У жены под кроватью - Милевская Людмила Ивановна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/57
• Следующая

— Матушка твоя?! — завопила потрясенная Глафира. — Да в своем ли ты уме? Будто разум у тебя под кроватью отшибло! Не я ли только что возилась с Марьванной? Развлекала ее! Поила! Кормила! При чем здесь Липка?

Но Желтухин стоял на своем.

— Не обижайся, Глашуня, но я пойду, — промямлил он, разом разрушая все ее планы.

Руки Глафиры уперлись в бока, брови взметнулись, глаза потемнели:

— Не обижайся?! Ты что, издеваешься, дезертир? Я Пончикова проводила, а теперь буду тут одна куковать? На кровати! Не пущу!

Иван Семенович попытался найти возражения, но Глафира протест пресекла, заявив:

— Ваня, мой тебе совет: поостерегись! Лучше нам не начинать!

В тоне ее было слишком много угрозы — какой же мужчина начинать отважится? Желтухин не отважился и сбавил обороты.

— Ладно, — нехотя стягивая штаны, сказал он, — на одну ночь у тебя останусь. Каши дай.

— Сию минуту! — обрадовалась Глафира и, окрыленная, порхнула в кухню.

Все шло по ее плану: Иван Семенович обреченно поплелся за ней. На радостях Глаша отвалила богатырскую порцию каши. Увидев, что она наполняет новую тарелку, Желтухин с удивлением спросил:

— А куда же старая подевалась? Неужели приговорила маман?

— Бог с тобой, Ваня, — отмахнулась Глафира, — стала бы мама твоя манкой пачкаться. Она бутербродики с красной икоркой предпочитает.

— Тогда кто же кашу срубал? — бестолково поинтересовался Желтухин. — Ты что ли, Глашка?

— С ума сошел? — испугалась Глафира, с любовью оглаживая свои стройные бедра. — Я на диете. Сам же ты и срубал, мозги твои дырявые. Вон и тарелка лежит, не помыла еще.

Иван Семенович заглянул в раковину и потряс головой.

— Да-а, — сказал он. — Я что ли съел? А почему тогда я такой голодный?

— Потому, что во всем ненасытный, — игриво толкая его оттопыренной грудью, пояснила Глафира.

Она поставила перед Желтухиным тарелку с остывшей кашей и скомандовала:

— Лопай и за дело.

Не стоит, думаю, пояснять какое дело имелось ввиду. Иван Семенович понял сразу. Он бодро крякнул, схватил в руку ложку, занес ее над кашей и… И из прихожей донесся настойчивый звонок. Бедный Иван Семенович (нервы уже не те) взвился, словно подколотый вилами.

— Кто там опять, черт возьми?! — рявкнул он, швыряя ложку на пол.

— Не знаю, — побледнела Глафира.

— Так пойди посмотри!

Ее вынесло в прихожую, глаз привычно прижался к глазку, и Глафира ехидно хихикнула…

— Ваня, беда, — пряча злорадную улыбку, прошептала она, — это наша Липа.

— Ну, е-мое, допрыгались! — с чувством сообщил Желтухин и, пыхтя, полез под кровать.

Чем же занималась все это время Липочка? А вот чем. Она сварила манную кашу и, пользуясь отсутствием свекрови, поспешила с тарелкой на балкон.

— Эй, голодающие, — игриво позвала она Романа, перевесившись через перила и заглядывая во владения Глафиры. — Ужин пришел.

Но Романа на балконе не было. Он в это время разглядывал шерстяную спину Желтухина, смачно готовящегося к трапезе. Липочка, ничего об этом не зная, встревожилась, но не слишком. “Мало ли что, — подумала она. — Он такой любопытный, может не усидел на балконе и решил поглядеть, что есть в комнате”.

Когда же она явилась с кашей вторично и Романа снова не нашла, тут ей стало не по себе. Она даже вообразить не могла, что он в это самое время благополучно поглощает кашу Глафиры, сваренную на жирных сливочках.

Не обнаружив Романа и в третий раз, (он отсиживался в Глашином туалете) Липочка запаниковала. Она металась по гостиной, ругая себя за то, что не узнала номер его мобильного. Как бы неплохо было б сейчас позвонить и узнать куда он делся…

Да и куда он мог деться из Глашиной квартиры? Если бы подруга его нашла, она сразу дала бы знать. Нет, здесь что-то не то.

И вдруг Липочку осенило: а может как раз то! Именно ТО! То самое, что обычно распутная Глашка проделывает с мужиками. Уж всем известно, что у Глашки с мужиками самый короткий разговор: “Здрасте и в койку!”

Липочка вспыхнула, сердечко заныло, душа заболела, а спрашивается, с чего? С чего вдруг разволновалась? Ну окрутит Глашка Романа. Мужик-то чужой. Что ж в этом плохого? Ей-то, Липочке, что за беда? Она же любит Ивана Желтухина, мужа своего. Действительно любит, да еще как!

А вот, поди ж ты, взяло за живое. “Точно, — решила она, — Глашка случайно на балкон заглянула, а там он. Бесстыжая и давай ему глазки строить. Надо бежать! Надо им помешать!”

Но, не дождавшись свекрови, Липочка никуда бежать не могла. Будет страшный скандал если та явится к закрытой двери.

Несложно представить как бедняжка истомилась за тот короткий срок, пока Глаша и Марьванна ловили нечистую силу. Ей бы не томиться, а заглянуть на свой балкон: вмиг нашла бы Романа. Он, бедняга, там прятался уже не от Глаши, а от Липочкиной свекрови, которую никак в Марьванне не признал.

Но Липочка об этом не подозревала. Она томилась. Ох как томилась! Уж каких только мыслей ей в голову не приходило… Не пришло только одной: почему она Романа ревнует?

А мысль интересная. Будь я мужчиной, обязательно воскликнула бы: “Вот и пойми этих женщин! Что они, что собака на сене: и сама не “гам” и другим “не дам”!” Но я, слава богу, не мужчина, а потому прекрасно понимаю почему волнуется Липочка. И вы уже поняли, думаю.

Так вот, наконец появилась свекровь. Полная бабьей мудрости, она “докладать” невестке не стала, что ходила перемывать ее косточки к ее же подружке. Умиротворенная водочкой, Марьванна молчком прошла в спальню, прилегла на кровать и (к радости бедной невестки) такой храп изобразила, какому до сих пор не научился ее сын-Ваня — мельчает народ, мельчает.

Пользуясь удачным моментом, Липочка незамедлительно проследовала к Глафире и одним разом ввергла в панику и подругу, и собственного мужа. Она с таким грозным видом ворвалась в покои Пончиковых, что Глаша ненароком струхнула. На самом деле струхнула, хотя всю жизнь в таких случаях испуганной больше прикидывалась.

Когда же Липочка закричала: “Где он? Где он?” — колени Глафиры подогнулись, и со страху бедняга едва не “вломила” их общего Ваню. За малым под кровать не указала, но в последний момент спохватилась — вот она, тренировка, неизбежно переходящая в мастерство! Спохватилась и последовала своему старому правилу никогда и ни в чем не сознаваться.

— Кто — он? — спросила Глафира и посмотрела в глаза подруги так чисто и ясно, что Липочка усомнилась, а усомнившись, смутилась и пролепетала:

— Я пошутила. Просто так зашла, повидаться.

Однако, Глаша ей не поверила и, удивившись: “Кого это Липка у меня искала?” — повела атаку. Предусмотрительно затолкав подругу в кухню (подальше от Ваниных ушей), она прошипела:

— Как же ты мною мужа своего соблазнять собиралась, если бегаешь тут с проверками даже тогда, когда он в честной командировке?

Липочка растерялась и брякнула:

— Я не мужа…

— А кого?! Кого еще ты тут можешь найти? — грозно вопросила Глафира и ведь не покривила душой, потому что кроме Вани никого никогда домой не водила.

Переполненная праведным гневом, она схватила подругу за руку и потащила ее по комнатам, приговаривая:

— Вот! Вот! Убедись! Удостоверься, что нет никого у меня!

И Липочка удостоверилась. Действительно, нет. Никого. Но где же Роман? Куда он делся? Уже, пристыженная, вернувшись домой, она спохватилась, что не заглянула под Глашину кровать! Но не идти же обратно… Под гулкие храпы свекрови Липочка рисовала себе картины одна другой страшней. В усмерть соблазненный Роман валяется под Глашкиной кроватью (ему не привыкать), а она, как последняя дура, мечется по квартире подруги с криками: “Где он? Где он?”

— Какой ужас! — вздрагивала она от собственного воображения. — Хватит! Не надо больше об этом думать! Ну их, пусть что хотят, то и делают…

Но, вопреки своему желанию, Липочка думала. Все думала и думала. И чем больше она думала, тем меньше любила Глафиру и тем нестерпимее хотела увидеть Романа. Посмотреть в его бессовестные глаза и, быть может, залепить ему парочку пощечин! Да-да! Залепить! Хорошенько залепить, так, чтобы ладонь сумасшедшим огнем горела! Зачем? Почему? С чего, вдруг? С чего?

• Предыдущая
• 31/57
• Следующая