Кикимора болотная - Милевская Людмила Ивановна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/58
• Следующая

Слушай, старушка, неужели он мог изнасиловать кого-нибудь, кроме меня?

Я всплеснула руками:

— Ты невозможна! Конечно, мог. Мужчины все могут. А твой Ваня вообще темная личность. Я всегда с подозрением смотрела на то, как он кусает твои щеки и кричит при этом с каким-то нездоровым восторгом: «А щеки! А мои щеки!» Это что, по-твоему, нормально?

Маруся изумилась:

— Что же здесь ненормального?

— А ты представь, что мой Астров таким же образом кусает меня.

— Фу, мерзость какая, — содрогнулась она. — Да, в этом есть что-то неприличное, садистское.

— А я о чем? Я о том же. Иван Федорович вполне может изнасиловать кого угодно, но ты пока никаких мер не предпринимай до моего разговора с Татьяной.

Там уж посмотрим.

— Да-да, конечно, — охотно согласилась она, совершенно не способная на еще какие-либо меры. Щипцы уже были разбиты.

Мы вернулись на кухню. Мужчины о чем-то совещались громким шепотом.

Увидев нас, они с видом мелких воришек замолкли и разом потянулись к сигаретам.

— Женя, домой! — скомандовала я, после чего мой Астров вздохнул с облегчением.

— Знаешь, за что я люблю твою Марусю? — признался он мне уже в машине.

— За что? — вспыхнула ревностью я.

— Она дарит мне вкус к жизни. Как-то сразу начинаешь понимать, что ты счастлив…

— Что нет у тебя Маруси? — уточнила я.

— Примерно так, — согласился он.

— Три часа ночи. Неужели ты разбудишь Татьяну? — с опасением спросил Евгений, когда его «Тойота» въехала в мой двор.

— Разбужу? — рассердилась я. — Да она сама кого хочешь разбудит. Она вообще никогда не спит. У нее же гости.

— Но к Татьяне я с тобой не пойду, — категорически заявил он.

— Конечно. Ты пойдешь спать. Ведь завтра же необходимо передать в надежные руки кассеты.

Астров почему-то испугался:

— Какие кассеты?

— Как это какие? Те, что лежат в бардачке, если ты, конечно, мне не соврал.

Евгений вздохнул с облегчением, и я поняла, что действительно пора отпустить беднягу на покой. Работа у него беспокойная, рано приходится вставать, а тут еще я со своими поисками.

— Да, кассеты надо передать, — зевая сказал он. — Сонь, я до дому не доеду. Прямо здесь, в машине, сейчас и засну. Можно?

— Еще чего. Изволь подняться и заснуть в моей спальне. Тут и спать-то осталось каких-нибудь три часа. А я за это время как раз переговорю с Татьяной.

— Очень надеюсь, что тебе этого времени хватит, — сказал Евгений. — Потому что утренний кофе я мечтаю получить из твоих нежных ручек, а не из рук Жанны.

Опасения Евгения были не напрасны. К утреннему кофе мне удалось вырваться с большим трудом, но время не было потрачено без пользы.

Когда я пришла к Татьяне, пир был в самом разгаре. К гостям, с которыми я уже успела познакомиться, добавилась еще и моя старая подруга — баба Уля. В прошлом году она приезжала в Москву на очень серьезную операцию и выпила здесь столько, что не понадобилось никакой анестезии. Нет, доктора, конечно, все сделали как положено, но только для того, чтобы баба Уля не пела громко во время самой операции. К их удовольствию, она уснула, и операция прошла успешно.

Теперь Уля приехала на осмотр и консультацию.

Мы с ней сразу полюбили друг друга. Не знаю почему, но меня с детства тянуло к простым русским женщинам, ну к тем, что и коня… и в избу…

Баба Уля была как раз такая.

— А-аа! — радостно закричала она, увидев меня. — Сонька! Да иди же я тебя поцелую!

Терпеть не могу целоваться с пьяными и избегаю этого всю жизнь, но с ней я поцеловалась охотно. Она сгребла меня в охапку, придавила своей необъятной грудью и не отпустила до самого утра.

— Да Татьяна, налей же ты Соньке, красавице нашей. Да больше лей, больше, мне для нее ничего не жалко. Да пей, Сонька, пей. Пей да не закусывай.

Баба Уля с любовью завела прядь моих волос за ухо, с интересом потрогала мои сережки и чмокнула меня в лоб.

— Красивые висюльки, — сказала она. — Те, что ты мне дарила, хуже. Эти лучше.

— Я вам и эти подарю, — пообещала я.

— Ой, да Татьяна, налей же Соньке! — пуще прежнего закричала бабуля. — Да мне же для нее ничего не жалко. Пей, Сонька, пей и теперь закусывай.

Я выпила, закусила и, пока еще не поздно, быстренько перешла к делу.

— Татьяна, ты друга моей Маруси знаешь? — спросила я.

— Друга Сонькиной Маруси ты знаешь? — тут же продублировала вопрос баба Уля. Татьяна задумалась.

— Мордатый такой? Здоровый, краснорожий? — спросила она.

— Ну, есть немножко, — согласилась я.

— Знаю.

— Она знает, — перевела Уля, которая не могла оставаться безучастной.

— Татьяна, помнишь, я приходила к тебе за ведром и тряпкой?

— Ну, помню.

— Это было в воскресенье, а перед этим была суббота. Так вот, вспомни, пожалуйста, ты его видела в тот день, в субботу? И если видела, то где?

— Да, вспомни, где видела, и наливай, — вставила баба Уля.

Татьяна не послушалась. Она сначала налила, а потом вспомнила.

На другом конце стола затянули песню, и баба Уля, не выпуская меня из объятий, тут же присоединилась своим зычным контральто:

— Не-ее моро-оозь меня-яя…

Это дало мне возможность оставить стопку нетронутой. Татьяна быстренько опрокинула в рот свою, наспех закусив огурцом, вплотную придвинулась ко мне и закричала, стараясь перекрыть поющих:

— В тот день я видела его два раза. Татьяна показала два пальца и повторила:

— Два раза.

— Где? — прокричала я из-под мышки бабы Ули.

— Первый раз в кустах, а второй во дворе. Мы как раз провожали Барбоса.

Это Борька, двоюродный брат нашего Коли по материнской линии. Потом мы пошли сажать его на поезд. Я-то не пошла, только до метро проводила и вернулась.

Тогда-то и увидела их.

— Кого их? — закричала я.

— Ну этого… Ваню, что Марусин друг, Сережку, что друг твоего Женьки, и самого Женьку. В кустах они лежали и песни орали. Их еще хотели в милицию забрать за хулиганство, но я сказала, что это наши, из соседнего дома, ну и…

— Татьяна махнула рукой, мол, обошлось все. — Остались спокойно лежать в кустах. Никто их не тронул, — добавила она и потянулась к бутылке.

Я запаниковала.

— Татьяна, подожди! Уже и без того я плохо соображаю. Не наливай пока.

— Я налью, и пусть стоит, — успокоила она меня.

— Значит, ты видела Ивана Федоровича в кустах? И всех троих одновременно тоже?

— Да, и даже пела с ними. Я надела новый халат, а они мне его испачкали.

Она обиженно надула свои красивые пухлые губы. Надо отдать должное, несмотря на обилие гостей и хронические встречи и проводы, Татьяна как-то умудрялась сохранять в квартире удивительный порядок. В нашем доме она всегда славилась чистоплотностью, чего никто не может сказать о Старой Деве, у которой бигуди и те грязные. Поэтому я поняла ее обиду. Испачканный халат — это проблема.

— Татьяна, реши мне такую задачу, — прокричала я, поскольку гости в это время как раз взяли самую верхнюю в песне ноту. — Почему в кустах ты видела всех троих, а Старая Дева — одного Евгения?

Задавая вопрос, я не слишком надеялась получить ответ, но Татьяна меня удивила.

— И я видела Евгения в кустах, только уже одного.

Я потрясла головой:

— Ничего не пойму! Как же это?

— Это позже было, я в круглосуточный за хлебом ходила, — пояснила она и добавила:

— Правда, лежал он уже в наших кустах.

— Как в «наших»? А какие кусты не наши?

— Те, в которых они раньше лежали. Песня неожиданно закончилась.

— Надо промочить горло, — сказала баба Уля, — пересохло, — и Татьяна бросилась наливать.

Я терпеливо дождалась, пока все выпьют и даже выпила сама, поскольку мне снова начало казаться, что кто-то стоит за моей спиной, хотя я точно знала, что непосредственно за моей спиной находится лишь крепкая рука Ули.

— Да что ты ерзаешь, красавица ты наша? — спросила она, поднося очередную стопку ко рту. — Не ровен час пролью.

• Предыдущая
• 36/58
• Следующая