Королевство белок - Тулянская Юлия - Страница 16

• Предыдущая
• 16/76
• Следующая

– К «ничьим»? – Илла задумывается.

«Ничьи дети» – это те, у которых нет матерей и отцов, совсем никаких. Они вместе живут в подвалах и лазают по развалинам.

Мать Иллы кашляет и боится, что скоро умрет. Она думает, что тогда Илла попадет к «ничьим детям». И пропадет. А Илла уверена, что она нигде не пропадет. К тому же там, в подвалах, есть свои, – совернцы, как и она, пришельцы с юга. Но мать жалко: вдруг правда помрет?

– Все равно отец сволочь, – продолжает она о своем. – Вот вырасту, найду его и скажу: гнида ты последняя. Мамка говорит, если бы не он, мы бы так и жили до сих пор в Соверне. Там тепло круглый год, и на деревьях растет… все, что хочешь. Мамка говорила… Виноград, оливы, вроде так. Протяни руку – и рви. Никто не охраняет. И облав не бывает. И солнца столько, прямо как в городе на площади, и даже больше. Мамка говорит: «Я тут помру, потому что солнца мало».

– Врешь, не может быть тепло круглый год, – отмахивается Эрсис.

– Я когда вырасту, не буду с тобой жить, а туда пойду. Мамка говорит: это на юге. Вот узнаю где юг, и пойду, – заявляет Илла.

На каменном полу холодно. Дома у матери были одеяла, и Илла спала на кровати. Но когда мать умерла, то кровать, одеяло и все, что было в доме, разобрали соседи и хозяйка бакалейнойлавки: она сказала, что мать ей была здорово должна. А в подвале у «ничьих детей» – холод и всегда хочется есть. «Ничьи» сидят у стен прямо на полу. Иллу привел сюда южанин по кличке Трещотка, прозванный так за постоянную болтовню, и сказал:

– Нянчиться с тобой никто не будет.

Илла кутается в старый материн платок.

– Эй, черномазая, дай-ка сюда, – тянет вдруг за платок мальчишка года на два старше Иллы. – Холод собачий, буду накрываться!

Илла не «черномазая» – у нее просто темные глаза и черные, давно не чесанные волосы, ну и кожа немного потемнее, чем у местных бледных девчонок с желтыми волосами и голубыми глазами.

– Дай, я сказал, быстро! – мальчишка срывает с Иллы платок.

Илла хорошо помнит Плаксу. Он всегда позволял себя обижать, и его от этого только чаще били.

Илла без лишних слов размахивается кулаком, и любитель чужого добра получает в нос. С коротким, но обидным словом он бьет Иллу так, что она отлетает к стене. Вскакивает и снова кидается на противника. От злости она не чувствует боли. Через несколько минут у обоих из носов течет кровь, но Илла прижимает к себе шерстяной платок и бросает сквозь зубы:

– Ничего моего здесь никто не получит, ясно?

Глубоко ночью, когда все спят, кто сбившись в кучку, кто в одиночку где-то в углу, Илле очень хочется плакать. Нос распух. Но плакать нельзя, говорит себе Илла: будешь как Плакса, все будут дразнить.

Трещотка на следующий день подходит к ней и говорит:

– Ты плохо дерешься. Давай научу.

Когда через неделю у новенькой пытаются отнять кусок хлеба, единственную ее еду за весь день, Илла уже бьет в нос довольно уверенно. И снова:

– Никто ничего моего тут не получит.

Проходят годы. Илла убегает от облав, дерется в уличных драках, ворует мелочь на рынке. Приходится отбиваться и от больших мальчишек: девочки из подвалов становятся их подругами рано, а Илла не хочет быть ничьей подругой: бросит потом с ребенком, как отец. Лучше одной.

Может, ей и нравился один – тот самый Трещотка, но он убит в драке. Эрсис тоже, наконец, сбежал от отца в подвалы, но у него сначала были другие подружки, а потом он попался в облаве. Так что он больше не вернется.

Илла уже девушка. Весна.

Зимой в подвале умерло несколько «ничьих», – зимой всегда так. Илла тоже сильно болела: до сих пор кашляет, как мать. Но мать умерла, а Илла говорила себе, пока лежала больная: я должна выжить и уйти на юг, туда, где наш с матерью родной город. Но как это сделать, Илла не знает.

Она отправляется на весь день в Анварден. Бродит по улицам.

– Девчонка из Богадельни, – слышит она от мастеровых.

Руины в городе называют Богадельней, потому что в древние времена один король пытался построить здесь храм во имя Вседержителя, но стройка была такой большой, что он умер, а даже трети дела не закончил. Его потомки храм достраивать не стали, а убрать эту кучу мусора было невозможно. Вот и остались руины, а по-другому – Богадельня. Там живут бродяги, воры и нищие.

– Девчонка из Богадельни, – дразнят Иллу подмастерья.

Илла порой показывает им вслед язык.

А богатые – те не ходят, а ездят, и Иллу в упор не видят. Говорят, это король и богатые посылают в Богадельню облавы. И поэтому вслед проезжающим Илла тоже время от времени корчит какую-нибудь рожу. Но в целом ей не до них: она ищет, где побольше солнца.

Илла ушла из подвалов: работает теперь в кабаке у Плаксиного отца, моет посуду и полы. Раньше это делала Плаксина мать, но она умерла. Теперь у Иллы свой угол, вроде того, где они раньше жили с матерью, и есть даже одеяло и топчан, и небольшое зеркало. Илла перед ним одергивает ярко-красное платье, по дешевке купленное в лавке, и приглаживает темные волосы. «А ты ничего», – частенько говорит ей отец Плаксы. – «Вот разве больно худая». Он хочет, чтобы Илла заменила ему покойную сожительницу не только в мытье полов. Но теперь Илла хорошо умеет драться. В итоге у кабатчика под глазом синяк, Плакса теперь не здоровается с Иллой, а Илла моет полы и посуду в другом кабаке.

Всех заработанных денег хватает Иллесии только на то, чтобы не голодать и не ходить разутой. Как накопить достаточно для путешествия на юг, она не знает. Идти без денег, просить милостыню на дорогах и воровать? А то ведь и правда проживешь всю жизнь в Богадельне и станешь, как сожительница кабатчика – толстой, глупой и злой. Или помрешь, как мать. Или прирежут где-нибудь, или в облаве попадешься. Илла даже ночами просыпается от этих мыслей…

Илла шла по рынку, доедая незаметно прихваченное с лотка яблоко. Яблоко было кислым, и Илла уже хотела зашвырнуть огрызок подальше, когда услышала за спиной крики циркового зазывалы.

– Ух ты, цирк, вот здорово! – Илла резко развернулась, и, налетев на какого-то зазевавшегося прохожего, поспешила на выкрики, в сторону толпы, которая собралась на рыночной площади.

Илла любила все веселое и яркое и с детства никогда не пропускала случая поглазеть на бродячий цирк. Она с трудом пробились сквозь кольцо зевак и смотрела, как стройная светловолосая девушка с завязанными глазами, стоя на выцветшем ковре, жонглирует тремя кинжалами. После нее на ковер вышел высокий загорелый мужчина с бородатым лицом и лысой головой. Под его шагами прогибался помост. Он свирепо вращал глазами, под бронзовой кожей перекатывались мышцы. Великан гнул подковы, ломал в пальцах монеты, завязывал узлом железные прутья. А после хозяин цирка предложил любому желающему из толпы побороться с силачом: за победу – десять золотых. Люди переглядывались между собой, но никто не вызвался. Силач уже успел произвести впечатление, никому не хотелось выставлять себя на посмешище.

Силач спокойно стоял, скрестив руки на груди, разглядывая толпу. Хозяин цирка приметил в толпе человека, на которого из-за его огромного роста, редкостной стати и такой же густой, как у силача, бороды трудно было не обратить внимания.

– А ты, бородач, не хочешь испытать свою силу?

Илла обернулась и тоже увидела седого громилу, на плече у которого сидел драный серый кот. Бородач добродушно ухмыльнулся и отрицательно мотнул головой:

– Да нет.

– Что так? Или боишься?

– Нет, не боюсь, – простодушно отвечал этот человек.

Кругом послышались сдержанные смешки.

– Так выходи! – позвал хозяин цирка. – Заработаешь награду.

– Давай, выходи! – раздались возгласы с разных сторон: людям хотелось посмотреть бой великанов.

– Уж если я сказал: не стану бороться, так значит, не стану, – громче, но по-прежнему спокойно объявил незнакомец.

Смешки и обидные выкрики стали громче. Бородач нахмурился и стал выбираться из толпы.

– Правильно, убирайся! Куда тебе! – раздалось ему вслед, и кто-то засвистел.

• Предыдущая
• 16/76
• Следующая