Королевство белок - Тулянская Юлия - Страница 63
- Предыдущая
- 63/76
- Следующая
Негромко перебирал струны лютни Энкино. Бывший актер нашел ее в одном из покоев замка и настроил. Эльхи сидела рядом. Между ними завязалась какая-то особенная дружба: молодой наставник вызывал у Эльхи такую искреннюю любовь и восхищение, что она ни на минуту не выпускала его из виду.
Энкино придержал рукой струны.
– Сестрица! – окликнул он.
Иллесия улыбнулась:
– Тебе что, братец?
Энкино давно уже улыбался редко, и сейчас он сказал очень серьезно:
– Зоран на днях говорил со мной о тебе. Он просил меня рассказать тебе о его любви. Я не думаю, что расскажу лучше него самого. Но Зоран хотел, чтобы я нашел какое-нибудь особое выражение, например, в стихах или в песне. Я искал, что бы спеть, и случайно вспомнил одну народную песню. Она словно нарочно придумана для вас.
– Про нас? – удивленно и радостно спросила Иллесия. – А что за песня?
– Про девушку, которая ждет своего милого, – сказал Энкино. – Ну, как это часто в народных песнях… Я ее перевел, не судите строго.
Энкино когда-то мастерски владел и голосом, и инструментом. Теперь его руки огрубели, и он давно не пел. Из-за этого песня была простой, без прикрас:
Когда Энкино замолчал и опустил лютню. Иллесия, обнимая обеими руками тяжелую голову своего мужа, шепотом обещала ему:
– Зоран, ты мой прекрасный витязь. Я тебя никогда больше не обижу, Зоран!
Праздник длился допоздна. Под конец от вина оживились все, Илла пела уличные песенки, Энкино вспомнил несколько старинных баллад. На родном языке, так что никто ничего не понял, спел что-то лихое Берест – что-то наподобие плясовой, которой остальные даже притопывали в лад. И Илла не усидела. Она вскочила и закружилась в быстром танце, смеясь и заставляя подняться с места тех, кто попадался ей по дороге, но лишь немногие женщины последовали за ней. «В красном платье, с черными волосами – она похожа на цветок мака», – мелькнуло у Энкино.
Когда все устали и веселье пошло на спад, к Бересту подошел Вестр. Смущенно и вместе упрямо он произнес:
– Я хочу жениться на Лин, как Зоран – на Илле, князь.
– Понравься ей! – сказал Берест. – Тогда, когда соберем урожай, мы с Ирицей вас обвенчаем.
– Я нравлюсь ей, – ответил Вестр. – Хочешь, Берест, я позову ее и спрошу при тебе?
– А ну, давай!
Лин подошла вместе с Ирицей. Они только что о чем-то говорили, глаза у Лин радостно блестели, она застенчиво посмотрела на Береста и бросила украдкой взгляд на стоящего рядом с ним Вестра.
Берест окинул веселым взглядом обоих. Спросил:
– Что, правда что ли?
Лин без объяснений поняла и полушепотом подтвердила:
– Правда.
Дикий корень все меньше помогал Хассему собраться с силами. Теперь он должен был жевать его высушенную мякоть, только чтобы держаться на ногах.
За обедом Хассем медленно доедал похлебку. Ему чудилось, что он видит остальных со стороны, как будто сам был не за столом, а глядел откуда-то из угла сверху.
Вскоре Хассем понял, что уже не работник. Ноги подгибались, руки не могли удержать даже самых легких вещей. Вставать по утрам было невыносимо тяжело.
– Я сейчас, я с вами, – бормотал он.
Но Ирица, посмотрев на него, сказала, чтобы его больше не ждали.
– Лежи…
– Я отлежусь… только один день, – обещал Хассем.
Он не мог пошевелиться, голова кружилась. К полудню дикий корень все-таки возвращал его к жизни.
Хассем все реже спал по ночам, иногда, измучившись бессонницей, вставал и бродил по разоренному замку. Порой ему начинало казаться, что прежние хозяева не погибли, а затаились где-то. Хассему чудилось, что за углами и поворотами коридоров скрываются демоны Подземья, а в подвалах прячется, выжидая, сам их Князь.
В городе мертвецы. Вон и огромная луна светит в окно, аж глаза режет, как на кладбище. Рука сама потянулась за корнем… Запас в мешочке у пояса. Хассем пожевал. Ощутив знакомый прилив сил, на время успокоился. Но потом сердце стало биться быстрее и быстрее. Должно что-то случиться, думал Хассем. Все спят… Может – с детьми или с больными в лазарете? Надо проверить.
Сжав в руке нож, Хассем вышел в коридор и стал красться вдоль стены. Враги затаились, но Хассем ощущал их присутствие – холодок страха по спине, стук крови в висках. Хассем тревожно озирался по сторонам.
Мертвец вышел из стены совсем рядом. Хассем даже ощутил дуновение ледяного ветра.
Хассем замахнулся ножом и, продолжая рубить воздух, даже не закричал, а замычал или захрипел.
Он почувствовал, как стальной обруч сомкнулся вокруг его груди, поверх рук, так, что он не мог высвободиться. Хассем отчаянно боролся, тщетно стараясь разорвать этот обруч. Огромная тяжесть потянула его вниз, Хассем упал, все еще отбиваясь.
– Не бойся, это я, это я, – глухо отдаваясь в голове, гудел над ним чей-то низкий голос. – Разбудишь всех! Хассем, это я, Зоран.
Хассем вырывался, пока не обессилел. Руки Зорана были не хуже стальных оков.
Зоран оглянулся. На плечо легла ладонь Иллы:
– Что с ним?
Своей борьбой они с Хассемом разбудили остальных. Снодрек воинственно озирался. Зоран видел, как светятся в темноте глаза Ирицы и кота, которого лесовица держала на руках, и различал высокую фигуру Береста.
– Горячка у него, – сказал Зоран. – Дикий корень… Я знаю: кто его жует, тому чудится всякое. Только я вам раньше не говорил…
Зоран замолчал. Хассем, казалось, был в забытьи. Но Зоран все равно не добавил ни слова, пока Ирица, догадавшись, не подошла и не наклонилась, чтобы он мог прошептать ей на ухо:
– Я вам не говорил, потому что ему не жить, если он бросит…
Ирица была права: до сих пор корень помогал Хассемубыстрее сжигать собственную жизнь, меньше нуждаться в еде и отдыхе, чем другие. Но теперь Хассем чувствовал, что силы его вычерпаны до дна. Дикий корень съел его душу, и теперь он видит то, чего нет. Иногда из темноты выплывали знакомые лица: напарник с мельницы, ловец с каменоломен Крот, которого он убил. «Наверно, они зовут меня», – думал Хассем.
Но видения приходили не только жуткие. Хассем помнил и хорошие: можно летать, можно оказаться посреди пустыни под звездным небом, можно снова увидеться с матерью. И можно умереть во сне, как напарник, который жевал слишком много дикого корня.
Хассем, тяжело опираясь на руки, сел на постели. Он достал из-за топчана свой драгоценный запас.
Он потряс головой и уронил лицо в ладони. Корень – это рабство. Это хуже, чем ходить по кругу и вращать колесо. Хассем вспомнил, как дважды Берест пускался с каменоломен в почти безнадежный побег, и каждый раз мог сложить голову. Но из рабства надо бежать, даже если – в смерть. Хассем знал, что Берест, который угоден Творцу, поступал так – и побеждал. Изначит, что Творец на стороне тех, кто борется. Энкино однажды сказал: «Это не так просто – встать с колен». Хассему тоже было непросто встать со своего топчана. Хватаясь рукой за стену, а в другой держа мешок с «диким корнем», он медленно побрел к очагу.
- Предыдущая
- 63/76
- Следующая
