Барсук с нашего двора - Бекеш Пал - Страница 4
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая
Енци пристроился на уцелевшей ветке, я присел у подножья дерева на корточки. Сидим, думаем. Погрузились в размышления, да так глубоко, что едва не утонули. Ну а под конец вообще чуть голову не сломали. И тут вдруг Енци щебетнул этак радостно, вспорхнул, но затем, поникнув, вновь опустился на уцелевшую ветку.
«Что с тобой?» — спрашиваю.
«Да так… ничего, — грустно отмахивается он крылом. — Просто я подумал, какая жалость, что деревья не летают! Умей наше дерево летать… Но ведь оно не умеет…» — и Енци горестно заплакал.
«Какая жалость…» — меня тоже слеза прошибла.
«Какая жалость!» — рыдало дерево взахлёб.
В этот момент рядом заворковали голуби. Их можно было бы принять за супружескую пару, хотя на самом деле это были близнецы. Голуби ведь вообще все похожи, попробуй отличить одно голубиное яйцо от другого. Но эти во всяком случае были близнецами: Паша и Саша. На улице Сына Белой Лошади они были известны как Пасаша, поскольку всюду появлялись вместе и не было никакого смысла называть их по отдельности. Братья глянули на нас и вмиг расплакались.
«А эти-то чего разнюнились? — утирая слёзы, поинтересовался я у дрозда. — Не разобрались толком, в чём дело, и сразу давай горевать».
«Глупенькие они, ум один на двоих, — осипшим голосом просветил меня Енци, а близнецы по прозванию Пасаша дружно закивали головами. — Зато сердце у них доброе, отзывчивое, их просом не корми — только дай посочувствовать чужому горю».
«Приятно слышать», — сказал я, и мы продолжили плакать. Слезами горю не поможешь, зато душу облегчить можно.
«Придумал!» — вдруг прощебетал дрозд.
«Что?!» — спросили мы в один голос, и мне сделалось стыдно, что я не сумел сформулировать свой вопрос иначе, чем глупенькие — по всеобщему признанию — голубята. Но Енци обратился к Пасаше:
«Сколько всего у вас родичей?»
Близнецы переглянулись и забормотали вполголоса, производя подсчёт.
«Тысяча семьсот сорок восемь», — наконец проговорил Паша.
«Примерно», — добавил Саша.
«Славная семейка! И сколько из них вы могли бы собрать?»
«Прямо сейчас?»
«Да. Прямо сейчас».
Вновь последовало бормотание, сопровождающее подсчёт.
«Тысячу семьсот сорок семь», — подытожил Саша.
«Тётушка Берта сейчас птенцов высиживает», — пояснил Паша.
«Можете созвать их сюда?» — спросил Енци, полагая свой вопрос риторическим, ведь в действительности он хотел сказать: зовите их сюда!
Близнецы дружно заворковали, закивали головой и улетели прочь. Я же мигом смекнул, чту задумал Енци. Набрал полную грудь воздуха, зарылся в землю и принялся подкапывать корни любимого дерева. Не сказать, чтобы работа спорилась. Неспроста ведь барсуков отправляют на пенсию: попробуй-ка сходу, без всякой разминки-подготовки да предварительной тренировки взяться за этакое большое дело. Но я трудился не покладая лап: понятно, что речь шла о жизни и смерти. Сперва я врылся вглубь, разрыхляя землю у основных корней, затем окопал те, что потоньше, и под конец высвободил самые тонюсенькие. При этом пришлось огибать скрытые под землёй разные трубы и провода, один телефонный кабель я, признаться, перекусил ненароком, но пусть в меня бросит камень тот, кому никогда не доводилось перегрызать телефонные кабели. Когда я выбрался на поверхность, дерево шаталось из стороны в сторону, точь-в-точь как подгулявший пьянчужка.
«М-да, — сокрушённо вздохнул гордый великан. — Застоялся я на собственных корнях. Теперь впору заново учиться ходить».
Вдруг небо потемнело, и двор наполнился шелестом крыльев и оглушительным гомоном голубиных криков. Близнецы согнали свою стаю, все тысяча семьсот сорок семь родственников собрались в полном составе. Облепили крышу, висячие галереи, единственную ветку дерева — ни пяди свободного пространства не осталось.
«Дорогие коллеги! — начал было Енци и осёкся: голубь дрозду не коллега; впрочем, выбора не оставалось. — С вашего позволения, — продолжил он, — руководить акцией буду я. От вас требуется: подхватить дерево — р-раз! Общими усилиями поднять — два-а! Так-так, правее! Теперь чуть влево! Осторожно, не заденьте галереи! Не зацепите водосточный жёлоб! И трубу не повредите!» — самозабвенно командовал Енци, а голуби ухватились за дерево и поднимали его всё выше и выше, пока великан не закачался над крышей дома.
Я выбежал на улицу как раз в тот момент, когда голуби бережно опустили дерево на землю. Гигант оторопело оглядывался по сторонам, выворачивая шею и шурша листвою. Понятное дело, ведь ему впервые довелось увидеть троллейбус, мусорный бак и памперсы в витрине магазина.
«Могу идти куда глаза глядят?» — растерянно спросил он.
«Так-так-так», — проворковали Пасаша и родственники.
«Так-так, — прощебетал Енци, приводя в порядок гнездо, несколько разворошённое после перелёта. — Я знаю на окраине города одну очень симпатичную рощицу. Вид — краше некуда, растительность смешанная, там для нас найдётся местечко».
«Я свободен! Ура!» — наконец дошло до дерева. Великан сделал первые робкие шаги, затем всё более уверенной и решительной поступью тронулся в путь. Дойдя до конца улицы Сына Белой Лошади, он припустил со всех ног, то бишь корней. Прохожие, глядя на него, только диву давались.
«Стой! Погоди!» — вскричал Енци пронзительным голосом, совсем не подобающим породе певчих птиц, и, боясь отстать, заторопился вслед дереву.
«Даже „спасибо“ не сказали», — обиженно пробурчали Пасаша и сородичи.
«Мне тоже, — ответил я, — зато я благодарю вас от его имени».
«Рады стараться», — согласно кивнули Пасаша и все прочие голуби. Может, умом они недалёкие, зато нрава были незлобивого. Вновь послышался шелест множества крыльев вспорхнувшей стаи, а я в полном удовлетворении удалился к себе.
На другое утро я со своей скамеечкой обосновался у порога и стал поджидать пильщика. Тот заявился, с торжествующим видом размахивая над головой большущим листом бумаги — что твоя простыня.
«Всё в порядке! — издали прокричал он. — Получено распоряжение, с подписями-печатями, всё как положено, — с этими словами он вошёл во двор и… от удивления раскрыл рот. — Где же дерево?»
«Какое дерево?» — в свою очередь удивился я.
«Которое вчера тут стояло!»
«Ах, вы об этом? Было да сплыло. Взяло да ушло».
«Так-таки ушло?» — изумлению его не было границ.
«Вот именно», — ответил я. А что ещё я мог ответить?
Какое-то время мы помолчали.
«Ну что ж, может, так оно и к лучшему, — наконец проговорил пильщик. — И дереву спокойнее, и дому ничто не угрожает», — и повернул прочь. Совсем неглупый человек оказался этот трудяга с пилой.
А я на опустевшем месте посадил этот олеандр.
С этими словами Михейскорняжкин встал, загасил сигару и укоризненно взглянул на меня:
— Совсем я с вами заболтался.
Сокровища на улице Сына Белой Лошади
Кажется, я забыл упомянуть, что сосед мой, Михейскорняжкин, — барсук на пенсии. Это, конечно, не значит, что барсуком он считался до тех пор, пока трудился, а как работать перестал, так и барсуком больше не стал. Ничего подобного! Быть барсуком, знаете ли, это вам не просто род занятий, нет! Быть барсуком — это состояние, форма бытия. Нечто такое, что постоянно, каждый час, каждый миг заполняет жизнь человека… то есть, я хотел сказать, барсука. Однако не стоит думать, будто бы если, мол, родился барсуком, то можешь пребывать в блаженной праздности, денно и нощно наслаждаясь сознанием того, что ты барсук.
К примеру, Михейскорняжкин — мастер не только письма писать, но и марки коллекционировать. Правда, в детстве он страстно увлекался бабочками, но строгий дядюшка отвадил его от этого занятия. «Если уж тебе хочется стать коллекционером, — сказал родственник, — займись-ка ты лучше марками. Куда больше проку!» И юный Михейскорняжкин, зная, что суждение дяди непререкаемо, перешёл на марки. Поначалу он коллекционировал марки только с изображением бабочек, но мало-помалу отвык от своего прежнего увлечения. Не раз наблюдал я, как он, посиживая во дворе на скамеечке, раскладывает по местам свои сокровища, подбирая серии с изображением камерунских носорогов или голландских космонавтов. А на днях похвастался редкой удачей, когда ему посчастливилось обменять двух марокканских полководцев, одного бельгийского короля и немецкого канцлера на полную серию австралийских утконосов.
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая
