Загнанный зверь - Миллар Маргарет - Страница 32

• Предыдущая
• 32/34
• Следующая

Впрочем, они обретают не сон. Иногда лекарство вызывает противоположный эффект, и они совершают безумные поступки, например раздеваются догола в Першинг-парке или гонят машину по бульвару Сансет со скоростью восемьдесят миль в час и дерутся с полицейскими, когда их задерживают. Леди иногда ведут себя хуже простых женщин.

Он оглянулся на мисс Кларво. Она съежилась в правом углу заднего сиденья, прижав руки к груди, а губы ее шевелились, словно в молитве.

«Она взяла меня за руку, я это ясно помню, взяла дружески и сказала: „Годьона гавоч“. На нашем тайном языке это означало: „Я попала в беду, помоги“. „Годьона гавоч“, — повторила я, и вдруг прошедших лет как не бывало, мы снова были школьными подружками, как в те времена, когда мы хихикали в спальне, после того как погасят свет, составляли заговор против учительницы французского и делили пополам домашние гостинцы. „Пойдем выпьем чего-нибудь“, — сказала она. Эвелин всегда была заводилой, это у нее возникали разные мысли. А я плелась за ней в хвосте. Я обожала ее, мне хотелось стать такой, как она, я пошла бы за ней куда угодно, как овца, коза, как жертва. Я была отмечена ее клеймом, с годами эта отметина не стерлась, а стала четче, рельефнее. Даже Гарри это понимает, я слышу в его голосе презрение.

Яблочно-румяный Гарри, я вижу червяков у тебя внутри».

— Вас подвезти к парадному подъезду или к черному ходу, мэм?

— Я не пользуюсь служебным входом.

— Я просто подумал, раз вы в таком состоянии…

— Это неважно. — Это было важно, она не хотела ничего другого, кроме как войти с черного хода и прокрасться в свой номер незамеченной, но это было невозможно. Вместе с сумочкой она потеряла и ключи. — Плату за проезд я вышлю с посыльным. Сколько с меня?

— Три доллара одиннадцать центов.

Гарри остановил машину у входа в гостиницу, но не потрудился выйти и подержать дверцу. Он не надеялся на чаевые, даже на плату за проезд, сейчас для него это было неважно. Сомнительная дамочка, скорей бы от нее отделаться.

Мисс Кларво открыла дверцу сама, вышла на тротуар и подняла воротник, чтобы прикрыть рану чуть пониже уха. Она не могла спрятать порванные чулки и измызганное пальто, надо было только пройти через холл как можно быстрей, чтобы избежать любопытных взглядов.

Мистер Хорнер, старый администратор, записывал новых постояльцев, но, завидев мисс Кларво, бросил все и поспешил к ней, вытаращив глаза и что-то возбужденно бормоча:

— О, мисс Кларво. Господи Боже, что с вами случилось?..

— Я потеряла ключи. Будьте добры, дайте мне дубликат.

— Вас все разыскивают, мисс Кларво. Решительно все. Они…

— Теперь им уже не надо меня разыскивать.

— Но что с вами случилось?

Поколебавшись, она ответила:

— Был такой чудесный день, и я решила выехать за город. — Какой был день, она не помнила. Не знала, какая была погода и чем этот день был заполнен. — За городом в это время года очень хорошо. Знаете ли, цветет люпин. Очень красиво. — Ложь легко срывалась с ее губ. Остановиться она не могла. Любые слова лучше, чем никакие, любое воспоминание, хотя бы надуманное, лучше, чем пустота. — К сожалению, я споткнулась о камень, порвала чулки и запачкала пальто.

По мере того как она говорила, картина прояснялась, становилась четче. Появлялись подробности, форма и цвет камня, о который она споткнулась, холмы, синие от цветущего люпина, с дикими апельсиновыми деревьями и маками, а за холмами — серо-зеленые очертания гор с чахлыми, оголенными деревьями.

— Вам надо было сообщить о себе кому-нибудь, — с легким укором сказал мистер Хорнер. — Все с ног сбились. Здесь уже побывала полиция с мистером Блэкширом.

— Полиция?

— Я был вынужден проводить их в ваш номер. Они этого требовали. Я ничего не мог поделать. — Он склонился над конторкой и добавил доверительным шепотом: — Они думали, вас похитил какой-нибудь маньяк.

Кровь прихлынула и отлила от лица мисс Кларво, оставив ее пепельно-бледной. Похищена маньяком? Нет, это было совсем не так. «Я пошла выпить чего-нибудь со старой подругой. Я была напугана и взволнована толпой незнакомых людей и уличным движением, а она спасла меня. Взяла за руку, и я почувствовала себя увереннее. Сама по себе я была ничто, но, когда шла рядом с Эвелин, замечала, что люди посматривают на нас с интересом и любопытством, даже с восхищением. „Пойдем выпьем“, — сказала она.

Я могла бы простоять целую вечность, если бы на меня смотрели и восхищались мной, это так приятно. Но Эвелин любит шум и сутолоку, она хотела, чтобы мы пошли. Продолжала твердить: „Идем, идем, идем“, — как будто придумала что-то захватывающее и приглашала меня разделить удовольствие с ней. Я сказала: „Я обещала поехать домой и побыть с мамой, потому что умер Дуглас“. Она обозвала обоих нехорошими словами, и маму, и Дугласа, а когда увидела, как меня это шокировало, посмеялась надо мной за мою щепетильность. Я никогда не хотела быть щепетильной, только не знала, как стать иной. „У меня есть друг, — сказала Эвелин. — Он такой потешный, такой шутник. Пойдем посмеемся“. Умер Дуглас, мой брат, я не должна была развлекаться, но я пошла с ней. Спросила, кто такой этот шутник, и помню, что она ответила. Странно, что это имя так запечатлелось в моей памяти, тогда как много других вещей я позабыла. Джек Терола. „Это художник с фотоаппаратом, — сказала Эвелин. — Он меня сфотографирует, и эти снимки будут показывать по всей стране. Он сделает меня бессмертной“. Я почувствовала, как в сердце мне впилось жало зависти. Я тоже хотела стать бессмертной».

— Мне пришлось помогать полиции, — сказал мистер Хорнер. — У меня не было иного выхода. Если бы я не отдал им ключи от вашего номера, они бы сами их взяли.

— Мне не нравится, когда кто-то вмешивается в мои личные дела.

— Все действовали в ваших интересах, мисс Кларво.

— Так-таки в моих?

— В конце концов, могло случиться все что угодно.

— Случилось только то, — холодно сказала она, — что я поехала за город с подругой.

— Ах да. Посмотреть, как цветет люпин.

— Совершенно верно.

Мистер Хорнер отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Был ноябрь. До цветения люпина оставалось три-четыре месяца.

Он взял дубликат ключей и положил их на конторку.

— Вас спрашивали и просили кое-что вам передать, мисс Кларво. Вам нужно немедленно позвонить мистеру Блэкширу, он у вашей матери.

— Благодарю вас.

— И еще попросили положить эту записку в ваш ящик. Какая-то молодая леди.

Записка была написана красивым косым почерком с уклоном влево на гостиничном бланке:

«Жду в вестибюле. Я должна увидеть тебя сразу же. Эвелин Меррик».

Мисс Кларво хотела бежать, но ее ноги ломило от усталости, двигаться было трудно. Слишком долго и слишком быстро она бежала по незнакомым, страшным улицам. Она знала, что убежать невозможно. Завтра, послезавтра или на следующей неделе Эвелин Меррик будет поджидать ее за каким-нибудь углом.

Мисс Кларво обернулась и увидела, что Эвелин Меррик идет по залу к ней, ловко пробираясь сквозь толпу. День, который изменил мисс Кларво, изменил и Эвелин Меррик. Она не улыбалась и не выглядела такой уверенной в себе, как при встрече на улице. Теперь это была хмурая незнакомка с холодными глазами, вся в черном, вроде бы в трауре.

— Я вижу, ты получила мою записку.

— Да, — сказала мисс Кларво. — Она у меня.

— Нам нужно поговорить.

— Да.

«Да, нужно. Я должна теперь выяснить, как я потеряла день, как минуты прошли над моей головой, не задев меня, словно торопливые птицы. Минуты — точно дикие гуси. Помню, отец как-то взял нас на охоту, Эвелин и меня. В тот день отец рассердился за то, что у меня от солнца разболелась голова. Он сказал, что я плакса и всем порчу удовольствие. И еще добавил: „Почему ты не можешь быть такой, как Эвелин?“»

— Все о тебе беспокоились, — сказала незнакомка. — Где ты была?

— Ты же знаешь, ты прекрасно знаешь. Я была с тобой.

• Предыдущая
• 32/34
• Следующая