Большая рождественская книга романов о любви для девочек - Селин Вадим - Страница 2

• Предыдущая
• 2/77
• Следующая

Каждый хотел защититься от жары, и поэтому на магазины бытовой техники обрушился огромный поток покупателей, желающих приобрести кондиционер или сплит-систему. Но они устанавливаются не сами по себе, их устанавливают специальные работники – промышленные альпинисты, которые тоже работали в усиленном режиме. Именно им и был мой папа. В то жаркое лето мы практически не виделись, потому что он круглосуточно пропадал на работе, а дома его ждала семья – жена, мать, то есть моя бабушка, а также мы с Максимом. Мне было тринадцать, а брату – пять.

Как-то перед очередным вызовом на работу он попросил нас с мамой:

– Девчата, окрошечки нарежете? Очень хочется! Холодненькой!

Папа любил окрошку.

– Конечно, – улыбнулась мама. – Кать, принеси из сарая картошки.

– Я буквально на часик, кондиционер на третьем этаже с Игорем установим, и сразу вернусь, – ответил он.

Игорь был напарником отца.

– Давай, а мы пока все приготовим, – пообещала мама.

Папа уехал.

Прошел час.

Мама сварила картошку и уже заканчивала ее чистить. Я порезала редиску, зелень, колбасу и достала из холодильника квас с кефиром. Мама взяла кастрюлю, высыпала ингредиенты, взяла в руки кефир, и в этот момент зазвонил телефон.

– Игорь, – удивленно прочитала мама на дисплее. – Алло, – ответила она и параллельно начала выливать кефир в кастрюлю. И вдруг изменилась в лице. – Как – упал?..

Пакет с кефиром выпал из рук. Хлюпнув, он упал на стол, полился густой рекой и начал капать на пол.

– Катя! Папа с высоты сорвался! – истошно закричала она.

Наспех переодевшись, мы помчались в больницу, оставив дома бабушку с Максимом.

Уже через двадцать минут влетели в отделение.

Папа без сознания лежал в реанимации с травмами внутренних органов и переломами. К нему подключили аппараты искусственного жизнеобеспечения.

Мы, одетые в белые халаты, стояли возле папиной кровати и во все глаза смотрели на приборы, которые помогали ему дышать и следили за работой сердца.

Потом, потрясенные, вышли в коридор и сели на лавочку.

Это было таким ударом, и я не могла понять, что со всеми нами происходит. Казалось, это какой-то сон, бредовый сон. Как такое может быть? Мы же только что вместе стояли на кухне, папа пообещал, что вернется через час, и попросил холодную окрошку… Но сейчас почему-то находимся не на кухне, а в больнице; сидим не за столом, а на стерильной лавочке из бежевого кожзаменителя: и папа лежит не на диване, а в реанимации без сознания.

Я посмотрела на маму. У нее в волосах застрял кусочек укропа, который должен был быть в окрошке. Очень медленно я его сняла, по-прежнему не осознавая, почему мы здесь.

«Что теперь будет?.. – звучал в голове вопрос. – Что?..»

Не верилось, что вот так, за одну секунду, может измениться все.

Наступил вечер. Мы по-прежнему сидели на скамейке. Пациенты перестали бродить по коридору и разошлись по палатам.

– Я буду ночевать здесь. Не могу оставить папу, – сказала мама. Она мгновенно, за несколько часов, постарела. Под глазами темные круги, лицо бледное и словно каменное, без единой эмоции. Она была погружена в себя и как-то заторможенно воспринимала действительность. – Максима спать уложите, пусть не сидит долго перед телевизором. Кошку покормите. Мы купили корм? У кошки корм есть? Ты не помнишь, кефир со стола вытерли?

Из-за сильного стресса у мамы путалась речь, кажется, она сама не понимала, что говорит, слова вырывались автоматически.

Я взяла ее за руку.

– Я тоже буду здесь.

– Лучше домой иди, побудь с бабушкой.

– С бабушкой Максим. А я буду с тобой.

Медсестра дала нам простыни. Мы легли на скамейки и укрылись ими. На часах было десять вчера, но спать не хотелось. Просто молча смотрели в белый потолок и вдыхали запах стерильных бинтов и лекарств, которым насквозь была пропитана больница.

Наступила ночь. В коридоре погас яркий свет. Было тихо и тревожно.

Запаха я уже не ощущала. Привыкла.

И сама не заметила, как уснула.

А глубокой ночью нас кто-то разбудил.

– Просыпайтесь!

Я открыла глаза и сначала не могла понять, где нахожусь. Какой-то коридор. Тусклый свет. Женщина в белом халате.

«Больница», – вспомнила я.

– Что случилось? – мама вскочила с лавочки и испуганно посмотрела на медсестру.

Мы чувствовали ответ, но не хотели верить.

Медсестра опустила глаза и тихо вздохнула.

– Мне очень жаль… Ваш родственник умер.

Прошло несколько месяцев. Наша семья находилась в страшном ударе. Мы не могли прийти в себя, не хотелось верить, что папы больше нет. Это просто в голове не укладывалось – как так может быть?! Но это правда… Его с нами нет…

В первое время постоянно казалось, что сейчас откроется дверь, мы услышим его добрый голос: «Дети, я дома!», помчимся навстречу, повиснем на его шее и поцелуем в колючую щеку. Но этого не случалось… Папа не приходил.

Когда сидели дома и слышали, что к воротам подъезжала чья-то машина, сердце радостно стучало, и казалось, что это папа приехал с работы. Но потом вспоминали: «Папы больше нет», и выходили на улицу встречать приехавших в гости родственников, друзей – это был кто угодно, но только не он…

Если раньше я была обычным тринадцатилетним подростком, то после смерти отца мгновенно повзрослела. На меня легла большая ответственность – нужно помогать маме и с Максимом, и по дому, и, самое главное, поддерживать ее морально. Было страшно больно, хотелось постоянно плакать, но я этого не делала, потому что на меня смотрела мама – и если бы увидела слезы, то расстроилась бы еще больше. Внутри себя, в душе, я рыдала, а внешне пыталась выглядеть стойкой, потому что от моего настроения зависело настроение мамы. Это было тяжело, но я старалась.

Раньше у нее было плечо, на которое можно было опереться, второе крыло, благодаря которому она летела по жизни. Теперь это плечо из-под нее выбили и крыло отрезали.

Фирма, в которой работал папа, выплатила нам компенсацию, так как произошедшее считалось травмой на производстве. Кроме того, социальная защита платит нам пособие по потере кормильца, у которого осталось двое несовершеннолетних детей. Но несмотря на это, мама стала усиленно работать, потому что понимала – на ней теперь большая ответственность – она стала одновременно и матерью и отцом.

Иногда бывало, что мама работала в кафе в две смены и домой приходила далеко за двенадцать, а с утра уходила на работу раньше, чем мы просыпались. И целый день готовила, готовила, готовила посетителям кафе. А когда приходила домой, падала на кровать и отключалась. Проснувшись утром, мы видели на плите свежую горячую еду и записку «Я вас люблю». Вот такие они, мамы – позже всех ложатся и раньше всех встают.

Когда у нее было на работе посвободнее, она уделяла нам много внимания – учила с Максимом уроки, разговаривала со мной о жизни, водила на прогулки. Но все равно ей было тяжело. Поэтому, чтобы хоть как-то помочь, я взяла на себя всю домашнюю работу – стирку, уборку, глажку, и бабушка мне помогала.

Каждый мой день был расписан: как только звенел звонок с уроков, я сразу же выбегала из класса и летела на второй этаж, где учились первоклашки, забирала Максима, по пути домой заходила в магазин за продуктами, приходила домой, помогала бабушке готовить еду, после делала с Максимом уроки, затем выкраивала время для пациентов в больнице, вечером неслась домой делать свои уроки, а там уже и спать пора. Брат купался, после этого ложился в кровать, и я обязательно рассказывала ему сказку, потому что без этого заснуть он не мог (если собрать сказки, придуманные мной за всю его жизнь, я могла бы уже выпустить трехтомник). Со слипающимися глазами рассказав сказку, я возвращалась в комнату, падала на кровать и мгновенно засыпала, слыша в полусне, как ближе к полуночи приходит с работы мама. Иногда просыпалась утром в той же позе, в которой засыпала.

Моя жизнь была насыщенной, но я была очень этому рада, потому что чем больше сделаю для мамы, бабушки и брата, тем легче им будет.

• Предыдущая
• 2/77
• Следующая