Игорь-якорь - Ефетов Марк Симович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая

А староста в это время чинно сидел на своей парте в первом ряду. Смятый журнал был уже на столе. Его нашли за доской вскоре после того, как Игоря выставили в коридор. И тот же староста — подумать только! — не моргнув глазом, открыл дверь и позвал:

— Игорь, тебя зовут, иди в класс.

Игорь сел за свою парту, а учитель, протянув перед собой журнал, как поднос, сказал:

— Ну вот, нашёлся журнал. А кто его спрятал, теперь ты скажешь, Смирнов?

— Нет, — сказал Игорь, — и теперь не скажу. Пусть сам скажет.

Староста, тот ничего не выгадал. После уроков Игорь рассчитался с ним, и, когда староста при этом хныкал: «За что?», Игорь приговаривал:

— За трусость! И это за трусость! И это! Вот так: умел сделать, умей сознаться! Понял?

Нет, ничего тот парень не понял. Таких разве проймёшь! Трусит и ябедничает. На Игоря, правда, он в тот раз не наябедничал. В классе знали: с Игорем Смирновым лучше не связываться — он, когда правда на его стороне, спуску не даст…

Утром Игорь Яковлевич заступил на вахту. Пока на мостике рядом с ним был капитан, Игорю делать было нечего. И он был занят тем, что любовался работой капитана. Да, любовался, другого слова не подобрать, как можно любоваться и восторгаться талантливым музыкантом, художником, спортсменом, любым человеком, для которого то, что он делает, — радость и счастье.

Таким был Фёдор Фёдорович Круг, капитан «Черноморска». Ему перевалило за шестьдесят, но его нельзя было назвать стариком: тугие, чисто выбритые смуглые щёки, подстриженные усы, будто чуть присыпанные снежком, тёмные брови и под ними светлые, в хорошую погоду голубые, в пасмурную светло-серые глаза. Глаза эти как бы вбирали в себя цвет моря. Да и вся жизнь Фёдора Фёдоровича была отдана морю.

Он начал морскую службу юнгой и прошёл весь путь моряка — от пеньковой швабры на нижней палубе до машинного телеграфа на капитанском мостике. Когда был матросом, не подхалимничал перед начальством; став капитаном, был так же прост и прям в отношениях с матросами.

Такие люди, прямые и бесхитростные, привлекают с первого взгляда. А если к тому же они красиво работают, это придаёт им ещё большее очарование.

Игорь смотрел на Фёдора Фёдоровича восторженно. Ему нравилось в нём всё: голос, походка, жесты. Капитан шагал уверенно и прямо, даже во время качки; говорил без лишних слов, никогда не повышая голоса; командовал спокойно, без малейшего напряжения и в штиль, и в шторм.

Такими бывают люди, которые отлично знают своё дело и не боятся его. Капитан вроде бы прогуливался по мостику или как бы отдыхал, облокотившись о поручни. Но в нужное мгновение негромко говорил рулевому:

— Право на борт!

И рулевой громко отвечал:

— Есть право на борт!

— Отведи! Одерживай, — говорил капитан, как бы советуя, а не приказывая.

— Есть одерживай…

Стоять на вахте рядом с Фёдором Фёдоровичем было для Игоря счастьем. И вообще ему доставляло удовольствие всё, что входило в его обязанности вахтенного: вести вахтенный журнал, по штурманской карте сверять курс «Черноморска» и отмечать местоположение корабля, следить за экраном локатора. Это было особенно интересно ночью или в туманную погоду, когда перед кораблём был как бы непроницаемый занавес: глазами не пробьёшь, а на локаторе даже шлюпка не скроется.

В тот раз рейс проходил спокойно. Море было как бы отутюжено и только на второй день плавания стало заметно горбиться.

Радист принёс в рубку радиограмму. Фёдор Фёдорович прочитал и сказал Игорю:

— С порта пришествия спрашивают, когда прибудем. К сожалению, не так-то скоро. Чувствую — плохо у них с медикаментами. А стервятники, должно быть, бомбят.

Потом повернулся к радисту:

— Ответьте: «Рассчитываем прибыть по расписанию. На борту консервированное молоко, одеяла, бинты, лекарства».

Заметно стал крепчать ветер, и вот уже «Черноморск» качал переваливаться с борта на борт, а серые волны нет-нет да залетали на палубу, обдавая её белой пеной.

— Вы не спуститесь отдохнуть? — спросил Игорь капитана.

— Нет, — коротко ответил Фёдор Фёдорович.

Несколько минут они молчали. Потом капитан как-то вдруг сказал, должно быть, просто подумал вслух:

— А ведь эти бандиты, что всё время бомбят и торпедируют, делают вид, что войны нет.

«Черноморск» рассекал огромные водяные валы. Разрезанные, они теряли свою силу, падая вдоль бортов.

Шум моря был однообразен, он убаюкивал, как монотонная колыбельная песня.

И вдруг низко, над самой палубой корабля, оглушительно ревя моторами, пронёсся самолёт.

С этого началось.

Фёдор Фёдорович отдавал команду негромко, спокойно, так, будто речь шла о встрече с яхтой или рыбацкой шаландой.

Команду капитана Игорь повторял, и по радиоусилителю она слышалась во всех уголках корабля:

— Усилить наблюдение!

А спустя несколько минут:

— Объявить боевую готовность номер три!

Затем капитан подозвал Игоря:

— Нашим пока ничего сообщать не будем. А то, знаете, натрещим в эфире, пираты нас запеленгуют, и получится ещё хуже. И вообще, Игорь Яковлевич, хочу на всякий случай вам сказать, мало ли что: если получится так, что вам придётся принять здесь командование, сообщите об этом в пароходство, действуйте быстро, но без паники. Понятно?

— Понятно, Фёдор Фёдорович, только я думаю, что такое не случится.

Капитан Круг промолчал. Он уже понял характер своего помощника. Понять его было нетрудно, Игорь весь был на виду.

Смолоду Игорь никогда долго не думал и решал всё мгновенно. Нет, нельзя сказать, что он всё делал правильно. Дело не в этом. Просто хочется рассказать, каким был младший Смирнов, и рассказать без прикрас, как говорится — по правде.

Однажды, в десятый день рождения, заранее не сговорившись, родители и старший брат Ваня сделали Игорю один и тот же подарок: синюю чашку-кружку для молока с нарисованным на ней белым парусником. И стал Игорь обладателем сразу двух морских, как он называл, чашек, о которых давно мечтал. Но владел он ими недолго. Пришёл в гости закадычный друг-приятель Игорька Стёпа Шапкин. Наталия Ивановна налила мальчикам молоко, Стёпа неловко потянулся за хлебом, опрокинул на пол и разбил морскую кружку.

— Ой, что теперь будет! — воскликнул он. — Это ж, Игорёк, твоя любимая! Ты меня…

Игорь не дал договорить приятелю, который вот-вот готов был заплакать. В одно мгновение допил остаток молока из своей такой же сине-белой кружки и швырнул её на пол.

Стёпа не заплакал. Он только ахнул.

А мама?

Не будем об этом говорить. Ведь здесь рассказывается только об Игоре, о его характере, а не о его маме.

Наталии Ивановне после своего первого плавания практикантом Игорь принёс всю получку целиком. Она была небольшой, эта получка, всего несколько рублей, но всё равно мама удивилась:

— Что ж ты, Игорь, себе ничего не оставил?

— Успеется. Всю жизнь будут получки.

— Ну хорошо, — согласилась мама, — эту я у тебя беру, а следующую потратишь всю на себя. Понял? Потратишь, как захочется.

Игорь понял по-своему. И сделал так, как сказала мама: как захочется. А больше всего ему хотелось покататься на автомобиле. Тысячи машин шныряли вокруг. Особенно нравились Игорю чёрные строгие машины. Вот Игорь и взял такую чёрную машину с белыми шашечками, как только сошёл с корабля после второго своего плавания практикантом. В тот раз он получил за этот рейс три рубля. В машину Игорь сел рядом с шофёром, опустил стекло в окне, чуть высунулся и сказал:

— Товарищ водитель, а можно прокатиться с ветерком?

Тут надо сказать, что пришвартовался учебный корабль в туманное, сырое, сумеречное утро.

И вдруг, как это бывает в приморских городах, солнце как бы подрезало корни тумана, сразу стало светло, радостно.

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая