Вкус крови - Милкова Елена "Перехвальская Елена Всеволодовна" - Страница 79
- Предыдущая
- 79/92
- Следующая
Кажется, Дмитрий впервые увидел, как тот улыбается.
– Прекрасная у вас сестра, вот что я вам скажу. И пациент у нее идет на поправку. Большего пока сказать не могу. Ну, даст Бог, скоро все выяснится, и скрываться больше не понадобится.
В этом Дмитрий сомневался. Даже если невиновность Глеба будет доказана триста раз, все равно он бежал. При побеге был контужен работник милиции. Этого не прощают. Впрочем, сейчас об этом еще не время думать. Потому что пока невиновность Глеба Пуришкевича не доказана.
– Ну а теперь давайте посмотрим сумочку. Самарин не без труда расстегнул заляпанную грязью молнию. Сумка была пустой – практически пустой. Только на дне позвякивали ключи от квартиры. Но в боковом отделении нашлось то, что Дмитрий искал, – бумажная коробочка с надписью «о.b.». Тампоны. Их реклама так часто прерывает фильмы на самом интересном месте, что о их существовании знают и чукчи в чуме, и негры преклонных годов.
Пока Самарин рассматривал находку, Дубинин извлек с самого дна сумки несколько листков бумаги, с виду почти чистых, если не считать небольшого круглого отпечатка посредине.
– Ого! – Дубинин казался потрясенным. Он снял очки, затем надел их, снова снял. – Так-так-так, – было единственное, что он наконец выдал.
– Ксерокопии, – мельком взглянул на листки Дмитрий.
– Да вы прочтите, что здесь написано! – рассвирепел Осаф Александрович, который больше всего ненавидел в людях тупость.
Самарин посмотрел внимательнее:
– Подарок для Агнессы! – ибо на белом фоне четко пропечаталось: «Генералъ Димитрий Александровичъ Самаринъ».
– Интересные ксерокопии носила с собой Сорокина… – Дубинин пятерней взъерошил остатки волос.
– Она работала в музее, писала диссертацию по печаткам, – объяснил Дмитрий. – Так что тут все ясно.
– Это смотря с какой стороны взглянуть, молодой человек, – фыркнул Дубинин. – Ясно ли, а если ясно, то что именно… Какие здесь еще имеем отпе-чаточки?
Он стал быстро перебирать листы. Перед глазами Дмитрия замелькали оттиснутые имена, одни знакомые, другие не очень: Денис Давыдов, князь Иван Алексеевич Мещерский, Мария Николаевна Ермолова, какой-то чудной Захарьин-д'Эсте Федор Семенович, а вот латинские буквы: Andrea Grimaldi. На последнем листке была уже не печать, а ксерокопия монеты – аверс и реверс, орел и решка другими словами. Она, кажется, особенно заинтересовала Дубинина.
– Золотой дукат, – пробормотал он. – Начало семнадцатого века.
– Как вы так с налета… – удивился Дмитрий. Осаф Александрович взглянул на него:
– Не буду притворяться, что я силен в нумизматике. Просто здесь, – он тряхнул бумагами, – ксерокопии всего, что было недавно украдено из частной коллекции некоего Виленкина. Ограбление столь же остроумное, сколь и наглое.
Знаете, этакий «грабитель с валидолом». На такое у нас в городе способен только один человек, но доказательствами мы не располагаем.
– Вы имеете в виду… – Дмитрий уже понял, о ком идет речь.
– Француз, он же Петр Федорович Сорокин. А он, часом, не родственник убитой?
– Дядя ее мужа, Константина Сорокина.
– Интересная картина получается, как по-вашему?
– По-моему, не очень, – мрачно ответил Самарин, вспомнив лицо с фотографии, которую он столько раз предъявлял свидетелям. – Вы думаете, она имела отношение…
Почему-то стало неприятно.
– Да и вы так думаете, – отрезал Дубинин. – Теперь остается выяснить, не имела ли Марина Сорокина доступа к коллекции Виленкина.
Снова вспомнилось лицо Сорокиной… Такое милое, нежное… Но губы сжаты решительно. Так ли проста была жертва маньяка?
– Она же писала диссертацию о хрустальных печатках! А Виленкин зарегистрированный коллекционер, как я понял. Конечно, была у него. Сотрудница музея, научный работник…
– А заодно и наводчица, – продолжил Дубинин. – Петр Федорович хоть и Француз и очень интеллигентный с виду господин, все же самоучка, ему нужен был квалифицированный специалист-искусствовед. За последнее время он ограбил нескольких коллекционеров, причем брал всего две-три вещи, но всякий раз – самые ценные.
– А накануне коллекционеры обращались в музей с просьбой что-то оценить…
Приходила милая молодая сотрудница.
– Да, интересные вещи содержала сумочка, – покачал головой Дубинин. – Ну что ж, кем бы ни оказалась Марина Сорокина, а убийцу ее надо искать.
– Не Виленкин же это был!
– Тем более он лежит в больнице – сердце. Сумку я сейчас же отдам на экспертизу.
– Сообщите мне?
– Какой вопрос? Как только – так сразу.
– Ну что еще, Катюша?
Самарин еще не виделся с Калачевой. Она только успела позвонить ему с Ладожского и сообщить, что сумка Сорокиной находится у Сучкова. Но это было не все. Остальное был не телефонный разговор.
– Михеева была в «Елах»?
– Никогда не бывала. Вместо обеда пила кофе прямо на рабочем месте. Я же говорю – там дорого.
Самарин и предполагал что-то такое. Больше рассуждать на эту тему казалось бессмысленным.
– Погодите, Дмитрий Евгеньевич, – снова остановила его Катя. – Когда я искала Аникину, я зашла далеко по путям и, мне показалось, видела Веру.
– Что?!
– Ну помните Веру Ковалеву? Я еще ездила в приемник-распределитель узнавать, поступала она или нет. У меня было ее описание: волосы темные средней длины, на вид лет десять" заторможенная. Клянусь, это была она.
– И где ты ее видела?
– По дороге к Товарной справа стоят отцепленные вагоны. Знаете? «Вагон охраны труда», «Вагон техники безопасности»? За ними тянется глухая стена. Так вот, в ней есть пролом. Широкий довольно-таки, не влазишь, а входишь. А за ним тропинка начинается. Ведет к кирпичному зданию. На вид заброшенное. Но окна чистые, понимаете меня? Так вот там, у этого пролома, стояла девочка. По описанию – ваша Вера Ковалева.
– Тебя кто-нибудь видел?
– Да нет, как будто никто…
– А она?
– Я ее окликнула. Она даже не отозвалась, будто не слышит.
– А одета как?
– Да одета неплохо. Юбочка коротенькая, ножки-то тоненькие, как палочки!
Смотреть больно. Но сверху курточка водоотталкивающая.
«Приодели, сволочи!»
– Ты подходила к ней?
– Нет. – Катя отрицательно покачала головой. – Мне что-то стало не по себе…
– Думаешь, тебя заметили?
– Не знаю… Я ее окликнула, она не ответила. И тут мне что-то послышалось из-за стены – в зоне : отчуждения. Я шмыг обратно – вроде все вокруг спокойно.
А когда вернулась, ее уже не было.
– То есть ты считаешь, что тебя нарочно отвлекли и тут же ее убрали.
– Бог их знает… Но может, оно и так. Главное, это уже не наша епархия.
Домишко-то этот вне зоны отчуждения.
Ловко, ничего не скажешь! Строение находится вне зоны действия транспортной милиции – это уже не территория железной дороги. И в то же время находится так близко от нее, что городская милиция тоже не часто сюда заглядывает. Нейтральные воды. Здесь можно делать все что угодно. Прятать подростков, краденые товары. И содержать бордель с девочками.
Катя, судя по всему, обдумывала ту же тему.
– Дмитрий Евгеньевич, а помните, как на Ладожской-Товарной мужчина с проломленной головой лежал почти сутки?
Да, было такое. И на памяти Самарина не один раз. Если что-то происходит на границе зоны отчуждения, тут же начинается склока между транспортниками и муниципалами. Ладно еще, если труп. Ему все равно, часом больше пролежать, часом меньше.
Живому хуже. Бывало, спор между транспортной и городской милицией затягивался на сутки. Доходило до того, что в ход шла линейка.
Сейчас речь шла не о трупе. А о том, что некие подонки, находящиеся под «крышей» милиции, а с ними и кое-кто из работников самого отделения, организовали свой собственный приемник-распределитель для подростков. Другими словами, превратили несчастных детей в рабов, которых можно купить, продать, заставить заниматься проституцией.
Территория была выбрана грамотно, ничего не скажешь.
- Предыдущая
- 79/92
- Следующая
