Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович - Страница 91

• Предыдущая
• 91/161
• Следующая

— Аллах, Иисус Христос, Иегова, Перун, Будда, Аллах… — стал перечислять Петя.

— Я говорю о настоящем боге, — рассердилась Лиза.

— О Магомете? — спросил татарин Сайдами, сын торговца.

— А ну вас, я серьезно… — Лиза села, вся красная.

Тогда захотел сказать Юра:

— Интересно: каждый верит только в своего бога, а в черта верят все, любых религий. Значит, боги разные, а черт у них один? Слушайте, а если не бояться черта, так как его нет, — продолжал Юра, восторгаясь новизной своей мысли, — то зачем тогда нужен бог, спасающий от черта?

Снова раздались негодующие возгласы. Все заговорили, заспорили.

— Черта выдумали! — выкрикнул Юра внезапно возникшую догадку. — Чтобы пугать им! Страху нагонять. Разные священники нужны, чтобы запугивать адом.

— Я не верю ни в леших, ни в ведьм, ни в чертей, ни в ангелов! — закричал Коля.

— От молитв толку нет, — вставил Володя. — Я молился, чтобы бог дал мне убить лисицу, а не удалось.

— Я молился, чтобы не вызвали, — вспомнил Коля, — а меня вызвали, и я схватил двойку. Религия — дурман для народа!

— Так могут кричать только большевики. Ты большевик! — объявил Франц Гут.

— А ты кто? — спросил Коля, сжимая кулаки.

— Я лютеранин… Но мы за Россию.

— У большевиков теперь не учат закону божию. Хорошо! — объявил Юра.

— Ты развращенный человек! — с негодованием крикнула Лиза.

Но почти все, кроме Лизы и нескольких девочек, согласились, что отмена закона божьего — это хорошо.

В этот день Юра и Лиза возвращались домой разными дорогами.

3

Графы Бернисты пригласили весь класс на чай. Юра думал: идти — не идти? О том, что он поссорился с Лизой, взрослые не знали. На людях они обменивались двумя-тремя словами. Юра решил пойти.

Гости стеснялись. Просто, будто он у себя дома, держался один Коля. Почти все жались у стен огромной гостиной, обставленной белой с атласом мебелью. Юлия Платоновна заставила всех собраться у рояля. Пели, потом играли в фанты, пили сладкий чай с домашним печеньем. Мальчики были вежливы — словам, паиньки. Правда, Коля раза два разбегался и скользил по навощенному паркету, как по льду.

— Очень, очень удачный вечер! — повторяла графиня.

Граф со всеми поздоровался за руку, за компанию пил чай, рассказывал о своей поездке в Индию, о слонах, факирах и тиграх-людоедах. После чая он предложил Юлии Платоновне и графине перейти в другую комнату.

— Пусть молодежь веселится одна. Знаете, — говорил он, — теперь время сложное, надо держаться подчеркнуто демократично, пользоваться симпатиями населения. Ведь и здесь уже начались серьезные земельные беспорядки: в Карадже захватили и разделили четыреста десятин прекрасной земли. Вырублены леса графа Мордвинова! А под боком Севастополь — большевистское гнездо!

Опустились сумерки. Началась игра в горелки: «Гори-гори ясно, пока не погасло! Раз, два, три! Последняя пара, беги!»

Юра и Лиза побежали. Он догнал Лизу, крепко обхватил и, когда они оказались лицом к лицу, неожиданно для себя чмокнул в губы. Лиза резко оттолкнула его, выпрямилась. Потом вдруг мягко улыбнулась и сказала:

— Не дури, пожалуйста. Ведь мы на равных дружим? И этот спор в классе… При чем здесь черти, ведьмы, ангелы… Я хотела сказать о боге, о заповедях. Чтоб люди хорошие были… А ты просто «Овода» начитался.

Юра стоял не двигаясь. Он уже забыл о поцелуе. Ему было приятно слышать спокойный голос Лизы, приятно смотреть на ее локон, свисающий вдоль шеи. И он обдумывал ее слова.

Но тут из-за куста выглянул Вася и, ехидно хихикая, крикнул:

— А я видел, я видел! Я все маме расскажу. Жених и невеста замесили тесто! — и убежал.

— Я ему морду набью!.. — пообещал Юра. — А ты читала «Овода»? Правда, интересно?

— Я плакала. Я никогда не думала, что священник может оказаться шпионом и воспользоваться исповедью во зло исповедуемому. Эту книгу я разыскала на чердаке, там их много.

— Дашь почитать? Я хочу еще раз.

— Дам.

В саду появилась бонна.

— Лиза, Лиза! — звала она. — Немедленно иди к маме.

— Вася наябедничал! — шепнула Лиза.

— Я не признаюсь, что поцеловал тебя.

— Ты? Меня? — И столько удивления и негодования было в ее голосе, в ее глазах, что Юра усомнился, было ли это?

Юра снова читал «Овода», читал даже ночью, потихоньку от мамы, поставив возле своей кровати коптилку. Ганна просыпалась, ворчала что-то насчет керосина и сейчас же засыпала. Он продолжал читать, пока не гасла коптилка. Украдкой читал и на уроках. Сережа заметил это и попросил книгу. Юра обещал.

Возвращаясь с Юрой из школы, Лиза спросила:

— Понравился «Овод»?

— Очень. Я не плакал, но очень здорово! Я второй раз читаю, но все равно — не оторваться!

— А ты хотел бы быть Оводом?

— Конечно! Никого и ничего не бояться! Я бы вытерпел боль и убежал от расстрела!

— Ты только подумай! Так незаслуженно оскорбить любимого…

— А кто после закона божия сказал мне «развращенный человек»?

— Во-первых, я сразу помирилась с тобой, а во-вторых, ты не Овод, а я не Джемма.

— Давай будем как Овод и Джемма! — Сердце у Юры забилось.

— Быть такими же несчастными?

— Такими же храбрыми!

— Зачем?

— Чтобы освободить родину от захватчиков.

— От большевиков?

— Почему — большевиков? Овод боролся с австрийцами, которые поработили его народ. За свободу! А большевики не чужестранцы.

— Большевики хотя и русские, но все равно разбойники… Мама нам все объяснила. Большевики отбирают чужую собственность, грубые, они создают в стране хаос. Это из-за большевиков мне пришлось учиться в судакской гимназии.

— А тебе не нравится?

— Только потому, что в ней преподают замечательные учителя из Петрограда и Москвы, мама и определила нас сюда. И мы не можем вернуться в свой особняк в Петрограде. Его отобрали.

Юра рассказал о замечательном человеке-дядьке Антоне, большевике.

— Тогда он не большевик, — возразила Лиза.

— А кто же он?

— Просто революционер!

— Большевики — главные революционеры!

Они поспорили, но все же решили называть друг друга Джеммой и Оводом, когда никто не слышит. И переписываться.

Хорошо иметь свою тайну.

4

Расставшись с Лизой, Юра шел и раздумывал: хорошо ли, что вот он дружит с Лизой как-то особняком. Не очень ему хочется рассказывать ей об охоте с Трофимом Денисовичем, о Грише-матросе и дяде Ване, о товарище Василии… Правда, о храбром Совмаке он ей рассказал. И Сережа с товарищами при Лизе совсем другие, молчаливые… У него с Лизой — тайна. Но, наверное, и разговоры у костра, и новые знакомые — тоже тайна, которую он не имеет права разделять с Лизой. Почему? Может быть, из-за того, что ее мама так плохо говорит о большевиках, о революции? А Лизе эти люди покажутся грубыми… Она не поймет, что они и есть настоящие революционеры, как дядько Антон. Очень плохо, что Лиза не понимает, например, революционных песен. Он раз запел «Вихри враждебные», так Лиза поморщилась.

— Мама не выносит этих уличных песен, — сказала она.

И Юра обиделся, два дня не разговаривал с ней…

Дома сейчас у Юры тоскливо. Об отце уже третий месяц ничего не слышно. Или случилось что-нибудь, или письма не доходят? Мама очень осунулась. Юра уже несколько раз замечал, что она украдкой плачет. Он очень хотел подойти к ней, но не знал, что сказать и как сказать.

А жизнь все труднее становится. Юсуф с семьей уже давно перебрался в Таракташ. Он приходит только два раза в неделю сделать какие-нибудь тяжелые работы. Теперь он, Юра, единственный мужчина в доме. А не за горами весна — сад, виноградник, полив, лошадь… И продукты доставать все труднее и труднее. Денег у мамы нет. Ганна ухитрялась обменивать вино на муку, макароны, подсолнечное масло. Но вино уже кончается. И мука кончается. А просить взаймы у графини мама ни за что не хочет.

• Предыдущая
• 91/161
• Следующая