюда.
— Дома он, дома. Его боярин люто побил.
Оставил Разин кнут, пошел к дому Косого Гурьяна. Вошел. Лежит на лавке побитый страдалец. Лежит, не шевелится. Спина приоткрыта. Не спина — кровавое месиво.
— Гурьян, — позвал атаман крестьянина.
Шевельнулся тот. Чуть приоткрыл глаза.
— Дождались. Пришел, — прошептал несчастный. На лице у него появилась улыбка. Появилась и тут же исчезла. Умер Гурьян.
Вернулся Разин к казацко-крестьянскому кругу.
— Где боярин?! — взревел.
— Не нашли, отец-атаман.
— Где боярин?! — словно не слыша ответа, повторил Степан Тимофеевич.
Казаки бросились снова на поиск. Вскоре боярин нашелся. Забился он в печку, в парильне, в баньке. Там и сидел. Притащили Трубу-Нащекина к Разину.
— Вздернуть, вздернуть его! — понеслись голоса.
— Тащи на березу, — скомандовал Разин.
— Пожалей! Не губи! — взмолился Труба-Нащекин. — Пожалей, — заплакал он тонким, пронзительным, бабьим криком.
- Предыдущая
- 8/48
- Следующая