Королевство белок - Тулянская Юлия - Страница 23
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая
Берест окликнул Иллу:
– Постой. Ирица пусть полечит. Она такая знахарка, что лучше и не найдешь. Я на себе испытал.
Ирица положила обе руки на воспаленное место и некоторое время сидела неподвижно. Илла с любопытством уставилась на нее – и вздрогнула, увидев, что у Ирицы светятся глаза. Когда Ирица убрала руки, опухоль заметно спала.
– Во дает! – вырвалось у Иллесии.
Зоран, лежавший на топчане, приподнялся на локте, чтобы посмотреть. Ирица удержала его:
– Ну, вот, а теперь спи. Скоро все пройдет.
Она пододвинулась поближе и положила руку Зорану на лоб.
– Что ты делаешь? – проговорил тот, чувствуя, что его охватывает слабость.
Ирица не ответила: ей нужно было сосредоточиться. Через миг она почувствовала, что Зоран больше не сопротивляется ей: его охватил сон.
– Не бойся, – полушепотом окликнул Иллу Берест. – Она ничего плохого не делает. Посмотри, – он распахнул рубашку на груди, показывая рубец от ножа. – Вот от этого Ирица меня за неделю на ноги поставила.
– Ну и дела! – потрясла головой Иллесия. – Это как так у нее получается?!
– Ирица – лесовица, – произнес Берест. – Только молчи об этом, ладно?
– Да уж конечно! – воскликнула Илла, глядя на Ирицу круглыми от удивления глазами. – А то вся Богадельня сбежится! Само собой, никому ни слова.
Когда Берест и Хассем ушли в город, Ирица села на свободный топчан, прислонившись к стене: у нее кружилась голова. Леса, который поддерживал ей целительную силу, вокруг не было, и Ирица отдала Зорану просто часть своих жизненных сил.
– Не выспалась, – по-своему решила Иллесия. – Ну, посиди. А ты правда настоящая лесовица?
– Да, – ответила та. – Ирица – моя трава.
Илла с удивлением присматривалась к Ирице, к которой до сих пор относилась, как к тихой младшей подружке. Потом Иллесия принялись за свои обычные утренние дела по хозяйству. Девушки переговаривались негромко, чтобы не разбудить Зорана.
– Ты лесовица, а замуж идешь за человека, – расспрашивала Ирицу Илла, выметая веником сор из угла. – Ты что, его так полюбила, даже своим предпочла?
– Как это предпочла? У меня других и не было. Он мне имя дал… – ответила Ирица.
– И все? А что, из ваших, лесных, подходящих ребят не нашлось?
Ирица покачала головой:
– Дубровники – мои братья.
– Вот как! – Иллесия кивнула, оставила веник и подсела к Ирице на топчан. – Только знаешь, что я тебе скажу? Как подружке – не обидишься?
Ирица вопросительно посмотрела на Иллу.
– Смотрю я на тебя: как это ты сама за парнем бегаешь?
– Я бегаю? – не поняла лесовица.
– Ну, а как еще назвать? Вы еще не поженились даже, это он вокруг тебя плясать должен! А ты с него глаз не сводишь, вот таких, – Иллесия хихикнула и изобразила, как могла, влюбленный взгляд. – Берест для тебя свет в окошке. Он тебе запретил в кабак ходить, а ты и слова поперек не скажешь. Сидишь тут одна, скучаешь в темноте, а ослушаться боишься. Вот пошли-ка хотя бы сегодня со мной… Не съедят же тебя! Меня же не съели. Хоть на людей поглядишь. А то смотри, подруга: он тебе на шею сядет.
Ирица с непонимающей улыбкой глядела на Иллу.
– Я его не боюсь.
– Ты избалуешь его. Знаешь, как ребята нос задирают, когда видят, что девчонка влюбилась и никуда не денется? Так что, подруга, не будь такой овечкой!
Тихо рассмеялся Зоран. Девушки думали, что он спит. Во всяком случае, Ирица велела ему спать и была уверена, что ее магия действует. Но Зоран рассмеялся:
– Берест – парень хороший. К нему можно и без строгости, Ирица. Увидишь: женится – сам тебя будет слушаться.
– А, смотри-ка, проснулся! – обрадовалась Илла и села ближе к Зорану, провела ладонью по его заросшей бородой щеке и улыбнулась. – Ну, как, ничего не болит?
Зоран только покачал головой.
– Раз уж я слышал ваш разговор, хотите, секрет вам открою? У женщины, которую любишь, слово имеет силу заклятья. Вот скажет она: «Ты хромой бродячий пес» – и будешь псом всю жизнь. А скажет: «Ты прекрасный витязь» – и будешь прекрасным витязем.
Илла рассмеялась.
– Смотри-ка, хромой бродячий пес, слова-то какие жалобные, – подмигнула она Ирице.
– Ну, всякая девчонка захочет лучше с прекрасным этим… витязем жить, а не с псом бродячим, – продолжала она. – Так что если она не дура, то и назовет как надо. А если дура, зачем в нее такую влюбляться? Ты люби ту, которая верные слова скажет и в «пса» не превратит.
Зоран кивнул, накрывая ее ладонь своей, тяжелой, точно каменной.
Ирица сидела на краю топчана и задумчиво смотрела на них.
В тот же день Ирица решилась. Она сбегала в кабак, чтобы принести Зорану горячей похлебки.
– Если кто пристанет, – наш народ сама знаешь какой, – я тебя в обиду не дам! – ободрила Иллесия.
– Никто меня не обидит. Пусть только сунется, я его так оцарапаю! – смело ответила Ирица.
Она впервые без дрожи и страха вспомнила, как на хуторе защищалась от хозяйского сына, как напугала его вдруг засверкавшими по-кошачьи глазами и убежала в лес.
Когда Зоран поел и снова уснул, Ирица, завернувшись в одеяло, неподвижно сидела в углу. На душе у нее было тревожно. Она вспоминала, как Илла изображала «влюбленный взгляд» и смеялась над ней. «Вот так и Зоран смотрит на Иллу, – думала Ирица. – Человеческие девушки не „бегают“ за парнями, у них все наоборот!».
На другой день Ирица сказала Иллесии:
– Я опять пойду с тобой в кабак. И сегодня я останусь, а Зорану обед ты понесешь. Он тебе больше обрадуется.
Кабатчик не был против, чтобы Илле помогала девушка в крестьянской одежде, из земляков ее сожителя. Хозяин даже обещал накормить Ирицу даром. Ирица возилась на кухне, бегала вместо Иллы в темный чулан за крупой. Илла ругалась – «там темно, как у демона в заднице, и крысы в локоть длиной!». Ирице в темноте было нетрудно найти все, что угодно, а крыс она не боялась. Правда, из кухни Ирица не высовывалась и на стол не подавала.
А на третий день Ирица сказала Бересту:
– Я буду ходить в кабак помогать Илле. Я уже ходила, я теперь все умею делать, как Илла. Она меня научила.
Зоран с Иллой переглянулись. Берест нахмурился, но Ирица быстро добавила:
– Я никого не боюсь. Как другие женщины у людей, так буду и я.
Берест вдруг широко улыбнулся, и Ирица невольно начала улыбаться так же.
– Хочешь – так будь… Вот ты какая, оказывается! А я думал, ты совсем робкая.
– А я нет… – сказала Ирица тихо, и Берест обнял ее, а потом пошел на улицу за водой. Во внутреннем дворе развалин был вырыт колодец.
Ирица вышла следом за ним.
– Скажи, Берест, – вдруг окликнула она. – Я за тобой бегаю, да? У людей так не делают? Это плохо, что я тебя так сильно люблю?
Берест обернулся и быстро подошел к ней.
– Скучаешь одна? – и – почти шепотом: – Белка лесная… А я-то как без тебя скучаю!
– Смотри, дом моего бывшего хозяина, – показал Бересту Хассем во время одной из их вылазок в город.
На всякий случай они обошли дом стороной, чтобы никто из знакомых рабов не узнал Хассема и не полез с расспросами.
Потом всю ночь Хассем вспоминал единственное, что ему было жалко в прошлом: бывшего актера Энкино, которого судьбой невольника занесло на господскую кухню чернорабочим.
Что Хассем о нем знал? Что он родом из приморского южного города Тиндарита. Отец Энкино был домашним учителем-рабом, который жил почти так же, как живут господа, учил хозяйских детей, толковал самому хозяину трудные места из философских трактатов и смотрел за библиотекой. Однажды хозяин продал своего домашнего мудреца богатому аристократу из Анвардена, большому поклоннику театра. Ученый раб должен был переводить для нового господина классические пьесы с древнесовернского языка. Энкино чем-то привлек его внимание, и его купили вместе с отцом. Новый господин взял его в труппу. Энкино играл мальчиков и девочек, потом – девиц, а когда подошел, наконец, к тому возрасту, чтобы начать играть юных героев, господин охладел к театру и распродал актеров.
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая