Правило четырех - Колдуэлл Йен - Страница 56

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая

— Послушай, он сам не понимает, что говорит.

— «Если бы я знал, что ты задумал, я бы сделал все иначе». Это последнее, что он мне сказал.

Меня так и тянет пустить пару стрел в адрес Кэрри, но я сдерживаюсь, напоминая себе, что он, в конце концов, самый близкий Полу человек.

— О чем расспрашивала детектив? — меняет тему Пол.

— Пыталась запугать.

— Она думает то же, что и Ричард?

— Да. От тебя требовали признания?

— Пытались, но потом пришла декан и сказала, чтобы я не отвечал ни на какие вопросы.

— Что собираешься делать?

— Декан посоветовала найти адвоката.

Он говорит это так, словно легче отыскать василиска или единорога.

— Что-нибудь придумаем.

Я заканчиваю с бумажной работой, и мы выходим. Полицейский у входа смотрит на нас, но ничего не говорит. На улице нас встречает холодный ветер.

В кампус возвращаемся пешком. Улицы пустынны, небо затянуто тучами, по тротуару катит велосипедист с коробками из пиццерии. За ним остается запах теста и пара, и желудок реагирует урчанием, напоминая, что мы снова в мире живых.

— Пойдем в библиотеку, — предлагает Пол, когда мы сворачиваем на Нассау-стрит. — Хочу показать тебе кое-что.

Он останавливается у перехода. За белой поляной двора — Нассау-Холл. Я думаю о болтающихся под куполом брюках и колокольном языке, которого там не было.

— Что?

Засунув руки в карманы, опустив голову, Пол идет навстречу ветру. Не оглядываясь, проходим через ворота Фицрэндольфа. Согласно легенде, входить в кампус через ворота можно сколько угодно, но если выйдешь через них хотя бы раз, то уже никогда не закончишь университет.

— Винсент говорил, что друзьям доверять нельзя. Друзья ненадежны.

Через двор идет небольшая группа туристов во главе с гидом. Гид рассказывает, что земельный участок под строительство Нассау-Холла отдал университету Натаниель Фицрэндольф, который и похоронен неподалеку от Холдера.

— Когда труба лопнула, я совершенно растерялся. Не знал, что делать. Даже не понял, что Чарли прыгнул в туннель, чтобы найти меня.

Пересекаем Ист-Пайн. Справа остаются мраморные холлы старинных дискуссионных клубов: «Виг», «Клуб Джеймса Медисона», «Клиософик», «Клуб Аарона Бэрра». Слышу голос гида, и мне вдруг начинает казаться, что я и сам здесь гость, турист, что с первого дня в Принстоне я только и делал, что бродил по туннелям, проложенным рядом с могилами.

— Потом услышал, как ты зовешь его. Ты спрыгнул вниз, даже не подумав, что это опасно. — Он смотрит на меня. Впервые за последние полчаса. — Я все слышал, но ничего не видел. Мне было страшно. Я думал только о том, какой из меня друг. Ни на что не годный.

— Перестань. — Я останавливаюсь. — Не надо об этом.

Мы стоим во дворе Ист-Пайна, здания, построенного наподобие крытой галереи. Передо мной, словно тень на стене, возникает отец, и я вдруг сознаю, что он ходил здесь задолго до моего рождения, по этим самым дорожкам, и смотрел на эти же самые дома. Я хожу по его следам и даже не догадываюсь об этом, потому что ни он, ни я не оставили здесь ничего — ни вмятины, ни памяти о себе.

Заметив, что я стою, Пол тоже останавливается, и на мгновение мы с ним — единственные живые существа между каменными стенами.

— Да, друг из меня никудышный. Потому что когда я скажу тебе, что обнаружил в дневнике, все остальное может показаться мелким и незначительным. А это не так.

— Так что там? Просто скажи, оправдались наши ожидания или нет.

Для меня это важно, потому что если Пол действительно сделал большое открытие, то по крайней мере тень моего отца станет длиннее.

Смотри вперед, звучат у меня в голове слова физиотерапевта. Всегда вперед. Но сейчас, как и тогда, вокруг меня стены.

— Да, — говорит Пол, зная, что я имею в виду. — Да.

Его глаза вспыхивают, и внезапно меня охватывает то самое чувство, которого я так долго ждал. Как будто мой отец, пройдя через что-то неведомое и немыслимое, вернулся вдруг к жизни.

Я не представляю, о чем собирается рассказать Пол, но мне достаточно уже того, что он сказал. Чувство, названия которого я не знаю, но которого мне всегда недоставало, разрастается. Оно позволяет поднять голову и посмотреть вперед. Оно помогает увидеть то, что находится там, за стенами. Оно дает надежду.

По пути в Файрстоун встречаем Кэрри Шоу, девушку с третьего курса, с которой я год назад ходил на семинар по английскому. Здороваемся. Я вспоминаю, как переглядывался с ней на занятиях. Как давно это было. Интересно, многое ли изменилось в ее жизни и видит ли она, сколь многое изменилось в моей?

— Знаешь, если подумать, я ведь увлекся «Гипнеротомахией» совершенно случайно, — говорит Пол, поворачивая на восток, к библиотеке. — Все получилось как бы само собой. Наверное, так же было и у твоего отца.

— Ты имеешь в виду его знакомство с Макби?

— И с Ричардом. Что, если бы они никогда не встретились? Что, если бы не попали на один курс? Если бы мне в руки не попала книга твоего отца?

— Тогда и мы бы здесь не стояли.

Пол кивает. Без Кэрри и Макби, без «Документа Белладонны» мы с ним почти наверняка не познакомились бы. Встречались бы в кампусе, здоровались, смутно припоминая, что где-то виделись, и со стыдом признавались бы, что даже после четырех лет учебы вокруг так много незнакомых лиц.

— Иногда я спрашиваю себя, зачем судьба свела меня с Винсентом? С Биллом Стайном? Почему всегда получается так, что, куда бы я ни шел, меня выносит на самую длинную дорогу?

— Ты о чем?

— Кстати, ты заметил, что указания, приведенные в дневнике портового смотрителя, тоже не ведут к цели прямиком? Четыре на юг, десять на восток, два на север и шесть на запад. Получается что-то вроде большого круга. В итоге попадаешь едва ли не туда, откуда начал.

Я наконец понимаю связь: Пол говорит о цепи обстоятельств, связавших его с «Гипнеротомахией» через двух друзей времен юности моего отца, затем трех мужчин в Нью-Йорке, отца и сына в Италии и, наконец, молодого человека в Принстоне. Обстоятельства эти выстроились отнюдь не по прямой, а прошли путь, заставляющий вспомнить странную загадку Колонны.

— Как ты думаешь, случайно ли то, что мой интерес к «Гипнеротомахии» начался с книги твоего отца?

Мы уже подошли к входу в библиотеку и отряхиваемся от снега. Пол открывает мне дверь. Библиотека расположена в самом сердце кампуса, в здании, сложенном из тяжелого серого камня. В летние дни, когда по улицам разъезжают автомобили с опущенным верхом и из распахнутых окон несется громкая музыка, когда студенты поголовно облачаются в шорты и майки, здания, подобные Файрстоуну, часовне и Нассау-Холлу, кажутся пещерами, сохранившимися по чьей-то нелепой прихоти в центре современного города. Но когда температура опускается и падает снег, в кампусе нет места более уютного и притягательного.

— Прошлой ночью я думал о том, как друзья помогали Франческо составлять загадки, и вот теперь уже наши друзья помогают их разгадывать. Ты решил первую. Кэти нашла ответ на вторую. Чарли помог с последней. Твой отец обнаружил «Документ Белладонны». Ричард отыскал дневник портового смотрителя.

Мы останавливаемся у турникета. Пол показывает дежурному наши удостоверения. Пока ждем лифта, он указывает на металлическую пластинку на дверце кабины. На ней выгравирован символ, которого я раньше почему-то не замечал.

— «Альдин пресс».

Человек, напечатавший книгу Колонны, взял свою знаменитую эмблему, дельфина и якорь, как раз из «Гипнеротомахии».

Пол кивает, и я чувствую, что ему и в этом видится некий особый смысл. Везде, куда бы он ни повернулся в этой четырехлетней закручивающейся назад спирали, он ощущал руку у себя на спине. Весь его мир, вся его жизнь, даже в мельчайших ее проявлениях, подталкивали вперед, помогая раскрыть тайну книги Колонны.

Дверь лифта открывается, и мы входим в кабину.

— В общем, я думал об этом всю прошлую ночь, — говорит Пол, нажимая кнопку нижнего этажа. — О том, что все идет по кругу. И вот тогда меня осенило.

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая