Заоблачные истории - Дорофеев Александр - Страница 8

• Предыдущая
• 8/9
• Следующая

Потом понял — легко рассуждать, пока до дела не дошло.

Помню, мой дедушка на токарном станке точил фигурные деревяшки. Болванка крутится, резец подставил — и побежала, завиваясь, стружка. Казалось, сами собой выходят из-под резца шахматные короли и королевы, витые ножки для скамейки, затейливые ключи для неведомых замков…. Да все проще пареной репы!

Однако дедушка не разрешал подходить к станку. И однажды я тайком включил его. Поднес резец к деревянной болванке, уже представляя, какую диковинную выточу вещицу. Но резец запрыгал, застучал, оставляя на дереве грубые колдобины. Я подналег, и болванка разлетелась надвое, назидательно шибанув меня по лбу…

Дедушка потом поучал:

«Хорошо думать, что тебе любое дело по плечу. Но подходи к делу с уважением! Иначе все время будешь по лбу получать. Без труда и таланта ничего не выйдет».

А вспоминал я об этом потому, что, оказалось, и для простой ходьбы нужны умение и сноровка.

Солнце тихонько двигалось по небу. А мы упорно — вперед. Казалось, что пятьдесят километров давно уж позади, и за ближайшим поворотом — Корзинка. Но не тут-то было! Дорога вела все дальше и дальше.

Десантники меж тем увлеченно играли в «города».

— Армавир! — начал Фокин.

— Он сам из Армавира, — пояснил мне Тетя.

— Ростов! — выкрикнул Пакин.

— Ростовчанин, — кивнул Тетя.

— Воркута! — радостно сообщил Царев.

— Этот оттуда.

— Астрахань! — подхватил Королев.

— Нальчик! — отозвался Хвича Перетурян.

— Горец, — подтвердил Тетя.

Так и пошло — каждый называл свой родной город, поселок, деревню, аул или кишлак. И скоро над дорогой, над головами десантников как бы возникла невидимая карта страны. Ее составили одни голоса. Ребята, можно сказать, «спели» эту карту — с севера на юг и с запада на восток.

Выкрикнув свой горд, солдат и глядел веселее, и шагу прибавлял.

А я уже больше не думал ни о чем на свете, кроме как о своем следующем шаге. Так, наверное, человек с больным сердцем прислушивается с тревогой к каждому его удару. Ноги мои, очугуневшие, едва поднимались.

Подошел капитан Крапива.

— Далеко еще? — спросил я как можно беззаботней.

— Пустяки! — махнул рукой капитан. — Километров пятнадцать.

Эта цифра слишком неприятно удивила. Может, капитан все-таки шутит?

— Как ноги? Терпят? — спросил он.

— Идут потихоньку, — отвечал я, чувствуя, что ноги мои совсем не хотят идти и пятнадцать километров вряд ли одолеют.

Капитан Крапива внимательно поглядел на меня:

— Тогда послушайте историю о Николае Горыныче. За разговором и километры короче…

— Что такое, по-вашему, смелость? — спросил капитан Крапива.

— Ну, храбрость, отвага…

— Так точно. И еще можно сказать, смелость — это когда человек вступает в бой со смертью по своей воле. Конечно, служба солдатская — с бедой сражаться. Но одно дело по приказу, а совсем другое — по собственной воле и разумению. Если человек на такое способен, значит, он — настоящий солдат.

Капитан Крапива ненадолго задумался.

— Перебросили нашу десантную часть за много километров, в горы. Солдат-то в любых условиях не должен оплошать — и в степи плоской, и в лесу густом, и среди камней голых. В общем, учения проходили тогда в горах. Условный противник закрепился на перевале. Перед нашей ротой стояла задача — выйти в тыл. Отвлечь огонь на себя, чтобы основные силы могли успешно штурмовать высоту.

На укромном пятачке высадились мы из вертолета.

С одной стороны — пропасть, с другой — скала отвесная.

Солнце печет. Камни горячие, как утюги. А Тетя весело напевает:

— По горам, все по горам ходит шуба да кафтан!

— Отставить песню! Рядовой Тетя! Разведать расположение неприятеля!

— Есть, товарищ капитан! — ответил Николай и живо полез вверх по каменной стене.

Ловко у него получается. Каждая трещина, каждый выступ для Тети — надежная опора.

— Во, архар! — покачал головой Хвича Перетурян. — Будто родился в горах!

Глазом моргнуть не успели, взобрался Тетя на скалу. Махнул рукой и исчез.

Кружит в небе горный орел. Ему сверху все видно как на ладони.

Вот короткими перебежками по крутому склону — от камня к камню, от валуна к валуну — движется Тетя. Да тоже все примечает. Юркнула ящерица. Пискнула мышь. Змея скользнула под камень. Все в тень прячутся.

Только камни стоят на месте — жжет ли их солнце, сечет ли дождь. Хотя и каменному терпению бывает конец — покатится, загрохочет по склону, увлекая гальку, щебенку, валуны. И тогда не стой на пути. Тупая, тяжелая сила — камнепад! Ничто на свете с ним не справится.

«Незавидная жизнь у камня, — думает Тетя. — Одна дорога у камня — вниз».

Здоровенные черные валуны выстроились у обрыва, как часовые. Поднимается над ними горячее марево. Кажется, дрожат камни, на цыпочки будто встают.

Осторожно миновал их Тетя. И ползком к самому краю, где растет кривая алыча. Чахлое деревце, но цепко оплело корнями камни — удерживает, чтобы не рухнули они вниз.

Выглянул Тетя — прямо под обрывом в ущелье дорога, перевал. И условный противник как на блюдечке. Солдаты обедают. Офицеры над картой склонились. Пушки, пулеметы замаскированы. Удобная позиция — все подходы простреливаются. Нелегко атаковать противника «в лоб». Зато с фланга не ждет он удара. По такой крутизне только горные бараны-архары проберутся. Да еще десантники!

Зарисовал Тетя расположение — вот батарея, вот пулеметный расчет, вот командный пункт. Выполнено задание. Невесело будет противнику, когда атакует его рота капитана Крапивы.

Ну, пора и возвращаться.

Как вдруг краем глаза заметил Тетя какое-то черное движение. Вскинул автомат, отскочил в сторону.

Нет никого! Померещилось? Или тень горного орла промелькнула?

И все-таки что-то неуловимо изменилось. Будто угрюмые валуны молвили черное слово. Да точно! Один из них ожил! Потерял твердокаменную устойчивость. Тихо-тихо текли из-под него песчаные струйки. Как напуганные жучки, побежали стайки камешков. Валун готовился в путь, в единственную для него дорогу — вниз, вниз, вниз!

Туда, где расположился условный противник…

Тетя на секунду представил, что будет там, на перевале, когда этот валун сойдет с места, подпрыгнет на краю обрыва и ухнет вниз черной безмолвной смертью.

А камень уже как бы двигал плечами. Проснувшийся горный великан! Сколько веков простоял он здесь? И вот очнулся!

Трещины казались злобными глазами на плоском черном лице.

Валун качнулся вперед, будто желая поглядеть, куда лучше обрушиться…

В следующий миг Тетя отшвырнул никчемный автомат и уперся плечом в шершавый горячий камень.

Страшная навалилась тяжесть!

Сейчас дикий камень опрокинет, раздавит. Ноги у Тети задрожали, стали хрупкими. Он глянул страху в глаза и понял, что не сойдет с места. Окаменеет, остолбенеет, но не уступит. Да и не напасешься, как говорится, страху на всякую беду!

Солнце пекло голову. Высоко в небе парил орел. Внизу условный противник спокойно обедал. А Тетя молча боролся с каменным великаном.

Он не мог позвать на помощь. Чего доброго, от крика проснутся и другие валуны!

«Главное, ни шагу не отступить, — думал Тетя. — Главное, ни шагу! Иначе он сомнет меня. Растопчет!»

Тетя вглядывался в камень. Из черной его глубины посверкивали золотые звездочки, тонкие цветные прожилки выходили на поверхность.

«Что ты, каменище? Чего тебе не сидится? Замри, приятель!»

Тетя заговаривал с валуном, как с живым, пытался его потихоньку образумить.

Но камень был неумолим. Он хотел двигаться. А Тетя стоял на пути.

Валун давил с неугасающей силой — равномерно, тупо, упорно. Он был уверен, что победит этого человечка в голубом берете, который, конечно, много чего умеет — прыгать с парашютом, управлять боевой машиной, стрелять без промаха из автомата, подкрадываться к противнику… Но с камнями его не учили бороться! Не по себе выбрал дело. Горы, известно, шуток не любят. А камень-то — часть горы!

• Предыдущая
• 8/9
• Следующая